Александр Альшевский - На заре самурайской вольницы Страница 7

Слуги Ёринаги не могли знать, что у их хозяина был свой резон вести себя столь неподобающим по их мнению образом. Его отношения с Иэнари стали портиться, когда тот, пользуясь покровительством Бифукумонъин, начал прибирать к своим рукам поместья в разных провинциях, на которые претендовал и Ёринага. Когда же до левого министра дошло, как горячо и искренне Иэнари поддерживал Бифукумонъин в ее неприятии Таси, как чернил невинную девушку и ее приемного отца, он окончательно возненавидел Иэнари.

Ёринаге нетерпелось проучить своего недруга, но требовался повод, а его все не было. Министру все труднее удавалось сдерживать себя от вспышки гнева. И тут этот случай с его чиновниками! На душе сразу полегчало. 8 сентября 1151 г., возвращаясь домой из дворца императрицы Таси, Ёринага проезжал как раз мимо усадьбы Иэнари. Он подает знак вассалам, они врываются в усадьбу и начинается такое… Хорошо, что самого Иэнари не оказалось дома. Именно после этого погрома император-инок стал сторониться Ёринаги. Министр осмелился оскорбить человека, которому покровительствовал сам Тоба. До Ёринаги наверняка доходили слухи о том, что император-инок мечтал создать коллекцию всяких редких и ценных вещей, которая бы по крайней мере не уступала сокровищам дома регентов и канцлеров Фудзивара, хранившимся в Бёдоин в Удзи. Что там были за диковины, никто не знал, т. к. Тададзанэ не пускал никого в свою «святую святых». Только личная просьба Тобы, граничившая с унижением, тронула сердце упрямого старика. Сокровищницу Фудзивара Тоба осматривал вместе с Иэнари, который должен был претворить мечту императора-инока в жизнь. Зная все это, Ёринага осмеливается совершить просто вызывающий поступок. Хорошо бы поставить министра на место, но как?

Этот момент чутко уловил Тадамити. Он стал нашептывать Тобе, что Тададзанэ и Ёринага замыслили отречение императора Коноэ. Тем самым он разжигал у императора-инока еще большее недоверие к Ёринаге, ибо Тоба прекрасно осознавал к чему все эти затеи главы дома Фудзивара. У Коноэ не было детей и в случае его отречения, например, по причине болезни, наиболее вероятным кандидатом в новые императоры становился Сигэхито, сын экс-императора Сутоку. Помешать возвращению священных регалий императорской власти ветви старшего сына Тобе будет очень сложно. Император-инок не забыл, что, заставляя Сутоку уступить престол Коноэ, он обещал, что в случае отречения последнего императором станет Сигэхито. Конечно, сыскать благовидный предлог отказаться от обещания для такого изворотливого политика, как Тоба, не составит труда. Сутоку он не опасался. Он опасался тех, кто стоял за ним и в первую очередь Ёринагу. Загнанный в угол он будет драться до последнего, а вместе с ним – орды самураев, кормящихся с его милостей. Да и воины-монахи Кофукудзи вряд ли будут сидеть, сложа руки.

Определяющим становилось здоровье Коноэ. При его жизни у Тобы хватит авторитета удержать Ёринагу и его компанию, а значит, появится и время, необходимое для поиска ответных мер. То, что он их найдет, Тоба не сомневался. Пока же надо сохранять, хотя бы внешне, нормальные отношения с Ёринагой. Благодаря такой позиции Тобы буйства Ёринаги и слухи, распускаемые Тадамити, не имели для левого министра ощутимых последствий.

Это явно противоречило планам Тадамити. И он решается на довольно авантюрный шаг. В конце ежедневного доклада императору обычно сдержанного Тадамити словно прорывает: «Ваше величество, дозвольте высказаться не только как покорному вассалу и канцлеру, но и как, смею надеяться, вашему другу». Коноэ удивленно вскинул брови. В его взгляде удивление перемешалось с неподдельным интересом. Просто так Тадамити не решился бы нарушить обычный порядок высочайшего доклада. «Говори, Тадамити, я тебя внимательно слушаю», промолвил он. «Я, Ваше величество, искренне полагаю, что моя преданность Вам и мой преклонный возраст дают мне право на подобную откровенность. Я отлично осознаю, каков груз ответственности за государство, лежащий на Ваших плечах. Я отлично осознаю, как тяжела эта ноша, усугубляемая болезнями, мучающими Ваше тело. Но я твердо уверен, что с божьей помощью Вы преодолеете все трудности и не сойдете с пути, предназначенного Вам небесами. Будьте верны своему долгу до конца. Откажитесь от мысли отречения от престола!».

Коноэ пришел в явное замешательство. Он и догадаться не мог, к чему Тадамити завел этот разговор. Тот же тем временем продолжал: «Тададзанэ и Ёринага только и твердят о доверительной беседе с Вами. Что, мол, Вы обиняками дали понять, что собираетесь уйти на покой и посвятить себя молитвам и подвижничеству». Наступила гнетущая пауза. Тадамити ждал реакции императора. А он молчал, иногда потирая руками глаза, которые начинали воспаляться от яркого света, проникающего сквозь открытое окно. Тадамити уже пожалел, что затронул мучительную для императора тему, когда тот словно очнулся от забытья: «Да, как-то я, довольно давно, приватно встречался с ними по их просьбе. Разговор получился недолгий. Ничего особенного. С чего они, интересно, подумали о моем отречении? Неужели им так нужен мой уход? Была бы это правда, ты первый узнал бы об этом, канцлер». Коноэ дал знак, что устал и аудиенция окончена.

Прошло совсем немного времени, и многие заметили, что обычно сдержанный император Коноэ начал открыто проявлять неуважение к Ёринаге. Возвратившись из паломничества в Сиракава Идзумидоно, он стал выходить из фениксовой кареты, украшенной мелодично звеневшими колокольчиками. Поставив ногу на подножку, император вдруг пришел в некоторое замешательство. Он привык, что в этот момент полы его одежды подхватывал канцлер Тадамити и помогал спуститься с кареты на землю. Однако Тадамити по причине легкого недомогания отсутствовал. Возникла некоторая неловкость, исправить которую попытался левый министр Ёринага. Он подбежал к карете, но император демонстративно самолично приподнял подол, спустился на землю и вошел во дворец. На опешившего Ёринагу было больно смотреть.

Когда наступил Новый год, высшие сановники во главе с Ёринагой по традиции отправились в императорский дворец для новогодних поздравлений. Они долго прождали, но Коноэ так и не соизволил выйти к ним. Он не пытался скрыть неприязнь к человеку, желавшему его отречения. Тот же как ни в чем не бывало продолжал активно заниматься государственными делами. Более того, как приемный отец новой императрицы стал мало обращать внимания на Бифукумонъин, которая не забыла нанесенного ей оскорбления. Во всех своих неудачах она винила «красавчика» Ёринагу, но ничего не могла поделать с ним. Все с удивлением обнаружили, что Тоба начал тяготиться советами жены. Ёринага фактически заменил своего брата – канцлера, который все больше времени проводил в покоях императора Коноэ. Здоровье последнего ухудшалось. К тому же у него стали воспаляться глаза. Тадамити делал все, чтобы помочь императору. Приглашал знаменитых лекарей, даже из Китая, организовывал по всей стране молебны, однако все было напрасно. Император Коноэ медленно угасал.

Канцлер Тадамити прекрасно осознавал, что этот хрупкий юноша, лишенный церемониалом повседневных житейских радостей, являлся гарантом пусть худого, но стабильного мира. Случись что, обычной придворной склокой вопрос престолонаследия не решится. Над столицей уже расползалась тень самурайства, способная в любой момент накрыть всю страну. И Гэндзи и Хэйси настолько окрепли, что могли быть призваны на помощь той или иной придворной партией. Когда монахи Нары вознамерились направиться в Киото, для переговоров с ними Ёринага направил не Тайра Киёмори, а Тамэёси из Гэндзи. В унисон с Ёринагой действовал и его отец Тададзанэ, настоятельно советовавший императору-иноку заменить канцлера Тадамити на Ёринагу по состоянию здоровья и способностям.

На Тобу пытались активно влиять с двух сторон: с одной – родственники новой императрицы Ёринага и Тададзанэ, с другой – Бифукумонъин. Однако никто не хотел или не мог разрушить сложившийся баланс сил, пока был жив император Коноэ. При этом все понимали, что царствование Коноэ, здоровье которого оставляло желать лучшего, продлиться недолго. Выбор возможного преемника стал вопросом жизни и смерти для обеих сторон. И они заранее готовились к грядущим событиям.

Экс-император Сутоку, естественно, рассчитывал, что императором станет его законный наследник, принц крови Сигэхито. Во-первых, Сутоку – старший сын Тобы. Во-вторых, Сутоку в расцвете сил, в двадцать три года, по настоянию отца уступил престол Коноэ, который еще в трехмесячном возрасте был провозглашен наследным принцем. Эти радужные надежды часто омрачались вопросом, который Сутоку постоянно задавал самому себе и не находил подобающего ответа: «Если отец отобрал у меня, старшего сына, священные регалии императорской власти и вручил их девятому сыну, с детства дышавшему на ладан, что заставит его вернуть их моему сыну?».