Александр Золототрубов - Опальный адмирал Страница 7

— Он на тужурке.

Наталья долго разглядывала орден, потом сказала:

— Поздравляю, Коленька, ты его заслужил. — И то ли в шутку, то ли всерьез добавила: — Как же тебе не дать орден, если ты любишь море и корабль больше, чем свою жену!

Она ждала, что он рассердится, станет упрекать ее, что ушла к подруге, допоздна засиделась там, а он был тих, только и спросил:

— Как ты добралась домой в такой позднее время?

— Летчик привез нас с сынком на машине.

— Он что, твой знакомый?

— Не мой, а Кати! — Она встала и заходила по комнате, ломая пальцы. — Ты что, ревнуешь меня?

Николай Герасимович засмеялся:

— Чего ради? Ревность — чувство плохое, она может толкнуть человека на дурной поступок, а я подобное не приемлю.

На ее тонких губах застыла усмешка. Она подошла к нему, поцеловала в щеку.

— Еще раз поздравляю тебя с орденом! Я уверена, что скоро на твоей могучей груди появится новый орден!.. Ну, я пошла спать. Пожалуйста, не тревожь меня, я так устала… — Она вошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Он лег на диван и долго не мог уснуть.

Проснулся рано, выглянул в окно. Ночью выпал снег, и кругом все побелело. Прежде чем уйти на корабль к подъему флага, он хотел поговорить с женой. Подошел к двери и тихо окликнул:

— Ты спишь?

Из комнаты ни звука. Он оделся и неслышно вышел, прикрыв за собой дверь.

Всю неделю крейсер был в море, и все это время Николай Герасимович не знал покоя. Скребло на душе от мысли, что то и дело у него случаются ссоры с женой, какие-то недомолвки в разговорах с ней, хотя все это ему претило. Не такой он по натуре человек, чтобы из мухи делать слона, но и позволить Наталье вести себя так, как ей заблагорассудится, он не мог. «Любит ли она меня? — вдруг задал он себе этот вопрос и почувствовал, как по спине пробежал холодок. — Если не любит, тогда почему рожала сына? Или, быть может, я в чем-то ее разочаровал? Да нет же, я прям с ней и честен». И тут же его словно иглой уколола мысль: «У нее есть кто-то, иначе она не стала бы со мной ссориться. Вот вернусь из похода и поговорю с ней начистоту…»

Возвратились на базу лишь на восьмые сутки, Кузнецов пригласил к себе старпома.

— Вы остаетесь на крейсере за старшего, а мне надо на берег. Если флагман спросит, где я, доложите, что дома.

Кузнецов садился в катер, когда к нему подошел Николай Прохватилов.

— Приглашаю к себе на ужин, — сказал он. — Надо же орден обмыть.

— Садись в катер, и поедем ко мне ужинать, а в другой раз я к тебе приду. Ну?..

В этот день и случилось то, что должно было случиться. «В тот вечер у Кузнецовых был незнакомый мне летчик, приглашенный Натальей Казимировной, — вспоминал Николай Александрович Прохватилов. — Поговаривали, будто бы он ухаживал за ней. Отдыхали, танцевали, пили вино. Уже далеко за полночь Николай Герасимович после разговора с женой вдруг поднялся и собрался уходить. Выйдя из дома, он в раздумье произнес: «Куда идти?» Тогда я пригласил его к себе. Жена с дочкой находились в санатории, и дома я был один. Николай Герасимович согласился переночевать у меня. Утром, как всегда, к подъему флага мы прибыли на корабль. Из деликатности я не стал расспрашивать его о том, что произошло. Но с тех пор у себя дома он уже никогда не появлялся».

Так что же случилось? Наталья Казимировна знала, что муж ушел в море, будет не скоро и пригласила к себе домой своего поклонника. Когда оба моряка вошли в квартиру, Николай Герасимович не спросил у жены, кто этот летчик и зачем он пришел. Поскольку стол уже был накрыт, он весело бросил:

— Садись, Николай, заодно и мы с тобой опрокинем по рюмашке!..

Но сидеть спокойно за столом и коситься на летчика Николай Герасимович долго не смог, в нем взыграла ревность. Он взял за руку Наталью и вышел с ней в другую комнату.

— Кто он, этот летчик? — спросил он жену и так сжал ее пальцы, что ей стало больно, но она молчала. — Если не скажешь, я спрошу у него сам…

— Я люблю его, — пряча глаза, прошептала Наталья. — И он меня любит…

— Что же мне теперь делать? — растерянно спросил Николай Герасимович.

— Сам решай, — тихо отозвалась жена.

— Жить с тобой я не буду! — Голос его дрогнул и сорвался. — Вернусь с учений и подам на развод…

Всю неделю Кузнецов не сходил на берег. Скучал по сыну. В тот памятный вечер он даже не простился с ним, и эта мысль скребла душу. В середине августа бригада крейсеров вышла из Севастополя и после двухдневных учений бросила якоря на Евпаторийском рейде. Комфлот Кожанов по-прежнему держал свой флаг на крейсере («Червона Украина».) На учениях он и начальник штаба флота Константин Душенов были весьма придирчивы, но каких-либо претензий к командиру крейсера Кузнецову они не высказали. Кожанов во время обеда в кают-компании заявил, что действиями экипажа крейсера он доволен.

— И я тоже, — заметил Душенов. Глядя на комфлота, он добавил: — Иван Кузьмич, вы оказались правы, когда говорили, что командира «Червоной Украины» можно представить к новому ордену.

— Пожалуй, теперь я воздержусь, — молвил Кожанов.

Кузнецов почувствовал, как кровь прихлынула к лицу.

— Не понял вас, товарищ командующий, — смутился Душенов. — На учениях крейсер блестяще выполнил свою задачу.

— Не в этом дело, Константин Иванович, — ответил комфлот. — У нашего командира распалась семья, и это меня огорчило.

— Как распалась? — не понял Душенов.

— Николай Герасимович домой не ходит и заявил жене, что подаст на развод. К лицу ли такое поведение «блестящему командиру»?

Они были в кают-компании втроем, и Кузнецов не смолчал.

— Это мое личное дело, — тихо произнес он. — И пока случившееся отрицательно не сказалось на выполнении мною своих функциональных обязанностей.

— Пока не сказалось, но может сказаться, — сухо возразил комфлот. — Я не хотел бы, чтобы у тебя были неприятности, поэтому советую уладить свои семейные цела. Жена совершила ошибку, увлеклась летчиком, и тебе надо помочь ей исправить эту ошибку.

Кузнецов резко вскочил с места.

— Товарищ командующий, я прошу вас… — громко начал он и сразу умолк, подыскивая нужные слова. — Понимаете, — он пальцами потер виски, — я не могу простить ей измену. Это не в моих силах…

— Не горячись, Николай Герасимович, и хорошо обдумай ситуацию, — посоветовал Кожанов.

На другой день учения продолжились. Утром «Червона Украина» приняла от буксира корабельный щит (по нему крейсер «Красный Кавказ» должен был стрелять из орудий главного калибра), и вышла в назначенную точку, чтобы оттуда начать движение. Кузнецов стоял в рубке с секундомером в руке. Над морем висела серая дымка, дул ветер, но волны были небольшие, и он верил, что крейсер отстреляется как надо. И не ошибся. Когда дальномерщики доложили, что на горизонте показались мачты корабля, крейсер открыл огонь и через несколько секунд Кузнецов в бинокль увидел, как снаряды «Красного Кавказа» накрыли щит.

— Поразили цель с первого залпа! — воскликнул Кузнецов.

Стоявший рядом Кожанов посмотрел в бинокль. Да, в щите появилось несколько дыр. Он повернулся к Николаю Герасимовичу.

— Теперь твоя очередь стрелять, посмотрим, сумеют ли твои орлы сбить конус! — Комфлот добродушно улыбнулся. — Не подведут?

— Не должны, товарищ флагман флота.

— Ну-ну.

Высоко в небе появился самолет, он тащил за собой на буксире цель. Корабельные зенитчики вмиг изготовились к стрельбе. Огонь! Кузнецов увидел, как рядом с конусом вспыхнули белые разрывы от снарядов. Еще, еще… И вот конус сбит! Самолет развернулся и взял курс на аэродром.

— Ничего не скажешь, молодцы зенитчики! — одобрительно произнес комфлот. — Объявите им от моего имени благодарность.

— Есть! — отчеканил Кузнецов.

Стало смеркаться. В сгустившейся темноте крейсера возвращались на Евпаторийский рейд. Ночь спустилась над притихшим морем, берег сверкал огнями. Кожанов вызвал Кузнецова в свою каюту, приказал подать катер к трапу.

— Я убываю в штаб флота, — проговорил он. — Старшим на бригаде крейсеров остается Душенов. К утру я вернусь на крейсер.

— Есть вопрос… — Кузнецов смутился, а комфлот мягка улыбнулся.

— Говори, я слушаю!

— Моя жена была у вас на приеме?

— Была, Николай Герасимович, и мы приятно с ней беседовали.

— Что ей надо было?

— Она просила помочь ей вернуть тебя в семью. Я посоветовал ей решать это дело с тобой. Помирились бы, а?

— Никогда! — вырвалось у Кузнецова. — А сына… сына, Иван Кузьмич, я воспитаю.

И не знал, не ведал Николай Герасимович, что в дальнейших учениях на флоте он не примет участия, так как навсегда покинет крейсер «Червона Украина» и в Севастополь больше не вернется. И причиной тому стала загадочная телеграмма комфлота Кожанова, которую он получил утром. Ему предписывалось срочно выехать в Москву, а зачем — в депеше ни слова! Не напутали ли чего связисты? Но едва крейсер вошел в Севастопольскую бухту, как на его имя поступило сообщение с берега: билет на вечерний поезд ему забронирован!