Борис Тумасов - Русь залесская Страница 8

Из-под самых копыт иногда тяжело взлетит дрофа, лениво выпорхнет перепел и тут же снова упадёт в высокую, под стремена траву, жалобно вскрикнет: пить- пить! Даже юркие стрижи и те забились в свои норы над обрывом. От жары сонно, губы пересохли. Бок о бок с князем скачет друг детства боярин Колыванов. Чуть поодаль - дружинники. Сдерживая горячего коня, князь поминутно вглядывается вдаль. Вон там, за поворотом, село. Можно и молочка козьего испить. Александр любил козье молоко.

Вдруг конь остановился, встал на дыбы, захрипел. Натянув поводья, князь привстал на стременах. Успел заметить большую голову с прижатыми ушами и широкую тёмно-серую спину потрусившего невдалеке волка.

Вот и село. Подслеповатые избы под соломой. Над крышами нет труб, топятся по-курному.

В селе пустынно, одни старики и малолетки. Мужики и бабы на жнивах серпы греют. Пока отрок расстилал ковёр и доставал еду, великий князь разговорился с подошедшим старцем.

- Что-то я тя, дед, не упомню?

- А как же меня, княже, упомнить, когда я боле на полатях отлёживаюсь. Годы мои такие.

- А зовут тя как, дед?

- Иваном кличут.

- Древний ты, дед Иван.

- Уж такой древний, что и не ведаю, сколько мне годов. Однако помню, что, когда Батыга на Русь шёл, я тогда вьюношем был.

- Так ты, поди, с отцом моим и на Москву ходил?

- Нет, княже, на Москву я с Михайлом Ярославичем да братцем твоим Дмитрием с сулицей не хаживал. А хаживал я с Александром Ярославичем на немца. На Чудь-озере бивал их. Тому годков до ста минуло. А на Москву чего ходить?

- А коли Москва на нас ходила? - возразил Александр.

- Так то, княже, Москва. Она всех возьмёт под свою руку.

- Ты, старик, тверич, а мыслишь как Москвин. Тверь древней Москвы, и князь тверской - великий князь! Твери и брать под свою руку всех князей.

- Нет, князь, у Твери на хребте Литва висит. А Москва - она как душа, в самой серёдочке. От Орды её Рязань прикроет, от немца - Новгород, от Литвы - ты, князь…

Остальную дорогу князь ехал молча, раздражённо припоминая разговор со стариком. Не раз приходилось ему слышать подобные слова.

«Я о Руси не меньше московских князей радею, понапрасну попрекают меня».

Миновали берёзовый лесок, поднялись на холм. Тверь встала перед глазами позолотой куполов, зеленью садов, сквозь которые проглядывали избы и хоромы.

Александр осадил коня, смахнул с чела усталость, приосанился. Негоже князю въезжать в город с думами-заботами, с потупленной головой. Пусть зрят князя орлом, а не коршуном. Оглянулся на спутников, они тоже подтянулись. Стража, завидев князя, распахнула ворота. Коми пошли веселее. Вон и терем княжий. Но что это? Два конных ордынца зажали лошадьми девчонку, не дают пройти. Та, закрыв лицо платком, пытается вырваться, да куда там! А ордынцы знай горячат коней, гогочут.

Подскакал боярин Колыванов.

- Дозволь, княже, потешиться?

- Давай, - сквозь зубы процедил Александр, - да чтобы без крови, бо то Щелкана холопы.

Колыванов подмигнул кому-то. От отряда отделился молодой воин, поднял коня в галоп и, на всём скаку огрев ордынца плёткой, помчался дальше, только пыль заклубилась. Ордынцы взвизгнули и вдогон.

- То-то будет потеха! - с усмешкой промолвил боярин. - Федя Васильев заманит их в тайные ямы. Ордынцы либо коням ноги поломают, либо себе шею свернут.

- Погляди, Митрий, как на это Щелкан зрит, - кивнул в сторону княжьего терема Александр. - Верно, злость разбирает.

Широко расставив кривые ноги, словно только слез с коня, стоял на княжьем крыльце невысокий плотный Чол-хан.

- Что у себя в Орде. Хозяином себя мнит.

- Дозволил бы, княже, тверичам разгуляться. Злы они. Обид много от ордынцев терпят…

- Не время, Митрий, Орда ещё сильна.

- С Литвой бы язык сыскать. Гедимин ныне в силе…

- Гедимину добро с тевтонами совладать бы. От него Орда далеко.

У самого крыльца Александр соскочил с коня, кинул повод отроку. Из-под нависших бровей холодно взглянул на изрытое оспой скуластое лицо Чол-хана, заметил в узких глазах ордынца гнев.

- Конязь, твои воины нукеров моих обижают.

- На кого укажешь, хан?

- Сам видел.

- Так то в шутку Федя твоих нукеров затронул. В догонялки сыграть надумал, - насмешливо ответил Александр. - Один ведь он был, а нукеров двое.

- Конязь, выход в Орду не сполна даёшь. Смотри, конязь, - Чол-хан поднял палец, - на коленях поползёшь с ответом.

Александр вскипел:

- Тому не быть, чтоб великий князь Александр на коленях ползал перед тобой! Дай дорогу, хан. - Он слегка потеснил Чол-хана.

Следом двинулся Колыванов.

Чол-хан, брызгая слюной, выругался вслед, сбежал с крыльца и, вырвав из рук нукера узду, вскочил в седло. Конь рванул с места.

- Гляди-ка, как кипятком ошпарило, - усмехнулся боярин.

- Он, Митрий, сей разговор ещё вспомнит. Ну да семь бед, один ответ.

- Слушайте, люди тверские! - надрывно кричал с паперти в собравшуюся толпу княжий боярин. - Повелел великий князь свозить ордынский выход на княжий двор.

- А велик тот выход? - выкрикнул из толпы чей- то звонкий голос.

- С князя по полуста, с бояр - половину того, с ремесленного люда и смерда по пяти рублей. Кто же добром не принесёт, того на суд возьмут к Щелкану.

- У Щелкана суд скор, - раздался из толпы всё тот же звонкий голос. - Намедни у Тимоши-костоправа дочку отняли.

- А у меня дитя забрали! - плаксиво протянул здоровый посадский мужик.

Стоявшие вблизи два удалых брата Борисовича, торговые мужики из Вологды, окающе выкрикнули:

- А ты, дубина нетодильная, пошто дитя отдал?

Мужик вобрал голову в плечи, безнадёжно махнул рукой.

Боярин сошёл с паперти, направился на княжий двор. Обсуждая услышанное, толпа мало-помалу разошлась. На площади остались только посадский мужик и братья Борисовичи.

- Экие телки тверские, им обиды чинят, а они терпят.

- Плюют в очи, а они мыслют - роса с ночи.

- Уж истинно говорят, тверичи - козлятники.

- Но-но, ты потише! - задетый за живое, осмелел мужик. Засучив рукава, он подступил к братьям.

- А ты бы силу на ордынца подзапас. А коли драться хочешь, так ты уж поодиночке, с двумя тебе не совладать.

Братья ещё долго насмехались над незадачливым мужиком.

У дьякона Дюдко с похмелья трещала голова, тошнило. Вчерашний день освятили новорубленые хоромы боярина Колыванова. Светлые, красивые получились. Молельня хоть и невелика, а византийскими иконами уставлена, всё больше в золотой да серебряной оправе. Лики святых киноварью писаны.

А после Господнего благословения был большой обед с медами хмельными. Отца архимандрита с того обеда на руках унесли, а дьякон насилу до дому доплёлся.

К вечеру пришли к дьякону гости, торговые мужики, братья Борисовичи, и снова бражничали до полуночи.

Дьякон заворочался на полатях, спустил ноги, сел. Стряхнул пробежавшего по руке таракана. Прочищая голос, пробасил:

- Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя-а-а!

Кряхтя слез, обул лапти, подвязал, притопнул.

- Эх, лапти мои, лапти лыковые! - Поплевав на ладони, пригладил взлохмаченные волосы.

Толкнув низкую дверь, дьякон, чуть пригнувшись, чтоб не стукнуться о дверную притолоку, вышел во двор. Несмотря на раннюю пору, дьяконша возилась в огороде, выбирала лук, складывала в кучу. Потом жена совьёт его в толстые плети, подвесит в сенях, и есть зимой еда - луковица с солью да коврига ржаного хлеба. А ещё лучше, когда перепадает к ней кусок мяса.

В сарае дьякон окликнул храпевших Борисовичей:

- Пробудитесь, братие, отойдите ото сна да умойте свои хари.

- По твари и хари, - слезая с сеновала, в тон ему ответил бойкий на язык младший брат.

Отвязав кобылу, дьякон на длинном недоуздке повёл её на водопой к Волге. За калиткой лошадь потянула к соседнему двору.

- Но, ты! - строго прикрикнул дьякон. Он хорошо знал повадки кобылы, третий год ездил на ней от двора к двору, собирая «попову долю». Стоило только запрячь её в телегу да слегка попустить вожжи, и она сама останавливалась у каждых ворот.

На торг собирался люд. Съезжались из ближних сел и деревень смерды. С посада ремесленники несли свои изделия, торговцы овощами волокли огромные корзины зелени. То тут, то там виднелись остроконечные татарские шапки. Вот двое ордынцев, поравнявшись с дьяконом, остановились, о чём-то перебросились между собой. Один потянул за недоуздок. Дьякон обомлел, испуганно поглядел на ордынца.

Татарин дёрнул сильнее, другой толкнул дьякона плечом.

- Караул! Люди! - не своим голосом завопил дьякон и с левши в самый висок ударил ближнего ордынца.