Марина Кравцова - Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу Страница 8

Матери юный герцог не помнил, отец его тоже рано скончался. И виноват ли был высокородный сирота в том, что воспитатели его озаботились разрешением одного лишь вопроса: шведским или российским государем станет герцог голштинский, волею причудливой судьбы, а вернее, по вине династических хитросплетений – внук непримиримых при жизни врагов, шведского короля Карла Двенадцатого и российского императора Петра Первого. Воспитание мальчик получил уродливое, жестокий наставник избивал его и морил голодом, все хорошие задатки были погублены на корню. А пресловутый вопрос разрешила русская царица Елизавета, пожелавшая видеть наследником российского престола родного племянника. Петр, России не знавший и не любивший, а потому и не понимавший – да что ж ему с этой махиной делать? – был достоин немалого сострадания. Но сострадания не знает политика, а именно политикой занимались составлявшие заговор гвардейцы. Не желали они лить слезы по поводу исковерканной судьбы бедного Петра, раз чуждость его и даже враждебность к непонятной стране, которой довелось управлять, грозили этой стране будущими бедствиями…

Император давал праздничный обед. За столом – голштинская родня Петра, его сановники, иностранные послы. Среди веселых разодетых немецких принцев и принцесс одна фигура выделяется строгим черным одеянием…

Эта женщина не была красавицей, но лицо ее привораживало. Под черными полумесяцеми бровей – чудесные темно-голубые, почти синие глаза. Сейчас они полуопущены, взгляд скрывают длинные ресницы. Но когда она устремляет на кого-то ясный, вдумчивый и ласковый одновременно взор, когда умные, глубокие глаза ее, с задорными искорками, смотрят, кажется, в самую душу – не может устоять человек перед силой этого обаяния. Вытянутый овал лица, удлиненный изящный нос, высокий лоб очаровательно гармонируют с крошечным детски-пухлым ротиком. Сейчас лицо женщины странно меняется, нежные губы то невольно собираются в жесткую усмешку, то вдруг кажется, что она расплачется вот-вот. Но она сдерживается и тут же проваливается в глубокую задумчивость, мыслями – уже не здесь…

Петр Третий терпел ее присутствие, скрепя сердце. Но иначе нельзя. Эту женщину он поначалу не понимал, потом чуждался, потом стал побаиваться и, наконец, возненавидел. Кого ему выбрала в супруги тетка Эльза, кого? Здесь, среди веселого пиршества, она была для него как соринка в глазу – мучает, проклятая, а вытащить все никак. Зачем в черное вырядилась? Вот ведь дура! Все траур по покойной императрице не снимает, скорбит, видите ли. Все делает, чтобы только позлить его, супруга своего. Ну, ничего, скоро загрустишь недаром. В монастыре начнешь замаливать грехи, раз уж так по-русски набожна стала. Она ведь еще и постится!

Дядя, принц Георг Голштинский, что-то шепнул на ухо императору. Петр не расслышал.

– Что вы сказали, дядя?

Принц повторил свой довольно пустячный вопрос. Петр отвлекся от лицезрения столь ненавистного предмета – собственной жены, завел с родней веселый разговор. Наконец поднялся с бокалом в руке, обводя благородную компанию уже довольно бессмысленным взглядом.

– За императорскую фамилию! – громогласно провозгласил Петр и плюхнулся на место.

Все встали, кроме вышеупомянутой императорской фамилии. Осталась сидеть и женщина в черном. Петр вытаращил на нее глаза.

– Почему вы сидите, когда мы пьем за моих родных? – спросил он по-немецки.

– Ваше Величество забыли, – хладнокровно отчеканила императрица Екатерина на чистейшем русском, – что я, Ваша законная супруга, тоже имею честь принадлежать к императорской фамилии! – и для верности повторила то же по-немецки.

– Дура! – заорал по-русски Петр Федорович через весь стол.

Повисла тяжелая тишина. Кто-то опустил глаза, кто-то, напротив, многозначительно переглядывался. Екатерина вздрогнула, словно ее ударили, закусила пухлую губку, закрыла глаза, боясь, что к довершению ее посрамления хлынут неудержимые слезы обиды…

Она умела терпеть. Сколько помнила себя, жизнь постоянно давала ей уроки терпения. И когда унижала мать-герцогиня. И когда ей внушали, что она безнадежно некрасива (что может быть хуже для взрослеющей девушки!). Юная принцесса решила тогда недостатки внешности восполнить развитием других достоинств, задатки которых явно ощущала в себе. А со временем, не став блестящей красавицей, превратилась в девушку обворожительную, необыкновенно притягательную. Но плакать пришлось Екатерине и здесь, в России, из-за немилости царицы Елизаветы. Государыня поначалу восхищалась невестой своего племянника, до слез умилялась над искренним ее интересом к России, а потом невзлюбила. Неудивительно, слишком мало общего было между царицей, патриархальной московской боярыней, и утонченной немецкой принцессой. Умерла Елизавета – стало еще хуже. Монастырь – не пустые угрозы ненавистного супруга. Сейчас никто не помешает ему избавиться от нее… Никто не помешает?

Произошло это года три назад. Несчастная великая княгиня, не имевшая права ни на дружбу, ни на любовь, ни на материнство, в одиночестве промокала упрямые слезы надушенным платком. Только бы царица не узнала, что она опять плакала…

Слезы! Сколько можно их выплакать за тринадцать лет? Сколько можно вытерпеть насмешек, издевательств и подозрений? Сколько притворных улыбок надо было натянуть на тщательно припудренное лицо, чтобы скрыть свою тоску от посторонних? За что все это? За то, что не похожа на других? За то, что не глупа и нравится людям? Сына, Павлушу, отобрали, даже видеть не позволяют… Елизавета, государыня, решила, что никто, кроме нее, не воспитает наследника престола как подобает. Растят из крохи несчастное болезненное существо… Сначала Екатерина страдала, а потом материнское чувство притупилось. Она приказала себе позабыть о маленьком Павле. И ей это удалось.

А затем… затем появился юный поляк – Станислав Понятовский. Сколько красивых жестов, сколько головокружительных слов! Екатерина была малоопытна в любви. Она наивно поверила всему. И вот однажды супруг будит ее ночью и поспешно вытягивает из дворца. «Нам тебя-то и не хватает!» Екатерина готова кротко снести очередную блажь больного мужа. И что же она видит? Блеск, загадочный свет, очарование летней ночи в царском парке… Фонтан шумно извергает хрустальные брызги. А у фонтана – нетрезвые друзья будущего императора и среди них… Стась Понятовский. Натужно улыбающийся, неестественно смеющийся Стась, к которому толкает Екатерину ее благоверный.

– Я спрашиваю его – влюблен ли ты в мою жену? А он жмется, нет, бормочет, побледнел аж. А чего бояться-то, ха-ха-ха! Она мне что, нужна, что ли? Да вовсе не нужна! Забирай ее себе, пан Станислав!

Горящими от гнева глазами смотрела Великая Княгиня Екатерина в ясные глаза возлюбленного – «рыцаря», клявшегося умереть за нее, но… Стась отводит взгляд и смеется, смеется… Екатерина вновь стерпела унижение. Она вдруг рассмеялась сама – сквозь слезы – громко, заразительно. И пошло молодое веселье. Но с этой минуты поляк был навсегда вычеркнут из ее сердца.

Понятовский, даже став впоследствии королем польским, не забудет Екатерину – никогда. Будет бесплодно ждать и тосковать о ней, так и не поняв, что предал ее. Но великая княгиня в эту феерически-безумную ночь убедилась: она одна, одна на свете… Что может быть мучительней для женщины, чем разочарование в любимом? Что больнее?..

Так бы и жить Екатерине с этой горечью. Но однажды…

– Представляете, Ваше Высочество, – рассказывали Екатерине фрейлины-сплетницы, – князь сказал, что закует его в кандалы, если он не откажется от нее!

– Так что же?

– Предпочел кандалы. Сказал, что подчинен князю во всем, кроме дел сердечных. И что из двух мужчин выбирает женщина. Хотя всем на свете ясно, что Орлов ее не любит. Но не захотел отступиться, когда разразилась гроза, не по совести, мол.

– Так его заковали?

– Конечно, Ваше Высочество. Начальствующий же творит все, что пожелает. Как только посмел?! Орлов – герой Цорндорфа! А эта госпожа…

– Пусть его пригласят ко мне, – последовало приказание.

Нет, Екатерине ничего не нужно было от «красавца Орлова», как называли его фрейлины. Она хотела лишь как на экспонат Кунсткамеры подивиться на мужчину, готового на жертву ради женщины, да к тому же нелюбимой. Но когда появился перед ней двадцатипятилетний офицер редкой красоты, когда он смело взглянул ей прямо в лицо большими добрыми глазами… Существует-таки любовь с первого взгляда! И они приняли ее. И поняли, что для обоих эта любовь – первая настоящая…

Об этом и вспоминала сейчас Екатерина за праздничным столом, в минуту нового горестного унижения.