Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая Страница 8

Он послал через стол чистый лист бумаги, вырванный из тетради в клеточку, она достала из сумочки автоматическую ручку и приготовилась писать. Ожидающий ее взгляд не сходил с лица Дворкина.

— Что, — спросил он, — вы не знаете, как надо писать заявление о приеме на работу?

Наташа кивнула.

— Это очень интересно. Разве во Франции при найме на работу не пишут заявления?

И услыхал, что во Франции при найме на работу никаких заявлений не пишут, а просто договариваются с хозяином, и этот устный договор, как правило, становится законом в отношениях между работодателем и наемным рабочим. Осип Абрамович страшно удивился.

— А если хозяин нечестный человек?

— Тогда вы проигрываете, вас просто выставляют на улицу.

— И вы так спокойно мне это рассказываете?

— А что тут сделаешь. Так принято. Впрочем, не знаю, как на крупных предприятиях, а с мелкими хозяевами так.

— Хм, — снисходительно усмехнулся Дворкин, — выходит, наша система все-таки лучше. Ибо, подписав ваше заявление, я уже никоим образом не имею права выставить вас на улицу. Вы это понимаете?

— Я понимаю, — завороженно глядя на Дворкина, прошептала Наташа, и на душе ее опять стало легко и весело.

Дворкин научил, как следует писать заявление на имя заведующего мастерской массового пошива Брянского райпотребсоюза, а Наташу тревожило последнее сомнение: сумеет она или не сумеет сшить за один месяц пятьдесят панамок.

После оформления документов, Наташа, окончательно ставшая теперь Натальей Александровной, и Дворкин вернулись в кабинет, и там ожидал ее последний сюрприз. Осип Абрамович бросил на стол картонные лекала.

— Это выкройки. Вот материя, — он положил руку на приготовленный сверток. Забирайте, несите домой. Дома раскроите. У вас должно получиться здесь пятьдесят панамок. Я распоряжусь, завтра вам привезут на дом машинку. Пока будете работать дома. Вас устраивает такое положение вещей? — он глянул в просиявшие глаза Натальи Александровны, и строго сдвинул брови в одну линию. — Не обольщайтесь. Это до поры, до времени. Переедем, откроем ателье, клиент пойдет валом. Вот тогда вы у нас запоете.

Всем своим видом Наталья Александровна показывала полное согласие петь такие песни.

— С богом, — махнул рукой Дворкин и, как бы про себя, добавил, — странно все же.

— Что странно? — не поняла Наталья Александровна.

— Странно мне, что по Брянску разгуливает женщина из Парижа. Удивительная история.

— Что же тут удивительного? — смутилась Наталья Александровна.

Но Дворкин смотрел на нее с таким откровенным интересом, с такой отеческой заботливостью. Ее смущение прошло. Она расхрабрилась, и решила задать вопрос, сидевший в голове все это время.

— Осип Абрамович, скажите на милость…

— Да?

— А кто такой Жданов?

Дворкин удивился. Вся тщательно продуманная создателем симметрия его лица разрушилась. Брови удивленно поползли вверх и встали домиком.

— Как! Вы не знаете, кто такой Жданов? Да ведь это правая рука товарища Сталина! Это очень большой человек. Вы знаете, он руководил ленинградской блокадой. Вы слышали когда-нибудь про ленинградскую блокаду?

Наталья Александровна ответила утвердительно.

— Вот. Не блокадой, конечно, руководил. Это я неправильно выразился. Он в городе руководил во время блокады.

Наталья Александровна тихо поблагодарила за разъяснение, и на этом они распрощались. Но долго еще сидел в задумчивости старый мудрый еврей Осип Абрамович Дворкин, вдыхал чуть заметный аромат заграничных духов, оставленный этой странной женщиной. Надо же, Жданова не знает. Вздохнул, покрутил головой и отправился в цех, где парились его работницы, не укладываясь с выполнением плана в срок.

А Наталья Александровна на крыльях весны и любви ко всему человечеству летела домой, имея в объятиях большой пакет с материей, завернутый в плотную бумагу. И казалось ей, что уже не так безнадежно и горестно смотрят на нее разрушенные дома чужого и страшного города.

Прибежала, ласточкой взлетела на второй этаж. Она переоделась в домашнее, сняла со стола и аккуратно сложила скатерть с вышитыми на ней виноградными листьями, развернула ткань и стала кроить. Серединки, боковинки, поля, бантики. Раскроила, разрезала, убрала обрезки, сочла заготовки — пришла в ужас. У нее получилось всего сорок две панамки. Искать в магазине недостающий кусок пике было бесполезно, в магазинах ничего такого не было. Она перерыла собственные запасы и нашла новую, ни разу не стираную полотняную простыню. Из нее и выкроила недостающие панамки.

Дворкин не обманул. На другой день двое рабочих внесли в комнату почти новую швейную машинку, и Наталья Александровна села строчить. Старалась ужасно. Сергей Николаевич, обрадованный ее хорошим настроением, сам приготовил ужин и не стал сердиться на стук машинки далеко за полночь.

Готовая продукция Дворкину понравилась.

— Очень аккуратная работа, — похвалил он. — Только объясните мне, пожалуйста, почему среди пикейных панамок у вас затесалось восемь штук полотняных? Нет, нет, ничего страшного. Вы поймите меня правильно. Я не предъявляю претензию. Я интересуюсь.

Пришлось признаваться.

Дворкин удивился. Дворкин возмутился.

— Вы рассказываете совершенно невозможные вещи! Я дал вам материи ровно на пятьдесят панамок и ни на одну меньше. Как вы кроили?

Наталья Александровна показала.

— Боже мой! — всплеснул руками Дворкин. — Кто ж так кроит! Там, у себя в Париже, вы вели совершенно неэкономную жизнь. Смотрите, как это делается. Я показываю в первый и последний раз.

Он расстелил на столе новый отрез, сложил в четыре слоя, разгладил ладонями, проверил края, бросил сверху лекала. Поля к полям — одним полумесяцем внутрь другого, боковинки к боковинкам, серединки к серединкам — елочкой, и уже из самых крошечных кусочков — бантики. Наталья Александровна сразу все поняла и хлопнула себя ладонью по лбу. За дурость. Она-то выкраивала каждую панамку отдельно.

В следующем раскрое у нее поместилось ровно пятьдесят панамок, а через месяц даже выгадала из большой партии как раз одну простыню.

— Осип Абрамович, у меня осталась материя. Вот, — Наталья Александровна выложила на стол остаток.

— Вы мне ничего не показывали, я ничего не видел, — покосился Дворкин, — Верните себе свою простыню и больше не морочьте мне голову.

Так и осталось неизвестным, нарочно ли подсунул ей начальник лишние два метра, или она сама перещеголяла его в экономном раскрое. Но больше таких излишков у нее не получалось. Осип Абрамович хорошо знал производство.

Через месяц Дворкин выдал набор очень странных предметов. Стопку картонных этикеток с дырочками, моток тонкой бечевки, щипцы с плоскими концами и коробку каких-то алюминиевых, маленьких таблеток. На картонках жирным типографским шрифтом были напечатаны не совсем понятные слова: артикул, прейскурант, наименование ткани, наименование изделия, цена, дата изготовления, фамилия изготовителя. Дворкин стал учить, как следует оформлять готовую продукцию.

Для начала требовалось вдеть бечевку в ушко цыганской иголки и этой иглой прошить край панамки точно посередине, где бантик. Затем отрезать бечевку на определенном расстоянии так, чтобы получилось два хвостика. Сквозь дырочку в картонке, предварительно заполненную по образцу ответами на все вопросы, продеть один хвостик, а после уже оба конца еще раз продеть сквозь крохотное отверстие в алюминиевой пломбе, как разъяснил назначение этих странных таблеток Дворкин. И, наконец, сжать пломбу изо всех сил щипцами, расплющить ее так, чтобы невозможно стало выдернуть бечевку. Только тогда изделие становилось готовым к отправке.

Наталья Александровна хотела поинтересоваться, для чего нужно писать наименование изделия, если и без того видно, что это детская панамка, но воздержалась. Спросила только, куда будет отправляться готовая продукция, на что Дворкин серьезно ответил, что это уже не его ума дело. Вся эта процедура казалась странной и никому не нужной, на нее ушла уйма времени. Впрочем, для Натальи Александровны это не имело значения. Она получила первый заработок, неплохой заработок. А вскоре, по рекомендации Яши-фотографа пожаловала первая клиентка.

Машинка громко строчила, и Наташа не сразу услышала стук в дверь. По старой привычке крикнула «антре». Дверь отворилась. На пороге стояла представительная дама в черной меховой шубке. Такого явления Наташа в Брянске еще ни разу не наблюдала.

Не произнеся ни слова, дама показала пальцем на себя, на свою голову, покрытую белым пуховым платком, затем сделала несколько коротких движений пальцами, будто шила.

«Глухонемая», — подумала Наташа и жестом, повторяя вопрос в глазах дамы, показала на себя, на разложенные заготовки панамок.