Жюль Верн - Кловис Дардантор Страница 7

— О, дорогой мой! — воскликнул перпиньянец. — А где же мадам Дезирандель? Эта достойнейшая дама? И самый прекрасный из Агафоклов?

— Не тревожьтесь, — ответил с ехидцей месье Дезирандель, — увидите всех: мы ведь не опоздали, как некоторые, и «Аржелесу» не пришлось отправляться в путь без нас!

— Упреки, мой милый?..

— Ей-богу, вы их заслужили! Мы так переволновались! Подумать только, заявляемся мы в Оран к мадам Элиссан — и без вас!

— Э, Дезирандель, я и сам на себя порядком злился! Это все из-за пакостника Пигорена! Он устроил дегустацию старых вин, ну мне и пришлось их отведать — один разок, потом другой… А когда я появился в старой гавани, «Аржелес» уже выходил из пролива… Но теперь мы вместе, и незачем набрасываться на меня и закатывать глаза, словно издыхающий лось. Это может только усилить качку! А как ваша супруга?

— Она на своей койке… Ей немного…

— Уже?

— Уже, — вздохнул месье Дезирандель, у которого подрагивали веки, — да и я тоже…

— Дорогой мой, примите дружеский совет! Не открывайте так рот, держите его по возможности закрытым, а то ворона влетит.

— Черт возьми, — проворчал месье Дезирандель, — вам легко шутить! Ох уж это плавание до Орана! Мы бы с женой никогда не согласились на это, но ведь речь идет о судьбе сына!

И действительно, дело касалось материального благополучия единственного наследника супругов Дезиранделей. Кловис Дардантор, старый друг этой семьи, каждый вечер приходил к ним сыграть партию в безик или пикет.[39] Он чуть ли не присутствовал при рождении Агафокла, из года в год наблюдал за его ростом — физическом, во всяком случае, поскольку интеллект здесь явно отставал в своем развитии. В лицее бездарный отпрыск занимался плохонько — такова обычная участь лентяев и тупиц — и не выказывал ни малейших признаков призвания к занятию какого бы то ни было рода. Ничегонеделание представлялось шалопаю идеалом человеческой жизни. К тому же он понимал, что в один прекрасный день получит наследство в двенадцать тысяч франков ренты, а это уже кое-что! Но родители упорно мечтали о более обеспеченном будущем любимого чада. Они были знакомы с семьей Элиссан, жившей до переселения в Алжир в Перпиньяне. Мадам Элиссан, пятидесятилетняя вдова старого коммерсанта, считалась довольно богатой дамой, так как после смерти мужа ей досталось немалое состояние. Она растила дочь — единственное свое дитя, которому минуло недавно двадцать лет.

— Такая невеста, как Луиза Элиссан, кого угодно осчастливит! — говорили не только в Оране, но и в Восточных Пиренеях — во всяком случае, в доме на улице Попиньер. Можно ли было вообразить что-либо более удачное, чем женитьба Агафокла Дезиранделя на Луизе Элиссан!

Однако, прежде чем вступить в брак, считали родители, будущим супругам нелишне и познакомиться. Агафокл и Луиза виделись в детстве, но теперь, конечно, уже не помнили друг друга. Мадам Элиссан не любила ездить, и, поскольку Оран не шел к Перпиньяну, пришлось Перпиньяну направиться в Оран. Вот чем объяснялось это путешествие, предпринятое несмотря на то, что мадам Дезирандель достаточно было только взглянуть на бушующие волны, как у нее тотчас начинался приступ морской болезни, да и месье Дезирандель, сколь бы ни хорохорился, также был подвержен данному недугу. Для Кловиса Дардантора, в отличие от его друзей, плавания давно уже стали делом привычным, и он не смог отказать чадолюбивым родителям в просьбе сопровождать их, хотя и не питал иллюзий насчет достоинств жениха, тем более что, по его мнению, все мужчины, обзаведясь семьей, стоят друг друга.

Теперь понятно, по какой причине компания перпиньянцев предприняла этот, по мнению некоторых, чреватый опасностями переезд на «Аржелесе» через Средиземное море.

Что выйдет из этой поездки, покажет будущее. Конечно, если бы Агафокл понравился девушке, все устроилось бы само собой. Но в том-то и дело, что Луиза Элиссан была само очарование и вообще не чета ему. Однако всему свое время. Лишь после того, как Дезирандели сойдут с парохода в Оране, мы представим читателю и невесту, чтобы он при желании мог сопереживать Агафоклу.

В ожидании обеда Кловис Дардантор поднялся на ют, где прогуливались те из пассажиров первого класса, кого качка еще не загнала в каюты. Туда же последовал за другом и месье Дезирандель, но сразу же повалился на скамью. А затем появился и Агафокл.

— А, мой мальчик, вижу, голова у тебя покрепче, чем у папаши! — сказал месье Дардантор. — Еще прыгаешь?

— Да, прыгаю, — подтвердил оболтус.

— Тем лучше, и постарайся добраться таким же здоровым до берега! Не появляться же там с помятой физиономией!

Однако подобные увещевания были излишними: на Агафокла морская качка не действовала.

Что же касается мадам Дезирандель, то Кловис Дардантор даже не счел нужным спуститься к ней в каюту. Он думал: достаточно и того, что почтенная дама уже знала о его присутствии, а утешения не дали бы никакого целительного эффекта. К тому же этот господин был одним из тех ужасных типов, которые всегда готовы подшучивать над жертвами морской болезни: сами не страдая от нее, они и представить себе не могут, какие мучения доставляет сия хворь другим. Таких жестокосердных следовало бы попросту вешать на рее!

Когда в пять часов пополудни «Аржелес» подошел к мысу Агд, колокол на баке возвестил обеденное время.

До сих пор килевая и бортовая качка большинством пассажиров ощущалась не так уж сильно, и это позволяло надеяться, что в ресторане недостатка в клиентах не будет.

Пассажиры — несколько мужчин и даже пять-шесть женщин — начали рассаживаться за столами. Месье Эсташ Орьянталь, давно занявший место — он торчал здесь целых два часа! — выказывал живейшее нетерпение. Однако чувствовалось, что по окончании трапезы сей господин тотчас уйдет к себе, и уж до самого прибытия в порт его не усадишь за стол.

Капитан Бюгараш и доктор Брюно, никогда не пренебрегавшие своим долгом по отношению к пассажирам, стояли посреди зала. Кловис Дардантор, отец и сын Дезирандели прошли к дальнему концу одного из столов. Марсель Лориан и Жан Таконна, желая получше изучить колоритного рантье из Перпиньяна, уселись рядом с месье Дардантором. Десятка два других подошедших чуть позже клиентов устроились где сумели, некоторые — по соседству с месье Орьянталем, поближе к буфетной, откуда под наблюдением метрдотеля разносили блюда.

Месье Дардантор немедленно познакомился с доктором Брюно, и можно было быть уверенным, что эти два заядлых говоруна не дадут затихнуть разговору, центром которого стал капитан Бюгараш.

— Доктор, — заявил восторженно перпиньянец, — я счастлив, просто счастлив пожать вашу руку, даже если она нашпигована микробами, как это часто случается с вашими коллегами!

— Не бойтесь, месье Дардантор, — ответил лекарь тем же шутливым тоном, — я только что вымыл руки продезинфицированной водой.

— Впрочем, плевать я хотел и на микробы, и на всяких там микробщиков! — возвестил бывший бочар. — Ведь мне, дорогой мой эскулап, ни разу не приходилось болеть — ни одного дня и даже часа! Насморк, и тот не мог одолеть меня хотя бы на пять минут! За всю жизнь я не проглотил ни одной таблетки и не пил микстур! И позвольте надеяться, что и в будущем не стану пичкать себя пилюлями по вашим предписаниям! Тем не менее, общество медиков мне очень симпатично! Это славные люди, имеющие один-единственный недостаток: как только начинают щупать вам пульс или осматривать язык, так сразу наносят вред вашему здоровью! Я сказал, что хотел, и счастлив сидеть за столом в вашей компании и если обед вкусен, окажу ему честь!

Доктор Брюно не признавал себя побежденным, хотя и встретил еще большего говоруна, чем он сам, и поэтому пытался возражать, впрочем, не слишком усердствуя в защите своего цеха от столь речистого оппонента. Затем, когда был подан суп, каждый стал думать только о том, чтобы утолить аппетит, обостренный свежим морским ветром.

Сначала покачивания судна не беспокоили едоков, за исключением месье Дезиранделя, который стал белее собственной салфетки. В ресторане не ощущались ни качелеобразные движения, ни подъемы, ни опускания парохода, нарушавшие его нормальное положение в пространстве. Если бы все шло так и дальше, без перемен к худшему, различные блюда поглощались бы одно за другим вплоть до десерта. Но вот нежданно начала позвякивать посуда. Над головами пассажиров закачались люстры, что было не очень приятно. И в дополнение к этому из-за килевой и бортовой качки стулья под пассажирами стали перемещаться самым причудливым образом, в результате чего движения рук и ног утратили всякую определенность: несчастные мореплаватели лишь с большим трудом могли приблизить стаканы ко рту, а вилки все чаще попадали им в щеки или подбородки.