Сигрид Унсет - Крест Страница 73

С тех пор как ослеп Бьёргюльф, Ноккве редко отлучался от него. Но если он и отправлялся иногда вечером на гулянье, то вел себя так же, как и прежде. Теперь он почти отказался от долгих охотничьих походов, но как раз в эту осень купил у королевского воеводы необычайно дорого белого сокола. Он с прежним рвением занимался стрельбой из лука и разными телесными упражнениями. Бьёргюльф выучился играть в шахматы вслепую, и братья часто проводили целые дни за доской, так как оба были ретивейшими игроками.

Как-то до Кристин дошло, что в народе поговаривают о Ноккве и об одной молодой девушке – Турдис, дочери Гюннара, из Шенне. Следующим летом она жила на горном выгоне. В ту пору Ноккве часто не ночевал дома, и Кристин узнала, что он бывал у Турдис.

Сердце матери дрогнуло и затрепетало, словно осиновый лист. Турдис происходила из старого и почтенного рода. Сама она была славным, невинным ребенком, и было невероятно, чтобы Ноккве посмел ее обесчестить. Но если юноша и девушка все же забылись, то Ноккве придется взять ее в жены. Страдая от стыда и боязни, Кристин признавалась себе, что не стала бы слишком сокрушаться, если бы это случилось. Всего лишь два года назад она и слышать бы не захотела о том, чтобы Турдис, дочь Гюннара, стала хозяйкой Йорюндгорда после нее. Дед Турдис жил в своей усадьбе с четырьмя женатыми сыновьями. У нее было множество братьев и сестер, и невестой она была бедной. И к тому же каждая женщина из их семьи рожала по меньшей мере одного слабоумного младенца. Как видно, горные духи подменяли или заколдовывали у них детей. Чего только там не делали, охраняя рожениц, ничего не помогало – ни крещение, ни освящения. Сейчас в их роду было два глухонемых ребенка и два старика, которых, по мнению отца Эйрика, в младенчестве подменили тролли. А старшего брата Турдис околдовали, когда ему было семнадцать лет. В остальном же семейство из Шенне было вполне достойным, удачливым и процветающим. Но оно было слишком многочисленным для того, чтобы имущество рода могло приумножаться.

…Одному богу ведомо, сможет ли Ноккве без греха отступиться от своего намерения, если он уже обещал посвятить себя в услужение деве Марии. Но ведь человек всегда вначале проходит испытание и год живет в обители послушником, прежде чем принять монашеское посвящение. И он может вернуться в мир, если чувствует, что не призван служить богу этим путем. Кристин не раз слышала легенду об итальянской графине, матери великого доктора теологии и проповедника Фомы Аквинского, которая заперла своего сына с красивой блудницей, чтобы поколебать его решение уйти из мирской жизни. Кристин всегда казалось, что она не слышала в жизни ничего непристойнее этого. И все-таки та женщина умерла, примирившись с богом. Так, может быть, не столь уж греховной была мысль Кристин о том, что она с распростертыми объятиями приняла бы Турдис из Шенне как жену своего сына.

Осенью Яммельт, сын Халварда, приехал в Формо и подтвердил достигшие здешних мест слухи о важных переменах в королевстве. Посовещавшись с высокоученейшими отцами церкви, рыцарями и мужами государственного совета, господин Магнус, сын Эйрика, решил разделить свои королевства между двумя сыновьями, рожденными им в браке с фру Бланш. На собрании знати в Вардберге он даровал младшему сыну, принцу Хокону, титул короля Норвегии; светские и ученые мужи королевства поклялись на святых мощах служить ему и оборонять страну его именем. Говорили, что Хокон – красивый, многообещающий трехлетний мальчуган. Пока король Магнус и королева Бланш находились в Швеции, он должен был воспитываться в своей родной стране под присмотром четырех приемных матерей, являвшихся супругами родовитейших норвежских рыцарей, и четырех приемных отцов, двое из которых принадлежали к светской знати, а двое – к духовной. Поговаривали, что господин Эрлинг, сын Видкюна, и епископы Бьёргвина и Осло замыслили эти королевские выборы, а Бьярне, сын Эрлинга, продвинул это дело у короля. Господин Магнус любил Бьярне больше всех других своих приближенных в Норвегии. И все ожидали от этого величайших благ для страны, так как теперь у норвежцев снова будет король, который правит и живет среди преданных и радеет о правах, законах и благе государства, вместо того чтобы попусту расточать время, силы и казну на предприятия в чужих землях.

До Кристин доходили слухи о выборах короля; знала она также о раздорах с немецкими купцами в Бьёргвине и о войнах короля в Швеции и Дании. Но все это теперь столь же мало тревожило ее, как дальние отзвуки грома в горах, когда гроза проходит стороной. Сыновья же ее часто толковали между собою об этих делах. Слушая рассказ Яммельта, сыновья Эрленда пришли в сильнейшее возбуждение. Бьёргюльф сидел, прикрыв лицо рукою, словно скрывая свои незрячие глаза. Гэуте слушал, слегка приоткрыв рот и сжимая пальцами рукоятку кинжала. Лавранс часто и шумно дышал и то и дело переводил взор с мужа своей тетки на Ноккве, сидевшего на почетном месте хозяина дома. Старший брат сильно побледнел, и глаза его сверкали.

– Не один доблестный муж претерпел уже подобную участь, – сказал Ноккве. – Те, кто наиболее сурово противодействовал ему при жизни, добивались преуспеяния именно на том пути, который он им указывал, но лишь после того, когда отдавали этого человека на съедение червям. Лишь когда рот его забит землей, люди, не стоящие его мизинца, больше не упираются и признают правоту его речей.

– Может статься, свояк, – примирительно сказал Яммельт, – что в словах твоих и есть доля истины. – Отец твой раньше других понял, что покончить со смутой в стране можно именно таким путем – посадить одного брата на королевский престол в Швеции, а другого – здесь. Мудрым господином, человеком большого разума и великой души был Эрленд, сын Никулауса, я понимаю это. Но все-таки ты должен поостеречься произносить подобные речи, Никулаус, ведь не захочешь же ты навредить Скюле своими словами…

– Скюле не просил моего позволения на это, – запальчиво сказал Ноккве.

– Он, верно, забыл, что ты теперь уже достиг совершеннолетия, – все так же примирительно ответил Яммельт, – да и я тоже не подумал об этом, а потому сам дал согласие и благословение Скюле принести клятву на мече Бьярне и поступить под его начало.

– Я думаю, он помнил об этом. Но щенок знал, что я никогда не дал бы ему своего согласия. А владельцам Гиске, как видно, понадобился этот бальзам, чтобы врачевать сбою нечистую совесть…

Скюле, сын Эрленда, был теперь вассалом Бьярне, сына Эрлинга. Он встретился с молодым вельможей, когда гостил на рождестве у своей тетки в Элине, и Бьярне внушил мальчику, что только благодаря заступничеству и мольбам господина Эрлинга и его самого отец Скюле в свое время получил помилование. Без их поддержки Симон, сын Андреса, ничего не добился бы у короля Магнуса. Ивар все еще оставался при Инге Мухе.

Кристин знала: то, что говорил Бьярне, сын Эрлинга, было не столь уж несправедливо. Оно совпадало с рассказами самого Симона о поездке в Тюнсберг. И все-таки все эти годы Кристин с великой горечью думала об Эрлинге, сыне Видкюна. Ей казалось, что Эрлинг мог бы впоследствии помочь ее мужу добиться лучшей участи, когда бы он того захотел. Бьярне-то в ту пору мало что мог сделать, он был еще слишком молод. Но все-таки Кристин не по душе было, что Скюле примкнул к этому человеку… И у нее захватывало дух при мысли о том, что близнецы пустились в широкий свет на свой риск и страх; ведь по летам они совсем еще дети, думалось ей…

После этого посещения Яммельта тревога в ее душе настолько возросла, что она почти не в силах была думать. Если мужчины говорят правду и то, что этот мальчик из Тюнсбергского замка теперь называется королем Норвегии, и впрямь столь много послужит процветанию и безопасности страны, то ведь жители королевства уже лет десять могли бы пожинать плоды этой благотворной перемены, когда бы Эрленд не… Но нет! Она не хотела думать об этом, когда вспоминала о покойном. Но она не могла не думать именно потому, что знала: в глазах сыновей отец был велик и безупречен, он представлялся им доблестным воином и незапятнанным рыцарем. Да и сама она все эти годы полагала, что Эрленда предали его богатые родичи и собратья. Великую неправду претерпел ее супруг, но все-таки Ноккве зашел слишком далеко, говоря, что это они отдали его на съедение червям. Тяжкая доля вины лежала и на ней самой, но все-таки в первую очередь безрассудство и отчаянное своеволие Эрленда привели его к столь бесславной кончине.

Но нет, ей было не по душе, что Скюле был теперь при Бьярне, сыне Эрлинга.

Неужели же ей не суждено дожить до такого дня, когда она больше не будет терзаться непрестанным страхом и беспокойством?.. «О Иисусе, вспомни, сколько страха и горя претерпела ради тебя твоя блаженная мать. Смилуйся же надо мной, матерью, и утешь меня…»

Даже Гэуте – и тот доставлял ей беспокойство. В этом мальчике были задатки умелого и рачительного хозяина, но он нередко поступал слишком опрометчиво в своем рвении восстановить былое благосостояние своего рода. Ноккве предоставил Гэуте полную свободу, это развязывало ему руки, и он сразу же занялся множеством всяческих дел. Теперь они вместе с несколькими другими жителями прихода снова затеял плавить в горах болотную руду. Он слишком много продавал, и не только то, что получал в виде платежа от издольщиков, но также многое из того, что родили земли Йорюндгорда. Кристин привыкла к тому, что в ее усадьбе клети и амбары всегда ломились от припасов, и сильно гневалась, когда Гэуте воротил нос от прогорклого масла или насмехался над окороками десятилетней давности, которые висели в кладовой. Но она хотела быть уверенной, что в ее усадьбе никогда не будет недостатка в съестном. Ни один бедняк не должен уйти от нее без помощи, если в округе наступят черные дни. Да к тому же все это пойдет в ход, когда в старую усадьбу снова начнут съезжаться гости на свадьбы или на крестины.