Василий Ян - Александр Македонский. Огни на курганах Страница 8

Маленькая финикиянка стояла около заснувшего молодого тела и раскрытыми блестящими глазами всматривалась в застывшее лицо с голубоватыми веками. Мысли стремительным вихрем проносились в ее голове:

«Вот предо мной властелин Азии… Сейчас поразит тебя моя месть за тысячи распятых и замученных финикийских юношей… пусть меня потом растерзают твои палачи, но рука дочери Тира не дрогнет…»

Финикиянка, склоняясь к Александру, осторожно вытянула из своей сложной высокой прически длинную и острую, как кинжал, стальную головную шпильку. Шестнадцать тонких кос рассыпались по плечам. Одна коса соскользнула и упала на розовую грудь Александра. Он слегка вздрогнул, по лицу пробежала тень, брови сдвинулись, между ними прорезалась суровая складка. Полураскрытые губы прошептали невнятно слова, но грудь продолжала дышать ровно – базилевс не проснулся. Финикиянка выпрямиласъ, подняв руку, выбирая место для удара.

Легкое дуновение ветра заставило ее оглянуться. Возле нее неподвижно стоял, скрестив руки на груди, старый, морщинистый евнух-перс. Его тонкие бледные губы издали тихий змеиный свист. Зашевелился висевший на двери шелковый ковер, и оттуда вынырнул черный полуголый нубиец. Евнух повел глазами, указывая на финикиянку, нубиец набросил пеструю шаль на девушку и бесшумно вынес ее из комнаты. За ним, покачивая лысой старушечьей головой, вышел евнух.

Через день, после долгих пыток огнем, финикиянка была разрублена на четыре части, которые, как требовалось обычаем, были подвешены над четырьмя воротами центрального крытого базара города.

Часть вторая

Скифские степи

Путник на холме

На вершине холма, одиноко поднимающегося над беспредельной равниной, возле упавшего на землю сигнального шеста, обмотанного соломой, неподвижно застыл человек. Его старая, выцветшая одежда того же бурого цвета, что и земля. Голова обмотана лоскутом красной тряпки. Человек стоит крепко, широко расставив ноги в мягких заплатанных сапогах без каблуков. Узкие немигающие глаза, прищурившись, устремлены вдаль.

Лицо молодое, скуластое, покрытое темным загаром. Кожа потрескалась от солнца и ветра. Плечи широкие. Одной рукой он придерживает кожаный мешок, перекинутый через плечо, другой сжимает костяную рукоятку широкого ножа, выглядывающего из-за пазухи. Длинный сыромятный ремень замотан несколько раз вокруг пояса.

Он смотрит вдаль – туда, где на широкой равнине весело рассыпались бесчисленные белые и черные сакские[48] шатры. Над ними карабкаются к небу голубые дымки. Около шатров, в загородках из хвороста, толпятся отары черных и белых ягнят.

Сегодня праздник. На равнине, испещренной тропинками, видны вереницы ярко одетых всадников. Все они тянутся к кочевью. Их пестрые одежды, расшитые разноцветными узорами, переливаются яркими красками в лучах солнца, только что вставшего над горизонтом.

Человек на холме стоит так долго и неподвижно, что едущие на равнине всадники начинают показывать на него плетками.

– Кто это там и кого высматривает? – говорят они. – Это не пастух. Не лазутчик ли, подосланный согдами? Не колдун ли хочет нагнать болезнь на Будакена?..

Один всадник, на пегом коне, отделившись от группы, вскачь пустился к холму. Не останавливаясь, взлетел на его вершину и затем медленно, шагом подъехал сзади к неподвижному человеку. Острым концом тонкой дрожащей пики он толкнул его в плечо. Тот оглянулся и смерил всадника безразличным взглядом.

Подъехавший произнес обычное приветствие:

– Пусть бог Папай даст тебе здоровье!

– Здоров ли ты? – послышался свистящий ответ. – Бодр ли ты? Силен ли ты?

– Да успокоится в радости душа твоя! – сказал всадник. Он провел рукой по черной жесткой бороде с прямыми волосами, недоверчиво посматривая на красную повязку на голове путника, завернутую по обычаю согдов – извечных врагов скифов.

– Что это за кочевье? – просвистели слова путника.

– Откуда же ты свалился, что не знаешь кочевья славного Будакена, по прозвищу Золотые Удила? Твои ноги запылены, коня близко нет. Какой дорогой ты пришел?

– На той дороге, по которой я пришел, меня уже нет. Видно, важное дело привело меня сюда, если я десять дней шел через пустыню, чтобы увидеть славного князя Будакена.

– Садись тогда сзади на Пегаша, – сказал всадник. – Кидрей, укротитель диких лошадей, тебя подвезет к шатру самого князя. Сегодня у Будакена пир: он выдает замуж свою дочь. Ее получит тот, кто на скачках вырвет у нее платок. Из ближних и дальних кочевий – отовсюду сегодня съезжаются гости. Если бы у тебя был конь, то и ты бы мог попытаться добыть дочь Будакена. А я попробую. Неужели девушку поймать труднее, чем дикую пятишерстную лошадь?

Путник легко вскочил на круп пегого коня, который стал медленно спускаться с холма по вьющейся тропинке, постукивая копытами и скатывая камни.

Шутки Будакена

После состязания молодежи в скачках, борьбе, стрельбе из лука Будакен Золотые Удила захотел еще более развеселить своих гостей и шепнул своим молодцам-слугам,[49] чтобы его дочь выехала на скачки и чтобы приготовили также верблюда. Молодцы, улыбаясь при мысли о предстоящем зрелище, побежали исполнять приказание.

Будакен, большой, широкоплечий, кривоногий от постоянной езды верхом, в темно-серой шерстяной домотканой одежде, от башлыка до края широких штанов расшитой голубыми бусами и украшенной золотыми пуговицами, старался удивить своим радушием, угостить на славу гостей, большей частью стариков, вождей разных родов его племени.

Будакену подвели широкозадого гнедого жеребца; он дико храпел и бил передней ногой. На коне была узда с золотыми бляхами; ремни, отделанные бирюзой и сердоликом, красовались на шее; удила, затейливо украшенные изображениями дерущихся львов, были из чистого золота.

Среди гостей выделялся молодой вождь одного из колен рода Тиграхауда,[50] тонкий, высокий, надменный князь Гелон. Его лицо было еще покрыто пухом юности, но сдвинутые брови и гордый взгляд говорили, что духом он далеко уже не юноша. На поясе у него висел короткий меч в золотых ножнах с вычеканенными рисунками боя скифов с персами. На всем его платье из красной чужеземной материи горели нашитые золотые бляшки, переливавшиеся, как чешуя. Жеребец Гелона, золотисто-рыжий, без гривы,[51] с длинным белым хвостом, был еще наряднее и красивее будакеновского жеребца. Говорили, что он выменял его у массагетов,[52] славящихся высокими, легкими конями, отдав за него четырех невольников, умевших рыть колодцы в каменистой почве и выделывать мягкую замшу.

Внезапно из толпы вылетела на вороной кобылице дочь Будакена Зарика, сверкающая улыбкой и живыми, блестящими глазами, вся в бусах, ярких лентах и серебряных украшениях. Все знали, что за ней Будакен дает в приданое тридцать косяков лошадей, по девяти кобылиц и жеребцу в каждом, стадо баранов, десять верблюдов, груженных подарками, и сорок невольниц. Поэтому толпа нарядных молодцов немедленно помчалась за Зарикой на лихих конях. Она неслась к высокому кургану, чтобы обогнуть его и прискакать обратно. Черная кобылица, прославленная на скачках, перелетая через рытвины и кочки, легко неслась по степи. Догонявшие всадники рассыпались в разные стороны, стремясь перехватить Зарику, когда она завернет за холм.

Гелон на золотистом жеребце, в алой одежде, сверкающей, как пламя, стал быстро выделяться из группы других всадников. Он уже приблизился к Зарике, но она круто повернула кобылицу в сторону, и Гелон пролетел мимо. Зарика наскочила на подлетевшего сбоку пегого жеребца отчаянного укротителя лошадей Кидрея. Кидрей сцепился с Зарикой, стараясь выхватить кусок красного шелка, который развевался в ее руках. Зарика наотмашь била Кидрея толстой плетью, а сама, как змея, извивалась, прячась за шею кобылицы. Через несколько мгновений все скакавшие скрылись в клубах пыли за курганом. Когда они показались снова, Зарика была окружена кольцом коней, металась из стороны в сторону, хлестала направо и налево, а пегий конь Кидрея несся в стороне, без всадника. Потом говорили, что Гелон налетел на Кидрея, ударил его грудью своего коня так сильно, что тот вылетел из седла и потерял сознание.

Гелон подлетел к Зарике, сцепился с ней – и у него в руке затрепетал красный шелк.

– Сама ему отдала! – говорили в толпе. – У Будакена будет зять из знатного рода. А сам Будакен был когда-то пастухом… Будакен теперь так богат, что может взять в зятья кого захочет.

Зарика прискакала обратно к кочевью, ее окружили женщины и девушки-подруги. Невольницы взяли под уздцы взмыленную кобылицу, а Зарику ввели в разукрашенный коврами и шалями шатер невесты.