Юрий Вяземский - Великий понедельник. Роман-искушение Страница 7

– А у кого наместник остановился в Яффе, нам неизвестно? – быстро спросил Натан.

– Четвертый, который прибыл сегодня днем, потому что вчера вечером последовал за наместником, виноват, за орлом, в Иоппию, докладывал лично Святейшему… Да простит меня преподобный Натан…

– Понял, ты не знаешь, – перебил его собеседник и ласково попросил: – Аристарх, заканчивай ты с этими орлами и коршунами. Называй вещи обычными именами. А ко мне обращайся запросто – отец Натан. К чему нам фарисейские церемонии?

– Слушаюсь. Теперь, когда преподобный разрешил мне… Слушаюсь, отец Натан, – поправился Аристарх и продолжал: – Я не знаю, у кого наместник остановился в Иоппии. Но мне известно, что он покинул Иоппию в четвертом часу и около пяти остановился в Лидде на второй завтрак.

– И ты опять не знаешь, у кого он остановился?

– Не знаю, отец Натан… Но из Лидды он выехал в полдень. Об этом нам сообщил пятый гонец. В Эммаус он прибыл в девять часов дня. И тут же в Город поскакал с сообщением шестой вестовой.

– Я смотрю, он не торопится. И едет, как всегда, в жаркое время дня, – заметил Натан.

– Совершенно верно. Он едет то рысью, то шагом. Жара его не смущает. Вернее, для него намного важнее сладко поспать, вкусно позавтракать… В Эммаусе он остановился на обед… И тут я знаю, у кого он остановился! – просияв лицом, доложил Аристарх.

– У кого же?

Подтянув мантию, Аристарх почти на цыпочках приблизился к Натану и некоторое время что-то шептал ему на ухо.

– Узнаю Пилата, – с усмешкой проговорил Натан и спросил: – Он до сих пор в Эммаусе?

– Как только он начнет собираться в путь, седьмой поскачет галопом. Этого последнего гонца мы ждем с минуты на минуту. Как только он прискачет, Святейший выйдет из дворца… Отец Натан ведь тоже будет в свите первосвященника? – с радостной участливостью вдруг спросил Аристарх.

– Нет, нет, отца Натана там ни в коем случае не будет, – рассмеялся священник и, пристально глянув на Аристарха, добавил: – Я, признаться, вообще не понимаю, зачем надо встречать человека, который всё делает для того, чтобы его не встречали?

Под пристальным взглядом Натана Аристарх сперва опустил глаза, а затем поднял их как бы в растерянности и с опаской.

– Разве преподобный Натан не знает?.. – осторожно начал Аристарх и замолчал.

– Что не знает преподобный Натан? – строго спросил священник, хотя видно было, что он с трудом сдерживает улыбку.

– Я, может быть, глупость сейчас скажу, – начал Аристарх, – но я не первый раз встречаю… присутствую при встрече наместника… Когда он видит, что его встречают, несмотря на всю неожиданность его приезда, то на лице у него всегда бывает досада, а в глазах…

– Что такое?

– Я, может быть, ошибаюсь… Но мне каждый раз кажется, что он страшно доволен, что его встречают, что первосвященник и другие члены Великого синедриона оказывают ему такой почет, несмотря на его показное нежелание… – Аристарх замолчал.

– А ты наблюдательный молодой человек, – медленно и задумчиво проговорил Натан и, усмехнувшись, прибавил: – Думаю, он подражает.

– Подражает? Кому? – насторожился Аристарх.

– Августу. Кесарю Августу… Рассказывают, что тот имел обыкновение въезжать в Город ночью, чтобы никого не тревожить… Но Августа действительно никто не встречал. А если не встретить Пилата… Он не только обидится, но и, пожалуй, решит, что против него составлен заговор. Эти заговоры ему повсюду мерещатся… Правильно делает Иосиф Каиафа, что встречает его с целой делегацией. Тем самым он насыщает его тщеславие и усмиряет его подозрительность.

Аристарх теперь уже с искренней опаской посмотрел на своего собеседника.

– Все войска прибыли? – вдруг спросил Натан.

– Да, две когорты. Себастийцы пришли в последний день недели перед субботой. А позавчера под вечер подошли кесарийцы.

– Изображения кесаря со штандартов сняли?

– Они вошли в Город вообще без штандартов. Кесарийцы их оставили в Эммаусе, себастийцы – в Ефраиме.

– Да, трудно управлять народом, если ты не понимаешь его психологии и не уважаешь его обычаев, – помолчав, грустно произнес Натан.

– Преподобный… Отец Натан, ты имеешь в виду дело со значками? – спросил Аристарх.

Натан молчал, задумчиво глядя на молодого собеседника. И тот, похоже, воспринял его взгляд как предложение высказать свою точку зрения.

– Это было давно, – заговорил Аристарх. – Отец Натан должен помнить, что наместник тогда только вступил в должность. С нашими законами и обычаями он еще не успел познакомиться. И ему, должно быть, очень странным казалось, что он, римский префект и прокуратор, не может вступить в Город со знаменами, с которыми они, римляне, повсюду передвигаются, которые почитают своей святыней и за которые жизнь готовы отдать…

– Как это, не знал законов и обычаев? – ласково, но насмешливо возразил Натан. – Или у него не было советников? Или его предшественник, Валерий Грат, который десять лет правил Иудеей, не ввел его в курс дела и не объяснил ему хотя бы самые основные правила поведения? Или его главный советник, Корнелий Максим, который, можно сказать, родился и вырос в Палестине и который знает законы в таких тонкостях и деталях, что многие наши книжники ему уступают, – он что, я спрашиваю, не объяснил Пилату, что со времен Колония согласились и постановили, что римские штандарты должны оставаться за пределами Святого Города, потому что иудейская религия запрещает всяческие изображения?.. Всё он знал, милый Аристарх. И потому ввел войска со знаменами не днем, а ночью, чтобы народ не видел этого святотатства.

– Но он человек молодой. Сейчас ему лет тридцать. А тогда было двадцать семь или двадцать шесть.

– Во-первых, он старше. Скоро ему исполнится тридцать три года. И стало быть, префектом он стал почти в тридцатилетнем возрасте. А во-вторых, когда тебя назначают на столь ответственную должность, молодость уже не может служить оправданием.

– Оправданием – конечно, нет. Но объяснением, объяснением может служить!.. И потом, насколько я знаю, в последний год правления Валерия Грата значки на римских знаменах изменили: орлов оставили, но с другой стороны к ним прикрепили изображение кесаря. А теперь представь себе, отец Натан, молодой и очень гордый римлянин, который только что стал префектом и, как бога, чтит своего повелителя и императора, как он может, как посмеет снять со знамен его изображение?! Ведь тем самым он нанесет ему оскорбление… Закон об оскорблении величия! У них есть такой закон, и они его боятся больше, чем мы Закона Моисея.

Натан с колючим любопытством посмотрел на Аристарха, но продолжал возражать ему по-прежнему ласково и как бы с усталостью:

– Грат снимал значки. Руф снимал значки. Марк Амбивий поступал так же… Об этом давно и официально договорились. И это не подпадало и никак не подпадает под закон об оскорблении величия.

– Да, поначалу совершил ошибку, – вздохнул Аристарх. – Но потом взял и исправил.

– «Взял и исправил». Это ты славно сказал, Аристарх… Но сперва тысячи людей пешком отправились в Кесарию, не только из Иерусалима, но со всей Иудеи, из Галилеи и Переи, словно паломники… Шли несколько дней. А потом еще неделю на коленях стояли на площади перед его дворцом, умоляли убрать изображения и не осквернять наши единственные святыни – Город и Храм. Среди них были и преподобный Наум, и авва Ицхак, и много других великих и достойных людей. Или так надо было унижать их?.. А он «взял и исправил». То есть на шестой день окружил народ солдатами и объявил, что всех перебьет, если они не перестанут шуметь и не уберутся подобру-поздорову. И тогда преподобный Наум разодрал на себе верхнюю одежду и обнажил шею. И авва Ицхак подошел к возвышению, на котором сидел Пилат, встал на колени и голову положил на камни, как на плаху палача. И вся площадь бросилась на землю и подставила шеи, готовая скорее умереть, чем допустить наглое издевательство над людьми и надругательство над святынями!

– Ты тоже там был, отец Натан? – испуганно спросил Аристарх.

– Не был. Тогда была моя череда. И мы с моими братьями-священниками должны были трудиться в Храме, денно и нощно молясь и принося жертвы, моля Всесильного и Милосердного простить нам наши грехи, предотвратить кровопролитие и усмирить и образумить римского самодура… Но мне потом много и в деталях рассказывали, как весь народ готов был умереть за Господа. И сколько жестокой решимости, сколько злобы было в лице Пилата. И как изменилось это лицо, когда правитель увидел и оценил наконец нашу веру, наше бесстрашие и преданность Богу!

Гнев вспыхнул в глазах Натана, но тут же погас, и с прежней ласковой и усталой улыбкой священник сказал:

– В то же утро Пилат отправил конников в Город. И уже к вечеру штандарты со значками были возвращены в Кесарию…

– Да, это была очень крупная ошибка. Но он ведь осознал… Он ведь подчинился, – после некоторого молчания неуверенно произнес Аристарх.