Валерий Мухачев - Сын предателя Страница 8

 Прасковья тотчас же открестилась от этого знакомства. Запятнать свою биографию не пожелала, оберегая звание вдовы воина, пропавшего без вести в партизанском отряде. Для её детей было не безразлично, кто мог жить в одном с ними доме. НКВД отслеживал дальнейшую жизнь бывших заключённых  и их родственников. Николаич особых претензий предъявлять не стал, тем более, что найти кров у какой-нибудь не щепетильной вдовы проблем для мужика в послевоенные годы не составляло.

 Но Прасковья не только ошибалась в попытке оградить себя и детей от подозрений в связях с Николаичем. Служба НКВД работала днём и ночью. Старательные поиски неблагонадёжных никогда не заканчивались безрезультатно. Сами находясь под перекрёстной слежкой, солдаты и офицеры боялись друг друга и азартно доказывали службой верность Отечеству.

 Прасковья уже была в чёрном списке. Её муж Фёдор был не просто в числе пропавших без вести. По приказу И.В.Сталина он входил в число изменников Родины.

 Сама Прасковья, конечно, об этом догадывалась и поэтому усердствовала в сотрудничестве с НКВД. Её сигналы по поводу какой-нибудь зазевавшейся работницы проверялись с азартом, но кроме глупости обнаружить ничего не удавалось. Просто Прасковья не в состоянии была обнаружить сколько-нибудь значимого "врага народа", так как была  в должности незначительной из-за чудовищного количества ошибок при письме. А ведь допущенные ошибки при написании фамилии и имени подозреваемого лица сразу лишали документ достоверности.

 Когда капитану Жогину надоело получать осуждение начальства за кляузы Прасковьи, он надумал выдать её замуж за бывшего сотрудника НКВД Алексея Ч. Этот сотрудник заполнял в застенках НКВД журнал довольно своеобразным почерком, но без ошибок. Однако однажды вместо абревиатуры - ВМН написал ВММ. Начальство расценило это не как ошибку, а как откровенное издевательство над приговором, который был совсем не безобидным. Алексей Ч. пошёл под пытки. Бывший недавно ещё другом сотрудник поломал ему пальцы, дубинкой отбил спину, нарушив её чувствительность, и прекратил экзекуцию, когда Алексей Ч. признал себя английским шпионом, получившим задание Высшую меру наказания записывать как - Высшая Мера Молчания. Алексея Ч. спасла, скорее всего, начитанность, подсказавшая правильное объяснение непредвиденной ошибки, которую кто-то расшифровал начальству как - Высшая Мера Мучений.

 Начальство спохватилось почти во-время. Разница оказалась по значению незначительной. Алексея Ч. отправили в больницу залечивать спину и вправлять назад пальцы. С работы, конечно, сняли. Грамотный Алексей Ч. устроился работать в Книготорг и проявил себя в должности товароведа, распространявшего литературу по книжным магазинам и библиотекам.

 Вот этот Алексей Ч. и явился в домик на холме Колтомы на закате Сталинского царствования. Позже он вечно жаловался на боль а руках, причиной считал костоед, но никогда не пытался объяснять нечувствительность  спины. Привычку заполнять красивым почерком журнал, приобретённую в штабе НКВД, забыть не смог и стал вести личный инвентарный журнал, ставя номер в каждой новой купленной книжке.

 Алексей Ч. много лет носил старую офицерскую шинель и фуражку, в каких осенью и весной ходили работники спецслужб. За бедность Прасковья площадно материла дядю Лёшу, считая, что книгой сыт не будешь. Однако Коля пристрастился к повальному чтению тех книг, которые дядя Лёша приносил для своего чтения. Чтение книг было сродни наркотику, уводило из реальной жизни. Учёба уходила на задний план.

 Двойки постоянно приходилось исправлять. Книги мешали учиться. Коля стал переползать из класса в класс уже чудом. Книги рождали фантазии на тему любви. Поиски Дульсинеи Тобосской продолжались в родном классе. На уроках он тайно любовался то той девочкой, то этой. Любовь менялась после описания новой героини приключенческого романа Майна Рида, Жюль Верна. "Декамерон" и "Тысяча и одна ночь" превратили всю жизнь Коли в любовные страдания.

 Смерть Сталина Коля встретил спокойно. Дядя Лёша проливал крокодиловы слёзы и причитал: -- Как теперь жить будем?

 -Да как жили, так и будем жить! - улыбаясь, успокоил двенадцатилетний Коля и дядю Лёшу и мать. Петя ненавидел дядю Лёшу, молчал постоянно или что-то делал в огороде. Его домашнее трудолюбие переходило все нормы, учитывая возраст.

глава 7

 Тяжёлая поступь подкованных сапог, угрожающе приближающаяся к кровати, разбудила Фёдора. Он мог бы ещё вскочить с той спортивной подвижностью, которая выработалась у него в годы службы на границе, но рука приковала его к той позе, в которой было легче терпеть проснувшуюся ноющую боль, подобную зубной. Он ждал своей участи, надеясь на благоприятный исход, как ждёт зверь в клетке, оскалясь, но бессильный против судьбы.

 Предчувствие не обмануло его. В комнату вошли два немца в мешковатой амуниции, держа в руках наизготовку револьвер и винтовку.

 -Ну. как дела, командир? - смеясь, спросил на чистом русском языке чернявый. - Извини, но отлёживаться будешь в другом месте. Здесь скоро немцы появятся. Видишь, двоих раздели!

 Жалко, учили  в школе только русский язык, кроме "хенде хох" ни бельмеса не понимаем.

 А то напугали бы до потери штанов! А, командир?

 Фёдор напряжённо всматривался в лица русскоговорящих немцев. Чьи-то очень знакомые физиономии ему напоминала эта парочка, но немецкая форма сразу приводила его в напряг, и он не знал, то ли улыбаться в ответ, то ли ждать каких-нибудь неожиданностей, не предвещавших ничего хорошего. Лицо чернявого ему казалось более знакомым, но он никак не мог вспомнить, где именно мог его  видеть.

 К приходу гостей он уже успел спрятать фуражку под кроватью, прикрыть одеялом себя до подбородка, но из-за отсутствия возможности защищаться уверенность покинула его окончательно. Его вдруг охватило страстное желание жить, и он почувствовал, что теряет контроль над своей волей, что сейчас, именно сейчас он решится на всё, что ему ни прикажут эти два самодовольных типа! В их руках теперь его живая плоть, его мозг с судорожными мыслями, его сердце, которое было смелым там, среди солдат на передовой, а здесь застучало с заячьей быстротой.

 -Вы... кто? - почти прохрипел он, едва держа себя  в руках.

 -Не узнал? - сердито спросил рыжий, сверля глазами Фёдора. - Погубил всю роту! Что, надеешься, что встанем по стойке смирно и опять будем ждать, когда ты нас в атаку поведёшь? А куда? Кругом - болото! И немцы! А советская власть удрала!

 -Да тише ты! - остановил разошедшегося напарника чернявый, - не видишь, командир страдает. Вставай, старшой, пора идти.

 Фёдор кое-как поднялся с кровати, надел гражданскую фуражку, подаренную лекарем, не пытаясь достать из-под кровати офицерскую. Простая фуражка придала ему больше уверенности, и он удивился в душе только что пережитому страху. "Наверно, так вот недолго и стать предателем", - подумал он про себя, с сожалением покидая избу, такую уютную после прогулки по болоту. Они прошли всего метров триста. Вся разношёрстная группа собралась в густом островке леса. Здесь был и мужик, хозяин плоскодонки, и лекарь. Некоторые солдаты щеголяли в резиновых сапогах, оставшихся в семьях солдатских матерей и жён. Почти все были нагружены пухлыми мешками, мелким скарбом. Два "немца" с винтовкой и револьвером напугали не одного Фёдора.

 Только русская речь спасла группу от губительной перестрелки, но матерились за испуг долго.

 -Ну, пора, товарищи, познакомиться, - сказал мужик с плоскодонки. - Я являюсь старостой этой деревни. Эти двое, - указал он на двух "немцев", - полицаи. Задание дано нам не простое. Называется это задание - "выжженная земля"! Мы должны поголовно включить население, оказавшееся под немцем, в борьбу с врагом партизанскими методами. Желающих дружить с немецкими захватчиками, беспощадно уничтожать!

 -Мы что, тоже должны стать полицаями? - спросил Фёдор, пытаясь определить своё место в этой группе молчаливых окруженцев.

 -Сегодня мы уже столкнулись с нежеланием многих помогать нам, -

 многозначительно поднял правую руку староста. - Нам пришлось отнимать хлеб, мясо, муку и одежду в нескольких домах. Я, конечно, бывший председатель колхоза, и многие односельчане имеют зуб на меня, но вы - бойцы Красной Армии, и если они не желают оказывать помощь вам, значит, они - тоже враги!

 Все выжидающе молчали. Фёдор чувствовал себя в этом обществе двуссмысленно. Он вообще  не понимал, как себя вести, хорошо уяснив ещё в мирное время деятельность весьма мрачную НКВД. Эта потеря целой роты, из которой двое - Рыжий и Чернявый, очевидно, не просто сдались, а сразу стали сотрудничать с немцами, ставила его в один ряд с "врагами народа". И какой бы он подвиг ни совершил здесь, за линией фронта, едва ли кто оценит это там, в Штабе Армии, где уже на карте полковники начертили новую линию обороны, которая стала ещё ближе к Москве.