Нина Молева - Боярские дворы Страница 7

К тем же 1680-м годам, времени правления царевны Софьи и перехода власти к юному Петру, относится один из красивейших памятников так называемого «московского барокко» — церковь Знамения на Шереметевом дворе (Романов пер., 2, — во дворе), которую лучше всего можно рассмотреть со стороны здания Фундаментальной библиотеки Московского университета. Эта церковь — символ прихода к власти Нарышкиных, нового времени и новых надежд.

Владельцем земли здесь становится любимый брат царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, матери Петра, Лев Кириллович. Одновременно он получает Фили, Чашниково и Черкизово, в общей сложности 278 дворов, и притом в наследственное владение. Отношение Петра к нему было совершенно особым. Он дарил своего старшего родственника и доверием и редким расположением. Оставляя почти на два года Россию во время участия в Великом посольстве 1697–1698 годов, племянник вводит дядю в совет по управлению государством, а по возвращении назначает начальником Посольского приказа — министром иностранных дел.

Вот только прожил, подобно всей родне Натальи Кирилловны, Л. К. Нарышкин недолго — он умер в 1705 году, не достигнув и сорока лет. Вдова его вышла замуж за знаменитого фельдмаршала Б. П. Шереметева, судьбой же ее сыновей стал заниматься сам Петр. Иван и Александр Львовичи Нарышкины — одни из первых русских заграничных пенсионеров. Несмотря на малолетство (второму было четырнадцать, первому и вовсе восемь лет), они отправляются в Голландию обучаться оснастке кораблей и морской практике. Иван плавает на военных кораблях в Англию, Испанию, проходит по Средиземному морю до Сицилии, пока в 1715 году не переводится, опять-таки по желанию Петра, «обозревать иностранные адмиралтейства и арсеналы». Только в 1721 году молодой моряк И. Л. Нарышкин возвращается на родину и в чине лейтенанта назначается состоять в морском корабельном флоте. Через считаные месяцы он уже товарищ директора Морской академии, московских и других губернских школ. Редкие при такой занятости наезды в старую столицу не оставляли времени для занятий наследственными владениями.

Обстоятельства заметно изменились после смерти Петра I. Попытка А. Д. Меншикова приблизить ко двору И. Л. Нарышкина по какой-то причине оказалась неудачной. В течение одного только ноября 1725 года молодой моряк производится в капитаны 3-го и через несколько дней 1-го ранга, а в следующем году так же неожиданно исключается из морского списка. Официальная ссылка на «болезнь» двадцатишестилетнего офицера выглядела тем более неубедительной, что по прошествии еще одного года, сразу после вступления на престол Петра II, И. Л. Нарышкин снова назначается ко двору — «по надзору за Морской академией». Тогда же он женится на дальней своей родственнице Дарье Кирилловне Нарышкиной, дочери первого коменданта Петербурга, а с 1719 года губернатора Москвы.

Но с приходом к власти императрицы Анны Иоанновны карьера близкого родственника Петра I была бесповоротно закончена. Он увольняется со всех должностей под предлогом болезней. Разрушилась и семейная жизнь Нарышкина — в 1730 году после рождения единственной дочери он потерял жену. Когда четырьмя годами позже не стало его самого, единственной наследницей оказалась малолетняя Екатерина Ивановна. Воспитывалась она в доме дяди и с приходом к власти Елизаветы Петровны была немедленно взята фрейлиной во дворец. Сказались не родственные чувства новой императрицы, но простой расчет — Е. И. Нарышкина была одной из богатейших невест России, и ее приданое могло стать формой царской милости для каждого, кого Елизавета хотела отметить при дворе.

В конце концов выбор пал на младшего брата фаворита — Кирилу Григорьевича Разумовского. В 1746 году со всеми пышнейшими церемониями, присущими только особам царского дома, была сыграна свадьба, на которой кроме самой императрицы присутствовали все иностранные посланники. Молодые толком не знали друг друга, никаких чувств не испытывали. Тем не менее ревниво наблюдавшая за решением судьбы Кирилы Разумовского будущая Екатерина II в своих «Записках» принуждена написать, что «они, казалось, жили хорошо».

К. Г. Разумовский стал предметом внимания не одной великой княгини — с той, которой предстояло стать следующей императрицей, его даже связывал, во всяком случае, по ее недвусмысленному утверждению, род флирта, если не влюбленности. Восемнадцатилетний казак, плохо владевший грамотой, он появился в Петербурге вместе со своей родней, чтобы занять самое высокое положение в придворных кругах. Мирясь с полной необразованностью его старшего брата — своего «друга нелицемерного», Елизавета Петровна старается возместить непоправимые пробелы за счет Разумовского-младшего. После годичных занятий в Петербурге под руководством Г. И. Теплова (побочного сына, как считали современники, Феофана Прокоповича) Кирила Разумовский с ним же направляется за границу, чтобы «ученьем вознаградить пренебреженное поныне время».

Два года в Кенигсберге и Страсбурге дают основание по возвращении на родину назначить молодого недоросля — «в рассужденьи усмотренной в нем особливой способности и приобретенного в науках искусства» — президентом Академии наук.

Неожиданная должность не взволновала назначенного. В действительности Кирила Разумовский вывез из чужих стран умение бегло говорить по-немецки и по-французски, по моде одеваться и действительно хорошо танцевать. Успех среди придворных красавиц был ему обеспечен. Об остальном предстояло позаботиться императрице и старшему брату. Брак с Е. И. Нарышкиной во всех отношениях обеспечивал будущность и положение в свете президента Императорской Академии наук.

Сорок четыре тысячи душ крестьян, огромные пензенские поместья, подмосковные Петровское-Семчино (ныне Петровско-Разумовское) и Троицкое-Лыково, квартал домов в самой столице и вдобавок около пятидесяти сундуков и ларей, подробно описанных в так называемой «разрядной записи», составляли приданое сказочной невесты и переходили во владение сына простой казачки, получившего также специально для него восстановленную должность малороссийского гетмана со столицей в городе Глухове. В нарышкинских ларях помещались драгоценности, серебро, меха, парча, конские уборы, седла и «наперсти», книги, гравюры и особенно ценившиеся разнообразные редкости, вроде «медного рога для глухого человека».

В пользу нежданно-негаданно появившегося в русской жизни малороссийского гетмана говорило только то, что, человек веселый и остроумный, он иронически относился ко всем сыпавшимся на него знакам отличия, видя в них случайную удачу, а не действительные свои заслуги. Последнее, впрочем, никак не мешало ему широко и с откровенным удовольствием пользоваться всеми теми преимуществами, которые доставляло ему его положение.

Многочисленные и не слишком старательно скрываемые любовные похождения не мешали К. Г. Разумовскому быть заботливым отцом на редкость многочисленного семейства: они с Нарышкиной были родителями шести сыновей и пяти дочерей, отличавшихся редкими даже для тех времен высокомерием и спесивостью. Попытка гетмана образумить свое потомство каждый раз оказывалась тщетной, а от одного из сыновей он получил широко повторявшийся современниками ответ: «Между нами громадная разница: вы сын простого казака, а я сын русского фельдмаршала». Этим высоким воинским званием К. Г. Разумовский был награжден пришедшей к власти неизменно благоволившей ему Екатериной II. Отсюда характеристика из екатерининских «Записок»: «Он был хорош собой, оригинального ума, очень приятен в обращении и умом несравненно превосходил своего брата, который также был красавец». Хотя бы в этом вкусы ненавидевших друг друга Елизаветы Петровны и Екатерины II сходились.

И тем не менее К. Г. Разумовский обладал внутренней культурой и определенным отношением к искусству, о чем можно судить даже по отношению к постройкам московской усадьбы. Церковь Знамения была и оставалась основой композиции заднего двора, этой скрытой от посторонних внутренней, как бы семейной части усадьбы. Она по московской традиции соединялась с главным домом крытым, скорее всего деревянным, переходом. Основной ее объем — двусветный четверик с тремя ярусами поставленных на него, постепенно уменьшающихся восьмериков. Вместе с апсидой, боковыми приделами, освященными в честь Сергия Радонежского и Варлаама Хутынского, и трапезной он поднят на высокий подклет, окруженный с трех сторон открытой папертью на арках. Со стороны паперти приделы имеют самостоятельные входы. На паперть со двора вела одна лестница — внутри объема теплого перехода между церковью и главным домом.

Храм необычайно наряден благодаря широкому использованию резного белого камня и профильного кирпича. В «кружевной» убор храма входят «гребни» парапетов-фронтонов, угловые белокаменные колонки, грибовидные и кубовидные капители. Очень интересно решение глав, когда крупная центральная и три главы апсиды и приделов покрыты, словно чешуей, ромбовидными листами луженого железа. Особенной тонкостью исполнения отличаются ажурные кованые золоченые кресты.