Нора Лофтс - Королева в услужении Страница 7

— У нас крепкий, здоровый младенец и к тому же красивый, как и положено девочке. Будут и еще дети, и непременно сыновья. Однажды, очень давно, в замок моего отца пришел вещун, предсказавший всем нам наши судьбы. По его словам, мне суждено быть матерью сыновей, из которых один станет королем, причем таким знаменитым, что его имя сохранится в веках…

На это Людовик VII с кислым видом ответил:

— Возможно, Небеса ниспослали нам дочь, чтобы продемонстрировать свое пренебрежение к разного рода предсказателям!

В этой короткой фразе проявилось настроение, в котором в последнее время все чаще пребывал он. Его приводило в замешательство и раздражало не только отсутствие наследника, но и то, как вообще шли дела. Он старался изо всех сил, послушно следовал советам аббата Бернара, но неудачи подстерегали его на каждом шагу. За восемь лет своего правления ему не удалось добиться прочного мира, лишь немногие из местных войн оказались в какой-то мере успешными. Два наиболее могущественных аристократа — граф Джеффри Анжуйский и его сын Генри, герцог Нормандский — постоянно угрожали выступить против власти короля. И это обстоятельство было тем неприятнее, поскольку Генри предстояло в один прекрасный день сделаться королем Англии и графом Анжуйским. На востоке германский император Конрад Коэнштауфен вел себя еще более угрожающе и, казалось, испытывал особую ненависть к аббату Бернару. А теперь еще и первый ребенок — девочка. Вероятно, он в чем-то грешен, думал подавленно Людовик VII, и стал еще усерднее молиться и посещать церковь, сделался еще сдержаннее в еде, скромнее в одежде. Отказываясь от мирских удовольствий, он все больше отдалялся от жены, которая не могла разделить его чрезмерных религиозных чувств. Альенору по-прежнему переполняла жизненная энергия. За восемь скучных лет в Париже, когда — не без участия аббата — перед ней закрывали одну за другой возможные отдушины, она не утратила интереса к людям, делам, вкусной еде, красивым нарядам и маленьким увеселениям, какие были ей все еще доступны. Сфера политики была закрыта — ей не следовало соваться. Развлечения, которые она планировала, отменялись — дескать, подобные мирские забавы подавали дурной пример. Стрельба из лука, фехтование, верховая езда — то есть все то, чему ее научил покойный Ришар де Во, — были якобы вредны женщинам, рассчитывающим родить здоровых детей. Критиковались даже книги, которые она читала, и ее вышивание. «Разве сцены из истории языческой Европы, — говорили ей, — достойны воспроизведения на полотне? Разве жития святых не дают нам более тонкие и достойные сюжеты для королевской иголки?»

Как рассказывала впоследствии Альенора, спасло ее от помешательства в тот долгий, мрачный период только одно — возможность посещать учебные заведения. В то время школы Парижа считались лучшими в Европе, а некоторые учителя — прежде всего Пьер Абеляр — не возражали против присутствия женщин на своих лекциях. Кроме того, в короткий летний период, когда погода в этом сумрачном городе становилась по-настоящему теплой, расположенный за дворцом парк с его кипарисами открыли для студентов. И здесь королева, сопровождаемая Амарией, которая разделяла ее увлечения, часами сидела в тени деревьев у прохладной воды, прислушиваясь к речам и спорам. Студенты — в подавляющем большинстве лица мужского пола — живо интересовали ее. Некоторых она уже знала по именам. Особое внимание Альеноры привлек англичанин Том Бекет. Хотя женщинам позволялось присутствовать на лекциях, им не разрешалось участвовать в последующих дебатах. Часто Альенора просто кипела от возбуждения, когда кто-нибудь выступал со спорным или неверным утверждением. И она шептала Амарии:

— О, если бы мне только можно было ответить на это!

И нередко в такие минуты поднимался Том Бекет — в простом платье из английской шерсти, с красивым лицом, светящимся воодушевлением — и решал окончательно спор несколькими точными, остроумными фразами.

— Если я не ошибаюсь, мы еще услышим об этом молодом человеке, — сказала однажды Альенора, возвращаясь с Амарией из парка в мрачный дворец. И думая о будущем, о грядущих годах, которые могут принести молодому человеку славу и богатство, она невольно спрашивала себя: «А что они принесут мне?»

Будущее представлялось ей холодным, тусклым тоннелем, который становился все уже и уже. Порой ей казалось, что жизнь, настоящая, с чувствами, теплотой и волнениями, кончилась в тот момент, когда барон Годфруа вонзил свой меч у темной винтовой лестницы. Но давать волю подобным мыслям было нельзя, иначе человек начинал испытывать жалость к самому себе. Нужно было думать: «Мне всего лишь двадцать два года, и жизнь полна самых разнообразных возможностей. Многое может произойти. Все что угодно…»

Да, случиться могло все что угодно. И однажды далеко-далеко отсюда, на самой границе изведанного мира, действительно что-то произошло. Причем так далеко, что прошли многие месяцы, пока известие об этом событии достигло ушей короля Людовика VII и королевы Альеноры; на первый взгляд оно имело мало общего с благочестием первого и отчаянной скукой второй. И тем не менее для короля и королевы, заточенных в мрачном дворце на берегу серой Сены, жизнь внезапно сделала крутой поворот.

Глава 3

Крестовый поход, в котором участвовал дедушка Альеноры, окончился в 1100 году поражением сарацинов и возведением на королевский трон герцога Готфрида Бульонского в качестве правителя Иерусалима. Сопровождавшие его рыцари расселились на завоеванных территориях и создали первое на Ближнем Востоке христианское феодальное государство в той стране, где жил, был распят и похоронен Иисус Христос и которая известна всему христианскому миру как Священная земля. Дядя Альеноры — единственный оставшийся в живых родственник по мужской линии — получил в награду за ратные труды древний город Антиохию с прилегающими угодьями. Его соседом был граф Жоселин, обосновавшийся в Эдессе, между Антиохией и страной язычников, лежащей к северу. Затем в течение двух поколений здесь царили мир и покой. Не чувствуя угроз с чьей бы то ни было стороны, граф Жоселин в 1144 году выехал из Эдессы вместе с воинами и знатью отпраздновать Рождество в живописной местности на берегу Евфрата. В их отсутствие на город напали сарацины. Они ворвались в Эдессу, истребили и увели в плен христианское население, разрушили алтари и церкви. Многочисленные и свирепые, они показали, что вполне оправились от поражения, которое потерпели сорок четыре года назад, и вновь перешли в наступление. Княжество Антиохия, его оживленные торговые гавани на самом востоке Средиземного моря и даже Иерусалим оказались перед угрозой вторжения. Послания с призывом о помощи шли потоком из Священной земли. Епископы слали официальные письма папе римскому, благородные рыцари писали своим соплеменникам на Западе. Раймонд Антиохский в своих письмах умолял племянницу, королеву Франции, употребить все свое влияние на мужа и побудить его, пока не поздно, поспешить на помощь. Однако дядя преувеличивал ее возможности. После ряда крупных разочарований она за восемь лет научилась даже намеком не выдавать своих предпочтений в подобных вопросах, ибо убедилась, что аббат не упускал ни одного шанса действовать вопреки ее желанию. А потому Альенора просто передала письмо мужу, не высказывая своего мнения. И получилось так, что аббат сам предложил Людовику VII организовать и возглавить второй крестовый поход. И тот, постоянно искавший способа заручиться милостью Господней, ухватился за эту идею с тем энтузиазмом, который позволяла его холодная натура. Он принялся собирать войско, а аббат — уже довольно преклонного возраста и хрупкого здоровья — отправился по стране, повсюду проповедуя в пользу крестового похода.

И вот теперь Альенора взяла реванш. Одним из первых на призыв помочь изгнать неверных из Эдессы, спасти Иерусалим и Гроб Господень откликнулся Джеффри де Ранкон, самый храбрый и преданный рыцарь Аквитании. Прибыв прямо из своих обширных владений в Тельбуре, он как будто даже и не подозревал, до какого унизительного положения была низведена Альенора, и с первых же минут разговаривал с ней в той же самой манере, с какой говорил бы с ее отцом — герцогом. Как-то летним вечером, через год после падения Эдессы, они сидели в парке под кипарисами и беседовали о предстоящей военной кампании.

— Мне кажется, — проговорила Альенора, — что рыцари Аквитании в большинстве своем заняли выжидательную позицию. Вы, Джеффри, пришли, сеньор из Люзиньи да еще горстка других рыцарей… Но где отважные рыцари Лиможа, Ангулема и Туара? Разве густая горячая кровь, которая текла в жилах крестоносцев моего дедушки, поостыла у их потомков и сделалась совсем жидкой?

Прежде чем ответить, де Ранкон подергал себя за бороду и немного подумал.