Франсин Риверс - Последний пожиратель греха Страница 8

Мои колени погрузились в плотный ковер упавших листьев. Они лежали таким толстым слоем, что напоминали новый, свеженабитый матрац. Я аккуратно вытянула из земли растение вместе с корнем, радуясь, что оно нисколько не повредилась. Очистив находку от грязи, я отдала ее Гервазе Одара, надеясь получить одобрение.

— Спасибо, детка. — Она улыбнулась и положила растение в свою корзинку, потом поправила мои волосы и мы пошли дальше. — Твоя мама сказывала, у тебя подруга новая объявилась.

Я сжала руки за спиной и ничего не ответила. Взять меня с собой вовсе не было ее желанием. Как только я это поняла, вся моя радость куда-то исчезла. Оказывается, мама попросила ее об этом.

— Твоя мама сказала, ее зовут Лилибет.

Я издала непонятный звук, который не означал ни да, ни нет. Знахарка остановилась, чтобы нарезать коры красного дуба. — Почему ты мне ничего о ней не сказываешь?

— Да нечего сказывать, мэм.

— Откуда ж она появилась?

— Она сказала, издалека, мэм.

— Издалека, стало быть, из-за гор? А то, может, еще дальше?

— Из-за океана — так я поняла.

— Далеко так? А может, оно поближе будет, чем ты думаешь?

Не могу точно сказать, что она имела в виду, но это прозвучало как-то таинственно. Мы вышли из лесу, перед нами раскинулись горные луга. Кругом цвели желтые одуванчики, пурпурные люпины и белый тысячелистник. Мне больше не хотелось говорить о Лилибет. Я шла по цветущему лугу и задевала руками цветы. Они были мокрыми от росы. Мы поднимались на вершину холма, где была рощица. Небо покрывалось тучами, доносились раскаты грома.

— Не успеем добраться, как дождь пойдет.

— Да, мэм, это чтоб земля напилась. — Так часто говорила бабушка. Мне нравилось повторять ее излюбленные фразы, к тому же знахарка, наверняка, помнила ее выражения. — Да, миленькая. — Она рассмеялась над моей попыткой копировать бабушку. — А правда ведь. — Она грустно улыбнулась. — Бабушка твоя мудрая женщина была, моя милая, и нам теперь ее не хватает. А уж тебе так больше всех. — Она пристально посмотрела на меня:

— Так ведь?

— Папе тоже, наверно, — сказала я ради вежливости.

— Должно быть так, она ведь мать его. Но папа твой знал, что так будет. Это молодым трудно понять, когда умирают, они ведь сами только жить начинают, у них впереди все. Но так уж наша жизнь устроена, не избежать того. Нам ведь на земле только время какое-то отпущено, а потом пора в путь. Бабушка твоя ушла, а на место ее другая пришла. Джиллиан О'Ши ребеночка родила, а через два дня мы твою бабулю похоронили.

— Но разве мало места, чтоб и ребеночку жить, и бабуле остаться?

— Знаю, миленькая, знаю, но тут понимать надобно. Она ведь не потому умерла, чтоб ребеночек мог на ее место появиться. Я что имею в виду: это не конец всему, что она ушла. Жизнь не остановилась, она дальше идет. И бабуля твоя ведь воскреснет — когда Судный день настанет. Не иначе, она со своей горы Иисуса увидит, когда Он с небес сходить будет. Нет, милая, я не про то… Меня больше живые волнуют, у живых забот столько, им куда труднее! А бабуля твоя спит себе на горе спокойно, и то до поры до времени, пока конец света не настанет.

— Это оттого, что пожиратель грехов пришел и грехи ее забрал.

Она искоса посмотрела на меня. — Да, пожалуй, что так. Грехов у нее таких уж не было, чтоб по горам-то бродить. А вот нам с тобой кое о чем поговорить надобно. У Лилибет родня-то есть?

Я понимала, что она намеренно говорит о Лилибет, стараясь увести меня от нужного мне разговора — о пожирателе грехов. Мне это не нравилось. — Она про отца как-то говорила. — Я надеялась, что когда мы придем к Элде, мне еще представится возможность разузнать о пожирателе грехов. Старушка Элда уж точно ничего не побоится, ведь ей уже до могилы недалеко.

— Миленькая, а ты отца-то ее видела?

— Нет, мэм.

— А где ты с Лилибет повстречалась?

Мое сердце учащенно забилось. Я было собралась сказать, что встретила Лилибет на лугу, с западной стороны нашей долины, но все знали, что Гервазе Одара невозможно обмануть: она всегда безошибочно угадывала ложь. Я молчала. Она остановилась, взяла меня за плечи и, глядя мне в глаза, проговорила:

— Детка, скажи мне все.

Ее бледно-голубые глаза так впились в меня, что я выложила правду: «На реке».

Она внезапно выпрямилась и отпустила мои плечи. В страхе перед дальнейшим разоблачением, я устремилась наутек и, убегая, бросила из-за плеча:

— Миссис Кендрик обрадуется, если я цветов нарву. — Я побежала на холм, чтобы набрать букет. Я надеялась, что Гервазе Одара пойдет дальше одна, без меня, а я догоню ее у самого дома Элды.

Но она ждала. Держа корзину обеими руками, она смотрела в мою сторону. — А где ж это на реке, Кади Форбес? — до меня донеслись ее слова.

Меня охватила горячая волна, залив краской лицо и шею, потом эта волна стремительно схлынула, сменившись резким холодом в сердце. — А что? — ответила я.

— Как это что? Иди сюда теперь. Нас ведь Элда ждет.

Я послушно вернулась, держа в руках букет. Старушка этим цветам порадуется, а мне будет хоть за что зацепиться.

— Ну и где ж ты Лилибет эту встретила?

Я знала, что она будет допытываться, пока не узнает все.

— Над водопадами.

Она встревожилась. — Это где дерево поваленное?

Я кивнула, на глазах выступили слезы. Покусывая нижнюю губу, я ждала приговора.

Она тревожно сжала губы, взяла меня за подбородок и приподняла мою голову, стараясь заставить меня смотреть ей в глаза. — Поосторожней будь, Кади Форбес. Слушай меня, детка, и делай, что я скажу. Не водись ты с этой Лилибет. И к себе не подпускай ее, поняла? Это важно очень. Хоть и тяжко тебе, и горько, но ты все-таки душу свою не открывай перед ней. — Она вытерла мои слезы, глядя на меня с такой же печалью, с какой я смотрела на нее. — Ой, дитя, тут такие дела в горах бывают, что даже мне не понять. Но я уже довольно всего знаю, чтоб держаться от этого подальше. И тебе то же делать надобно. Лилибет — она вовсе не та, за кого себя выдает.

Куда бы я ни посмотрела, всюду были какие-то тайны. Знахарка хотела, чтобы я прекратила любые отношения с Лилибет — я это хорошо понимала. Но только не понимала почему. Что за странные вещи происходят в этих горах? От чего именно надо держаться подальше? Что такого плохого в Лилибет, ведь от нее я вижу только добро? Как я могу от нее отказаться, если она мой единственный настоящий друг? Набравшись смелости, я задала все эти вопросы целительнице, но она только покачала головой и ничего не ответила. Даже тогда, будучи ребенком, я видела, что она чего-то боится, а разговоры об этом только усиливают страх. Ради меня она старалась это не показывать, но я это чувствовала. У смерти, есть запах, который нельзя не чувствовать. Она боялась не того, что знала, а того, чего не понимала.

Почему это так? Неужели так и должно быть — всегда бояться того, что за пределами твоего понимания?

Мое сердце мне подсказывало, что Лилибет открывает передо мной какую-то дверь. Она дает мне увидеть лучик света, ведущего куда-то. Но куда именно?

Я не знала. Вместо ответов на эти вопросы у меня было еще больше вопросов.

Элда Кендрик оказалось в плачевном состоянии из-за мучивших ее болей. Она крикнула нам из глубины дома, приглашая войти. Уже с порога целительница сказала, что видит болезнь Элды: у нее распухли суставы. Старушка была так серьезно больна, что не смогла подняться нам навстречу. Она попыталась было встать, но от этого гримаса боли перешла в крик.

— Я ждала тебя два дня назад, — сказала она.

Без каких-либо объяснений Гервазе Одара достала из кладовки бутыль виски. Вылив довольно жидкости в кружку, она смешала ее с медом и уксусом. «Кади, поди сюда. У меня в корзинке мешочек есть. Сделай милость, принеси его мне». Я принесла мешочек и стала смотреть, как она открывает его и добавляет в напиток две горсти порошка. «Немного ревеня ей точно поможет», — сказала она, затянула шнурок и отдала мне мешочек, после чего дала напиток старушке. Та поторопилась выпить, так как жаждала поскорей избавиться от боли. Потом знахарка взяла с полки бутылку и вышла из дома.

— Она скоро придет, только пчел немного поймает, — сказала мне Элда. — Садись, посиди со мной, не бойся. — Она улыбалась сквозь боль, которая все еще не отступала. — Я и раньше-то не кусалась, а теперь и подавно, когда зубы выпали. Вон табуретка, подвинь ее.

Это был мой шанс, если, конечно, у меня хватит смелости. Я села рядом с Элдой, размышляя, как бы мне, спросить ее о пожирателе грехов, да так, чтобы не выдать себя. Она посмотрела на меня со слабой улыбкой. Иногда моя бабушка так на меня смотрела — как будто она знала, о чем я думаю. Или так ей казалось.

— Какие у тебя цветы красивые! Для мамы собрала?

— Нет, мэм. Я подумала, вам приятно будет.

— Конечно! Твоя бабуля больше синие цветы любила, а мне всегда маргаритки нравились.