Владимир Коломиец - Штурм Грозного. Анатомия истории терцев Страница 7

Так закончилось это последнее ордынское нашествие на Россию. В народе говорили:

– Иоанн не увенчал себя лаврами как победитель Мамаев, но утвердил венец на голове своей и независимость государства.

Народ веселился, а митрополит установил ежегодный праздник – 23 июня – в память освобождения России от монголов, ибо это был конец нашему рабству.

Находившаяся около трех веков вне европейской политики Россия при Иоанне III как бы вышла из сумрака теней, где еще не имела ни твердого образа, ни полного бытия государственного. Иоанн рожденный и воспитанный данником степной Орды, сделался одним из знаменитейших государей в Европе, чтимым и ласкаемым от Рима до Царьграда, Вены и Копенгагена, не уступая первенства ни императорам, ни гордым султанам. Силой и хитростью восстановляя свободу и целостность России, губя царство Батыево, тесня, обрывая Литву, сокрушая вольность новгородскую и псковскую, захватывая уделы, расширяя владения московские до просторов сибирских и норвежской Лапландии, он утверждал величие государства.

Подобно своему великому деду, герою Донскому, он хотел умереть государем, и уже склоняясь от престола к могиле, еще давал повеления для блага России. Он тихо скончался 27 октября 1505 года, в первом часу ночи, в возрасте 66 лет 9 месяцев, провластвовав 43 года 7 месяцев. Погребен в церкви Св. Архистратига Михаила.

Перед самой кончиной Иоанн в присутствии знатнейших бояр, князей и духовника, архимандрита андрониковского Митрофана написал завещание и объявил старшего сына Василия преемником монархии, государем всей России и меньших его братьев. Тут, в перечислении всех областей Васильевых, в первый раз упоминается о дикой Лапландии, здесь же сказано, что старая Рязань и Перевитеск составляют уже достояние государства Московского. Поэтому, воцарившись на престоле, Василий присоединяет Рязань к Московскому государству. Он повторяет те же меры, какие предпринимал его отец в отношении других городов и княжеств. Значительная часть населения выселялась в северные области, а освободившиеся плодородные земли раздавались местным и иногородним служилым людям. Вначале московское правительство очистило центральную часть Рязанского княжества, а затем приступило к захвату окраинных земель, границы которых проходили по Средней Оке и по дальним берегам Дона и его притоков.

В сферу испомещения[9] попадали, естественно, и земли рязанских казаков, державших караулы в Червленном Яру и по Хопру, которых решено было выселить в Суздальскую землю.

Глава VI

Недовольство казаков

На склоне холма, у протекающей рядом речки, раскинулось небольшое рязанское селение Гребни. Трудно сказать, почему оно получило такое название. То ли от хребта, который тянулся волнообразно по холму, то ли из-за речки, которая при сильном ветре каждый раз покрывалась рябью. Селение это входило во владения княгини Анны Васильевны, пожалованные еще «великим государем» ее сыну Иоанну. Селение, как селение: потемневшие курные[10] избенки, покрытые побуревшей соломой, растасканные плетни вокруг скудных огородов. Оконца задвинуты доской или затянуты брюшиной. Далее за огородами виднелись одонья [11] ржаных снопов с острой обвершкой. Но жители называли его станицей. Огорожена она была высоким частоколом. Сквозь открытые ворота особо выделялся теремок, покрытый дранью. В нем жил староста, которого жители уважительно называли атаманом.

В том месте, где река делала поворот, на берегу располагалось несколько черных бань, хлебные овины, водяная мельница, а за ними роща переходила в бор с вековыми соснами и елями, в котором были разбросаны сторожевые засеки, на которых несли службу казаки.

Ранним солнечным утром из теремка вышел озабоченный староста – старый казак Щедра и, постукивая палочкой, побрел, поблескивая недовольными глазами, по улице станицы. Он шел мелкой походкой, шаркая широкими сапогами. Около первого дома остановился, постучал палкой в маленькую оконницу.

– Степка, выглянь-ка сюда.

Ставня отодвинулась, из черного квадрата вырвался клуб кислого пара и показалось лицо казака.

– Чего еще надо, Андрей Исаевич?

– Пройди к правлению. Там узнаешь кой-чего. Отписку я получил из Рязани.

Староста пошел дальше по станице. У некоторых изб он останавливался, стучал палкой, приглашая казаков к себе во двор.

Казаки выскакивали на улицу и, накинув кафтан, шли гурьбой к дому атамана.

Собравшись у крыльца его дома, они глухо переговаривались.

– От этой отписки добра не жди, – говорили в толпе. – Или опять жалованье задержат, или еще какую службу навяжут, а то, может, надумали и чего похуже.

В стороне сгрудились несколько баб в цветных сарафанах и красных полинялых платках. С тревогой они ожидали, что грозило их мужьям.

Атаман вышел на крыльцо и окинул цыганскими с желтизной глазами собравшуюся толпу. Рядом с ним стоял рыжеволосый, рябой, в кафтане посадского покроя человек. Он держал бумажный свиток.

– Детушки! – выкрикнул он высоким сильным голосом. – Господин наш, Великий государь Василий Иоаннович, за здоровье коего мы, его людишки и сиротинушки, усердно молим Бога, прислал вот эту бумагу. Для защиты ее верных наших земель вам предлагается переселиться в Суздальскую землю.

– А чего это ради? – послышалось из толпы.

– Надо злодеев, что зарятся на наши земли, отвадить, – важно отвечал посланник.

– Да что, у Великого государя войска мало, что ли?

– Войска достаточно, но и вы будете подмогой весомой, – уже тверже отвечал посланник. – А потому в этой отписке князь наш повелел отобрать из вас для царского воинского долга сотню здоровых казаков и послать их уже сейчас к названному месту.

Рязанский посланник откашлялся и сунул свиток в руки батюшке, который протиснулся к ним на крыльцо.

– Ну-тко, святой отец, прочти, про кого там помечено по имени и прозвищу, – сказал он, передавая бумагу батюшке.

Священник стал нараспев читать свиток, останавливаясь после каждой фамилии. Вызванные отходили в сторону. Затихшие, было, казаки начали тихо перешептываться.

Атаман объяснял своему рыжему соседу:

– Видишь, Никита Демьянович, какие все добротные казаки, молодец молодца краше. Могутные, спористые, отменные воины.

– Вижу, брат, вижу!

– Вон, смотри, Егор Бардош – свой в Диком поле, бывал на Волго-Донской переволоке и на «Муравском шляхе», татарских «языков» не раз добывал, он в качестве стражника сопровождал хлебный запас до самой Астрахани.

– А вон те, те, – показывал он рукой на выходивших казаков.

– Казаки всегда исправно несли свою службу. За службу нам платили «кормовое жалованье», давали оружие и лошадей, наделили землей, и вот надо же?

Рязанский посланник откашлялся, повертел головой и сказал:

– Знаю, Андрей Исаевич, я вас, казаков, знаю. Вашу службу высоко ценил и князь. Но это указ государя!

В это время казаки уже не стояли на месте. Усиливалось волнение.

– Никуда мы не поедем с отчины, – неслось из толпы.

– Мы к сторожевой службе приучены. Мы – хлебопашцы, привыкли около своей землицы ходить.

– Да, своими мозолями распахивали эту пашенку, – говорил старый казак Дзюба, размахивая костылем. – Я с детства помню, как по этим лесам, где исстари соха, коса и топор ходят, все отцы и деды наши расчищали буреломы, секли деревья. А их кто будет защищать?

Тут появился паренек в просторной рубахе. С перевальцем отделился он от амбара, где стоял в сторонке и вышел на середину.

– Казаки! – обратился он к толпе, – я из соседней станицы, Червленной, нас тоже высылают. Стародубовскую тоже.

– Что же это такое, братцы, – раздалось в толпе. – Не иначе, измена.

– А вот бунтовать не следует, – предупредил рязанский посланник. – Государь этого не простит. – И уже обращаясь к атаману, произнес:

– Принесла меня нелегкая в вашу станицу. Но вы решайте. Иначе мне надобно будет сообщить рязанскому воеводе, а он непременно пришлет сюда ратных людей.

– Разве можно это стерпеть, где же правда? – неслось из толпы.

– Бояре правду в болото закопали, – слышалось в ответ.

– Не посмеют нас с земли сводить! – неслось уже грозно. – Не покоримся!

Кто-то предложил послать к царю челобитчиков.

– А толку от этого много ли? – возразили ему. – Челобитчиков схватят и на дыбу.

– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, – проговорил со вздохом батюшка.

Посланец тоже, видимо, понимающий кое-что в церковном деле, ответил:

– А не сказано ли в книге: «Всякая душа властям придержащим да повинуется»? Отче!

Несколько дней станичники собирались на сход, чтобы решить, как быть дальше, если царская воля решила большую часть станицы заслать на север.

Станичный есаул с растяжкой говорил, что не след противиться княжескому указу.

– За непослушание и огурство[12] по шерсти не погладят, – предупреждал он.