Робин Янг - Крестовый поход Страница 7

Они поднялись на второй этаж, подальше от веселья и музыки. Гвардейцы распахнули двери с панелями из слоновой кости, открыв анфиладу комнат, ведущую на залитый солнцем балкон, и остались охранять вход. Бейбарс с приближенными двинулся туда. Прохладный ветер трепал плащи. На голубом небе, как обычно, не было ни единого облачка. Саладин повелел построить Цитадель в самой высокой части города, у основания горы Мукаттам, и с балкона открывался живописный вид. Прозрачный воздух позволял видеть вдалеке возвышающиеся среди пустыни Великие пирамиды.

Внизу распростерся Каир, по-арабски аль-Каира, что означало Победоносный. Над куполами мечетей и крышами дворцов, украшенных причудливой перламутровой мозаикой, возвышались сияющие на солнце минареты. Все пространство между величественными сооружениями занимал густой лабиринт узких улочек с домами, магазинами, крытыми базарами. В некоторых местах там среди бела дня было темно, как в пещере.

Верблюжьи и конские базары, медресе и мавзолеи теснились, отвоевав каждый свое место. Дальше к северу тянулись многолюдные кварталы, возникшие еще при Фатимидах, где жили греки, тюрки, чернокожие и прочие народности. Еще севернее три столетия стояла мечеть аль-Азар с университетом, слывшим теперь самым главным центром учености в исламском мире. Часть здания по-прежнему скрывали строительные леса. Ремонт, затеянный несколько лет назад по повелению Бейбарса, еще не завершили. Белые ровные плиты песчаника для новой стены университета взяли от облицовки пирамид и замков крестоносцев в Палестине, захваченных султаном за шестнадцать лет победоносного правления. Старая часть Каира, Фустат Мизр, располагалась южнее Цитадели, на берегу Нила. Напротив на острове стоял дворец бывшего правителя мамлюков Айюбида, дарованный Бейбарсом Калавуну. Здесь же располагались и казармы его полка Мансурийя. Могучий Нил медленно нес свои благодатные воды на север, в море. Он отделял город от враждебной пустыни.

С улыбкой, почти не затронувшей застывших глаз, Бейбарс повернулся к Калавуну.

— Мой брат, — произнес он, целуя его в обе щеки, — больше половины жизни мы прошли с тобой как товарищи. Теперь стали родственниками.

— Благодарю, мой повелитель султан, что ты удостоил меня такой чести, — ответил Калавун.

— Но теперь празднество позади, и нужно обсудить дела. — Тон Бейбарса вмиг стал суровым. — Гонец принес весть с северных земель. Ильхан собрал войско. Идет на нас.

— Как велико его войско? — спросил Калавун. Слова султана вызвали у него знакомый тревожный трепет, какой всегда возникал, когда приходила весть, что спокойствие нарушено, что смерть опять притаилась за углом.

— Тридцать тысяч из Анатолии и сельджуки под водительством Перване.

— Известно, куда они идут? — спросил Калавун. Его удивило, что правитель сельджуков опять столковался с монголами. Согласно донесениям шпионов, Перване, регент при мальчике-султане сельджуков в Анатолии, был очень недоволен присутствием монголов на своих землях, и его отношения с ильханом Персии, Абагой, праправнуком Чингиз-хана, напряженные.

— Наш дозор на границе по Евфрату захватил монгольского лазутчика, из которого удалось вытянуть сведения. Монголы идут на аль-Биру.

Глянув на лица эмиров, Калавун понял, что они уже знают.

— И когда монголы туда доберутся, мой повелитель?

— Скоро. В аль-Биру эта весть пришла почти пять недель назад. Так что они, наверное, уже там. Весть шла через Алеппо. Мой правитель послал на помощь семь тысяч войска. Он также был намерен собрать войско из бедуинов. Но мы знаем, как ненадежны наемники.

— Тогда нам надо поспешить.

Бейбарс кивнул в сторону смуглокожего эмира возраста Калавуна:

— В аль-Биру поведет свой полк эмир Ишандьяр вместе с двумя атабеками. Они выходят завтра. Если монголы еще не осадили город, войско останется для укрепления. Если осадили… — Бейбарс замолк. — Ишандьяр с ними разберется.

— Если Аллаху будет угодно, мы достигнем Алеппо через тридцать шесть дней, — сказал Ишандьяр. — Там я пополню запасы и соберу еще войска, а потом пойду на аль-Биру. Туда только два дня хода.

— Есть надежда, что ты придешь ко времени, — заметил Калавун. — Возможно, город продержится.

Остальные эмиры согласно кивали. Аль-Бира был первой линией обороны мамлюков на границе по Евфрату. Если монголы его возьмут, то смогут оттуда совершать набеги на их земли в Сирии. Пять лет назад Абага повелел своему войску пересечь Евфрат и двинуться на Алеппо, но тогда мамлюкам повезло, урон от набега был малый. Окажись у монголов больше войск, убитых было бы не счесть. Тому свидетельство кости восьми тысяч мусульман, погребенных под песками Багдада.

Бейбарс посмотрел на Ишандьяра:

— Я полагаюсь на тебя.

— Я не подведу, мой повелитель.

— Нельзя, чтобы монголы осели у нас в тылу, когда мы замыслили поход на север. У Абаги голова не баранья. Он понял, что за моим набегом на Киликию в прошлом году грядет вторжение в Анатолию. Он знает, что я намерен расширить свою империю. Момент наступил подходящий, сельджуки бунтуют. Потому он и пошел на аль-Биру, чтобы затруднить мне поход на Анатолию.

— Мой повелитель султан, — подал голос Махмуд. — Монголов у аль-Биры эмир Ишандьяр разобьет. Но что дальше?

Бейбарс сухо улыбнулся, оперся спиной на перила балкона.

— А как ты полагаешь, эмир Махмуд?

Махмуд не смутился.

— Мой повелитель, из всех султанов Египта, какие воевали с франками, ты принес нашему народу самые великие победы. У христиан теперь от огромной империи остались лишь несколько городов на берегах Палестины. Ты разрушил замки рыцарей, вышиб баронов из городов, вернул мусульманам мечети, которые неверные превратили в церкви, самих неверных истребил тысячами. — Махмуд страстно возвысил голос.

На Бейбарса, однако, это действия не возымело.

— Ну и о чем ты ведешь речь?

— О том, что пришло время завершить джихад, объявленный против христиан шестнадцать лет назад. Пришло время изгнать франков из Акры, Триполи и остальных крепостей, какими они владеют. Пришло время изгнать их навеки с наших земель.

Четвертый эмир, пожилой ветеран Юсуф, хранивший до сей поры молчание, слушая Махмуда, одобрительно кивал. Ишандьяр сидел, задумавшись.

— Вы все с ним согласны? — спросил Бейбарс, обращаясь к эмирам.

— Ты сам говорил, мой повелитель, что мир с франками временный, — произнес Юсуф скрипучим голосом. — Наши шпионы доносят из Акры, что их папа держал совет с правителями Запада насчет Крестового похода. Зачем нам давать франкам время? Почему не порешить их сейчас?

— А я бы призвал к благоразумию, — медленно проговорил Ишандьяр. — Давайте вначале разберемся с монголами в аль-Бире. Возможно, там уйдет больше сил.

— Но я сразу сказал, — поспешно проговорил Махмуд, — что сначала нужно разбить монголов у аль-Биры. Но потом, до похода на Анатолию, давайте раздавим франков.

— Что ты скажешь, эмир Калавун? — спросил Ишандьяр.

— Я уже поведал свои мысли султану, — ответил Калавун.

— Может, ты поделишься и с нами? — проскрипел Юсуф, глядя на Бейбарса.

Тот кивнул Калавуну.

— Я, как и Ишандьяр, полагаю, что нам должно направить силы на укрепление северных границ, защититься от набегов монголов. — Калавун посмотрел на Юсуфа: — На совете франков, о котором ты ведешь речь, присутствовала лишь горстка правителей. Не затеют они скоро новый поход, не сумеют. Нет у них на это сил. Насколько я слышал, пока франки не могут разобраться между собой. Так что сейчас они угрожают нам менее, чем монголы.

Махмуд отвернулся, стиснув зубы.

Бейбарс несколько минут молча разглядывал приближенных.

— Хадир говорит, что сейчас знаки на небе благоприятные для войны против христиан. — Никого из присутствующих упоминание имени прорицателя не обрадовало. — Но я желаю прежде разделаться с монголами. И твердое решение приму, — метнул он острый взгляд на Махмуда, — только после совета со всеми эмирами.

— Мой повелитель, — не выдержал Махмуд, — не заставляй эмиров ждать слишком долго. Некоторые становятся беспокойными. — Под взглядом Бейбарса его голос осекся, но он продолжил: — За четыре года мира с франками ты разоблачил три заговора. Твои подданные не хотят больше терпеть на своей земле неверных.

— Неужели ты веришь, эмир Махмуд, что я желаю мира с этими свиньями? — тихо проговорил Бейбарс. — И о чем я, по-твоему, думал, когда разрушал их города, сносил до основания крепости, шагал по костям их воинов? О мире?

— Мой повелитель, я…

— Да, были бунтовщики. Я их казнил. Но они замышляли свергнуть меня не потому, что хотели продолжить благородную войну против франков. А потому, что жаждали занять мое место. У тех же, кто хорошо меня знает, Махмуд, кто мне предан, у тех нет сомнений, что если есть на Востоке человек, который презирает христиан более, чем все остальные, так это я. И все же нельзя слепо бросаться на них, подвергая империю опасности. Я их уничтожу, но только когда буду готов.