Александр Дюма - Графиня Салисбюри Страница 8

— И не ошибешься, Роберт. Клянусь, у него взмах крыльев, как у кречета, и он сию минуту настигнет цаплю. Но… благородная птица, ты немного ошиблась в расчете, и на этот раз страх лучше измерил расстояние, нежели смелость.

В самом деле, расчет цапли был так верен, что в ту минуту, как сокол настиг ее, она осталась выше его. Сокол пролетел под нею не нападая. Цапля в ту же минуту воспользовалась этим преимуществом, изменила направление и старалась спастись удалением, точно так же, как прежде высотою.

— Кажется, мы ошиблись насчет сокола, — вскричал в смущении Роберт, — потому что он не преследует больше цапли и летит прочь от нее.

— Напротив, — сказал Вальтер, самолюбие которого, казалось, страдало в неудаче сокола, — видишь, он оборачивается опять. Смотри, вот он ее настигает, аа, аа…

Вальтер не обманулся; уверенный в своей быстроте сокол дал время своему неприятелю удалиться на значительное расстояние, и потом полетел вверх за ним. Цапля снова отчаянно закричала и стала опять подниматься выше; через минуту обе птицы были так высоко, что их едва было видно; цапля казалась не более ласточки, а сокол как черная точка.

— Кто из них выше, — сказал Вальтер, — они поднялись так, что я, право, ничего не вижу.

— И я тоже, — отвечал Роберт.

— Но вот сама цапля отвечает нам, — сказал молодой господин, хлопая руками, — потому что, если нельзя ее видеть, то можно слышать. Смотрите, господин Жерар, смотрите, теперь они скорее опустятся, нежели поднимутся.

В самом деле, едва Вальтер успел выговорить эти слова, как обе птицы показались; скоро можно было заметить, что сокол был наверху и бил сильно цаплю клювом, которая, не защищаясь, только кричала; потом, поджав крылья, летела как камень вниз, в пятидесяти шагах от наших путешественников, преследуемая своим противником, который спустился почти вместе со своей жертвою.

Тогда Вальтер, пришпорив свою лошадь, поскакал туда, где, казалось, они должны были упасть и, перепрыгнув через забор, скоро был на том месте, где сокол, победитель, клевал мозг побежденной.

С первого взгляда он узнал в нем сокола прекрасной Алиссы Гранфтон. И так как никого из охотников еще не было видно, то он сошел с лошади, подошел к цапле, надел ей на нос перстень с драгоценным изумрудом и, назвав по имени сокола, который в ту же минуту сел к нему на руку, соединился со своим товарищем и продолжал путь, увеличив число посольства еще одним живым существом.

Едва проехали они четверть мили, как услышали, что кто-то кричит позади них и, обернувшись, увидели молодого человека, скакавшего к ним во весь опор. Это был Гильом Монтегю, племянник графа Салисбюри, почему и остановились.

— Милостивый государь, — кричал молодой человек, не успев еще догнать их, — сокол графини Алиссы Гранфтон не продажный, почему и прошу взамен этого кольца, которое она приказала отдать вам, возвратить его мне; или уверяю вас, я найду средство взять его у вас обратно.

— Прекрасный паж, — сказал хладнокровно Вальтер, — отправляясь в путь, я забыл взять с собой моего сокола, который, как ты знаешь, должен всегда сопутствовать дворянину; почему и прошу графиню позволить мне, на время моего отсутствия, оставить при себе ее сокола; прошу тебя вручить ей тот перстень, который найдешь на носу побежденной им цапли, в залог того, что он, по моему возвращению, будет ей доставлен. Если же этого залога недостаточно, то выбери сам двух самых лучших кречетов из всей моей соколиной охоты и доставь ей.

К величайшему удивлению Жерара Дени, слышавшего угрозы молодого человека, он увидел, что этот последний побледнел при первых словах Вальтера, выслушал все им сказанное, почтительно поклонился и, не сказав ни слова, удалился.

— Но… поедемте, — сказал Вальтер, как будто не замечая изумления своего товарища, — мы потеряли много времени, впрочем, мы любовались приятной охотой, и я приобрел благородную птицу.

Сказав это, он нагнулся к соколу, желая как-нибудь поцеловать его; по-видимому, птица привыкла к этой ласке, она вытянула шею, и Вальтер, поцеловав ее, отправился дальше.

— Нет больше сомнений, — сказал тихо молодой человек, поворачивая лошадь свою обратно к графине Алиссе и смотря грустно на драгоценный перстень, который поручено было доставить ей; — нет больше сомнений, он ее любит!..

Что же касается Вальтера, то это происшествие до того заняло его, что он, погрузившись в задумчивость и не сказав ни одного слова с Жераром Дени, доехал до трактира, в котором они должны были ночевать.

Глава IV

На другой день, на рассвете, наши два путешественника отправились в путь, и, казалось, они оба привыкли вставать так рано; один как солдат, а другой как человек низкого происхождения; поэтому приготовления их к выезду были сделаны с истинно военной скоростью. С восходом солнца они уже продолжали путь. Проехав с четверть мили от трактира, где ночевали, дорога разделялась на две, одна из них вела в Гаврич, другая в Ярмут; Вальтер поворотил уже по этой последней, как вдруг товарищ его остановился.

— С позволения вашего, — сказал Жерар Дени, — мы поедем по дороге в Гаврич, потому что у меня есть дела в этом городе, которые мне необходимо кончить.

— Я думал, — отвечал молодой человек, — что в Ярмуте мы скорее найдем средства к переправе.

— Не спорю, но они будут не так безопасны, — сказал Жерар Дени.

— Может быть; однако, как мне кажется, поехав по этой дороге, мы скорее бы достигли Эклюзской гавани, и я думал, что вы изберете ее.

— Самый кратчайший путь есть тот, который ведет туда, где быть должно; и если мы хотим доехать невредимы до Ганда, то необходимо плыть к Невпорской гавани, но не к Эклюзской.

— Это почему?

— Потому что в виду этого города находится остров, охраняемый мессиром Гюи Фландрским, незаконнорожденным братом бывшего нашего властителя Людовика Кресси, и господами Галиверном и Иоанном Родом, начальствующим в ней, и если бы мы попались в их руки, то, вероятно, потребовали бы такого выкупа, которого не в состоянии бы были дать за себя — простой дворянин и начальник ткачей.

Вальтер засмеялся и поворотил свою лошадь по дороге, избранной его осторожным товарищем.

— Я уверен, — сказал он, — что король Эдуард III и Иаков Дартевель не дали бы умереть с голоду своим посланникам в плену, хотя бы выкупа за каждого потребовали и по десяти тысячи золотых ефимков.

— Я не знаю, чтобы сделал король Эдуард, — отвечал ткач, — но я уверен, что как ни богат Жакемар, но он ничем бы не пожертвовал, если бы друг его Жерар Дени попал в плен, даже к сарацинам, которые еще богоотступнее, нежели фландрские дворяне; почему я и должен заботиться сам о своей безопасности. Ничья дружба, ни королевская, ни сыновняя, ни братская не защитят так хорошо грудь, как собственный щит, прикрывающий левую руку, и меч, которым вооружена правая. А так как у меня ни меча, ни щита нет, да правду сказать, я и не умею владеть ни тем, ни другим, потому что чаще имел в своем употреблении челнок и шпули, нежели сабли и кинжалы; то я и имею довольно благоразумия и хитрости, которые могут заменить собою все оружия наступательные и оборонительные, и стоят, кажется, их, особенно употребленные такой головой, которая беспрестанно думает о сохранении в безопасности тела, служащего ей опорою; и надо отдать ей справедливость, она, эта голова, неумолимо заботится об этом.

— Но, — сказал Вальтер, — желая укрыться от Кадсанского гарнизона, не подвергаем ли мы себя опасности со стороны пиратов Бретонских, Нормандских и других, получающих жалованье от короля Филиппа и крейсирующих около берегов Франции, и думаете ли вы, что Гюг Кире, Николай Бегюше или Барбвер, будут снисходительнее к нам Гюи Фландрского, господина Галевина или Иоанна Рода.

— О!.. эти ищут товаров, а не купцов, и им нужна только шерсть, но не бараны; и в случае встречи с ними мы рискуем потерять груз, а больше ничего.

— Вероятно, в гавани Гаврича вы имеете в своем распоряжении купеческий корабль.

— По несчастью, нет. У меня есть только маленькая галера не больше барки, нанятая за мой счет при отъезде моем из Фландрии, и которая не может поднять грузу более трехсот мешков шерсти; но если бы я мог без затруднения и дешевле найти товаров, то взял, бы и большой корабль.

— Я думал, — сказал Вальтер, — что король Эдуард запретил вывоз шерсти из Англии, под опасением довольно строгих наказаний.

— Поэтому и улучшился этот оборот, и лишь только я узнал, что Жакемар хочет отправить посланного к королю Эдуарду, то и просил назначить меня, с тем, что в моем звании уполномоченного все будут думать, что я занят делами государственными, а не торговыми, и поэтому в состоянии буду сделать удачный оборот; я не ошибся, и ежели беспрепятственно доеду до Ганда, то поездка моя будет не бесполезна.