Александр Шмаков - Азиат Страница 7

— Очередное собрание? — с усмешкой спросил Ленин, быстро подходя к товарищам. — О чем спорите?

Крохмаль поспешил ответить, что разговор зашел о позиции Георгия Валентиновича в газете. Ленин вскинул брови и тут же включился в разговор.

— Были и продолжаются стычки, — потер рукой лоб, — даже по тому, где лучше размещаться редакции — в Мюнхене, Лондоне или Женеве. Я предвижу на съезде сражения по важнейшему пункту проекта Программы — о диктатуре пролетариата…

Владимиру Ильичу увиделась вся предшествующая деятельность Плеханова. Он много сделал для создания революционной партии, когда был одним из редакторов «Искры» и «Зари». Ленин не забыл первую и вторую встречи с основателем марксистской группы «Освобождение труда». Это было на квартире Плеханова, на улочке Кондаль. Владимир Ильич привез тогда свою книгу «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Он изложил ее содержание, главные проблемы, занимавшие его как автора. То были тактические проблемы пролетарской революции в России, идеи диктатуры пролетариата и союза рабочих и крестьян.

Плеханов согласно покачивал красивой головой, но как только Владимир Ильич перешел к программе действия, испуганно откинулся в кресле и протестующе замахал руками.

И уверенность, с какой Владимир Ильич приехал тогда в Женеву, убежденный, что встретит горячее сочувствие и поддержку, если не исчезла, то пошатнулась. Споры между ними затянулись на несколько недель.

Плеханов убеждал: не следует, это преждевременно. А Владимир Ильич страстно доказывал, что жизнь России требует новых форм революционной борьбы, что только партия пролетариата, русские рабочие, стоящие на твердых классовых позициях, смогут выполнить новые задачи, сыграть свою историческую роль и привести общество к победе грядущей революции.

Плеханов, как и другие русские эмигранты — Аксельрод, Дейч и Засулич, — объединившиеся вокруг него, «не понимали», зачем в данный момент обострять отношения с народниками, отталкивать их от себя, исключать из борьбы либеральную буржуазию и явно преувеличивать роль рабочего класса и его союза с крестьянством.

— Пора понять, что пролетариат — главная социальная сила в России, — доказывал Ленин.

Плеханову нравился запал молодого Ульянова, но понять его все же отказывался: довлели сложившиеся привычки, а главное — плохое знание того, что происходило в России, как изменилась там расстановка революционных сил.

Георгий Валентинович восхищался напористостью молодого марксиста и даже чуточку завидовал. Он отлично понимал: все, что выслушивает сейчас, говорится человеком, искренне преданным рабочему делу. И все же, завидуя молодости и безграничной энергии Ульянова, Плеханов менторски заметил:

— Однако, какой ярый спорщик! В ступе пестом не утолчешь.

Это было в 1895 году. Прошло пятилетие. Второй раз Ленин встретился с Плехановым в Корсье, чтобы обговорить вопросы, связанные с созданием «Искры». По-прежнему Георгий Валентинович отнесся к предложению Ленина свысока и не сразу принял изложенную программу выпуска газеты. Возникли разногласия и по составу редакции.

Владимир Ильич, вспомнивший все это сейчас, продолжал следить за разговором товарищей.

— Пошатнулся Георгий Валентинович. На него д-давят старые друзья, — сказал Крохмаль. — Они не согласны с н-национализацией помещичьей з-земли…

— Досказывайте, досказывайте же главное, что землю следует непременно передать крестьянам. Молчите? А это так и будет в конце концов. Иначе незачем огород городить…

— Все это весьма серьезно! — невольно вырвалось у Мишенева. — А мы на местах ничего не знаем.

— Наша общая беда, что мы на местах ничего не знаем, — согласился Ленин. — А разногласий еще много и нельзя поэтому приступать к работе съезда, не поняв и не разобравшись в них. Четкие и ясные определения спорящие товарищи пытаются подменить обтекаемыми формулировочками. А тут еще хорохорится Бунд, делегаты его настаивают на закреплении национальной обособленности в РСДРП, хотя «Искра» стояла за интернациональное сплочение рабочего класса России. Важно понять — национальные особенности не должны мешать единству нашей партийной работы, монолитности социал-демократического движения…

Владимир Ильич по привычке приподнял руку и тут же опустил ее:

— В партии всегда и без того будут разные группировки, группировки не вполне единомыслящих товарищей по вопросам и программы, и тактики, и организации. Никаких обязательных перегородок мы не признаем и потому федерацию в принципе отвергаем… Неужели не ясно, что централизм требует отсутствия всяких перегородок между Центром и самыми отдаленными, самыми захолустными частями партии! — Ленин махнул рукой. — Все это грустно и неприятно сознавать.

— Но это партийная борьба, она придает организации силу и жизненность, — убежденно произнес Гусев.

— Совершенно верно, борьба! — живо подхватил Ленин. — Об этом замечательно сказал Лассаль. Но партийная ли это борьба? — И смолк.

«Если вызов брошен, — решил про себя Герасим, — будем драться».

Чуть раньше Мишенев узнал от товарищей в русском клубе, что в редакции «Искры» нет полного единодушия, но не допускал, что все зашло так далеко.

— А мы считали, что Плеханов как крупнейший марксист помогает вам, — сказал он, поглядев на Крохмаля. — Выходит, ошибались.

— Нет! — возразил Ленин. — Плеханов действительно сильнейший теоретик марксизма. Но он оторвался от живого русского революционного движения и не знает, каким стал рабочий класс в России. Докажите ему, что люди выросли…

Озеро было удивительно спокойно. Горы с лиловыми и фиолетовыми снеговыми шапками походили на сказочных витязей в шлемах.

— Восхитительно! Не правда ли? — заметил Ленин и снова заговорил о главном:

— Нельзя в борьбе щадить политических врагов. По кому-нибудь придется панихиду петь, как говаривал купец Калашников. Наша борьба есть борьба насмерть. — И неожиданно спросил: — Не кажется ли вам, что «Искра» стремится командовать комитетами, как утверждают здешние товарищи?

— А как можно добиться строжайшей дисциплины на местах другим путем? — быстро спросил Мишенев.

Владимир Ильич дружески обратился к уральцу:

— Сколько вам лет?

— Двадцать седьмой пошел.

Владимир Ильич пристально посмотрел на Гусева с Крохмалем: они были почти сверстниками, моложе его пятью-восемью годами. Понимал: впереди у всех большая дорога, и важно пройти ее, не сворачивая в сторону.

— Спасибо товарищи! — сказал и заторопился.

Мишенева тоже потянуло домой.

— Надо дочитать Чернышевского.

— Чернышевского вспомнили? — мгновенно повернувшись к нему, отозвался Ленин. И повторил: — Все-таки почему вспомнили Чернышевского?

— Люблю этого писателя.

— Кто из нас не увлекался Чернышевским? — вздохнул Ленин. — Я много раз перечитывал его книги и всегда открывал для себя что-то новое. Мы должны учиться борьбе у Чернышевского…

Владимир Ильич хитровато посмотрел на всех:

— А даму в трауре помните?

Никто не ответил.

— Как же так? — удивился Ленин. — «А юноша-воин на битву идет. Ружье заряжает джигит…» — Взмахами руки он подчеркивал ритмику строк. — Это дама в трауре поет… Она зовет Веру Павловну, Кирсановых, Лопуховых в подполье. В этом же весь смысл!..

Проводив Ленина до калитки, Сергей заспешил в клуб, рассчитывая на засидевшихся посетителей, а Герасиму не терпелось рассказать своему соседу по комнате о сегодняшнем вечере.

Судьба свела его с Андреем раньше, чем с другими делегатами, но Герасим так и не сблизился с ним: замкнутость киевского токаря не располагала к откровенности.

На столе лежала брошюра об аграрной программе, розданная делегатам для ознакомления. «Видимо, читал». Это был ответ товарищу Иксу — экономисту Петру Маслову на критику проекта программы Ленина.

В небольшой комнате стояла также и кровать Гусева, на ней Герасим увидел записку, оставленную Бауманом. Он писал, что будет ждать Сергея в клубе.

— По заданию Организационного комитета их куда-то посылают, — пояснил Андрей.

Разговор не клеился. Герасим, почувствовав усталость после напряженного дня, разделся, потушил лампу, но заснуть еще долго не мог. Перед глазами стоял Владимир Ильич.

— …Бывают минуты, — звучал его голос, — иногда взгрустнешь по России, по Волге, по Сибири… Особенно, когда с нетерпением ждешь весточки или человека с родной земли. А в эти дни хорошо! Вокруг товарищи по борьбе. Среди них, вот и вы, Герасим Михайлович.

Мишенев смутился.

— Спасибо, Владимир Ильич, на добром слове.

— Что ж, хорошо! — произнес Ленин. Вскинув голову, спросил: — А задумывались ли вы над тем, что разрушать легче, чем создавать? Хватит ли силы на завоевание новой жизни, нового общественного строя?