Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга третья Страница 8

– Он, наверное, хотел меня шантажировать, угрожать, что не отпустит брата, то есть герра Майера, если я не… – Отто скрыл сонный зевок:

– Расскажите мне о Страсбурге, месье Мальро… – Аарон говорил спокойно и монотонно. Кроме таблеток, в кармане твидового пиджака, у Аарона имелось еще кое-что. Когда Мишель делал тайник в подкладке его саквояжа, он следил за пальцами кузена. Рав Горовиц устроил еще один тайник, в кармане. В Мюнхене, в хозяйственной лавке, Аарон купил шило. В Праге кузен Авраам, весело, заметил:

– Можно сказать, это наш семейный удар… – затянувшись папиросой, Авраам повертел свое шило:

– Мой покойный отец, мальчишкой, организовывал отряды самообороны, в первых кибуцах. Обучали поселенцев эмигранты, из России, из Польши, с опытом первой революции, борьбы с погромщиками. Отец встретил человека, воевавшего юнцом в польском восстании. Он служил связным у знаменитого Волка, в Литве, в партизанском отряде. Волк ему показал удар. Потом он дошел до отца моего, а теперь я им владею… – Авраам, лениво, улыбнулся:

– Он требует хладнокровия, и верной руки. И то, и другое, у меня имеется… – он поднял шило: «Одно движение, и мгновенная смерть».

Рав Горовиц не стал интересоваться, практиковал ли кузен удар. Он отозвался:

– У Волка детей не было. Из де Лу один Мишель остался, и кузен Теодор, по тете Жанне. Мишелю жениться надо, у него титул. Теодору почти сорок, но, наконец-то, и он девушку встретил… – Авраам вытянул длинные ноги:

– У тебя, рав Горовиц, титула нет, но ты тоже ставь хупу. Тебе два года до тридцати… – Авраам добавил: «И я поставлю, когда хорошую девушку встречу».

– Ты атеист, – удивился Аарон. Кузен потер обросший рыжей щетиной подбородок:

– Атеист. Я пью, курю, ем свинину, и все остальное… – он повел рукой:

– Из уважения к дедушке Исааку. У папы хупа тоже была… – рав Исаак Судаков умер в начале века, однако Аарон не стал спорить. Кузен потянулся:

– Тем более, благодаря Оттоманской империи и колониальной администрации, у нас, как ты знаешь, попросту не существует светского брака. Придется идти к твоим коллегам, раввинам… – в серых глазах метался смех.

– Ты мог бы в Европе жениться, – заметил Аарон, – на не еврейке… – кузен, неожиданно холодно, отчеканил:

– Никогда подобного не случится. Мои дети родятся евреями, в Израиле. И вообще, – подытожил доктор Судаков, – мне не нравятся девушки в диаспоре. Они все… – Авраам помолчал, – не такие. Моя жена должна жить в Израиле… – Аарон хотел спросить, откуда кузен знает, что европейские девушки отличаются от уроженок Палестины, но вовремя прикусил язык.

– Например, мадемуазель Аржан, – недовольно заметил доктор Судаков: «У нас, в Израиле, она бы…»

– Доила коров, – ядовито сказал рав Горовиц:

– Она талантливая девушка, актриса, модельер. Что ей у вас делать? У вас кино не снимают, одежду не шьют… – доктор Судаков смотрел куда-то вдаль:

– Евреи должны жить в Израиле, – твердо сказал кузен, – а мадемуазель Аржан крестится… – бросив сигарету в камин, он заговорил о чем-то другом.

Рав Горовиц помнил, как надо действовать шилом, но положил его в тайник просто для спокойствия. Аарон не хотел рисковать. Он должен был привезти герра Майера домой:

– Надо получить разрешение мерзавца… – Аарон заставил себя положить руку на подлокотник кресла… – надеюсь, что меня не стошнит… – пальцы Отто тянулись к его ладони. Рав Горовиц коснулся запястья:

– Вы устали, герр фон Рабе. Отдохните. Я вас провожу в спальню. Напишите распоряжение об освобождении моего брата… – он подсунул фон Рабе листок из блокнота и ручку:

– Надеюсь, он прямо здесь не заснет. Мы с ним почти одного роста, однако, он больше весит. Меня от двух таблеток через четверть часа сморило. Двадцать минут прошло… – Отто, довольно криво, расписался. Аарон ловко убрал бумагу:

– Вставайте, герр фон Рабе. Не волнуйтесь, я все понимаю… – оказавшись на кровати, Отто пробормотал:

– Посидите со мной, герр Мальро, расскажите… – закрыв глаза, эсэсовец уткнулся в подушку. Немного подождав, Аарон вымыл обе чашки:

– Думаю, я больше никогда его не увижу. В Праге герр Майер сходит к адвокату, и даст заверенные показания. Банду скоро осудят и повесят, – с надеждой подумал Аарон.

В комендатуре, он предъявил адъютанту записку от обершурмфюрера фон Рабе. Комендант был занят с другим посетителем. Кёгель, кивнув, поднял телефонную трубку:

– Я отправлю охранника за вашим братом… – Аарон понял, что впервые увидит герра Майера не на фотографии, а лицом к лицу:

– Человек, из-за которого Клара мне отказала… – Аарон велел себе:

– Не смей! Ты встретишь девушку, которая тебя полюбит, как Габи… – он решил, что надо сразу обнять герра Майера, и успеть шепнуть хотя бы его французское имя:

– Главное, чтобы он не запинался… – попросил Аарон, – он будет выглядеть удивленным, но это не страшно. Я бы тоже удивился, если бы меня Меир, с поддельными документами, нашел в концентрационном лагере. Хотя нет… – Аарон скрыл усмешку, – Меиру я бы не удивился. И папе тоже. А тем более, Эстер. Мы семья… – он побледнел.

– Волнуется, – адъютант покашлял: «Хотите воды, месье Мальро?»

– Спасибо… – Аарон сглотнул:

– Мне надо будет посмотреть ему в глаза. Мужу женщины, которую я… – Аарон принял стакан:

– Не думай о таком. Клара герру Майеру ничего не расскажет. И я, конечно, тоже… – по возвращении в Прагу он обещал себе постараться, и вывезти Майеров, всей семьей, в Америку или Лондон:

– Он еще не знает, что у него трое детей теперь, и кот… – услышав шаги, Аарон поднялся. Тикали большие часы у стены. Спиной он почувствовал заинтересованный взгляд адъютанта:

– Генрих говорил, что они сентиментальны, подонки. Геббельс плакал, слушая, как Габи поет немецкие песни. Нацист сейчас будто в кино пришел… – Аарон вспомнил покойную тетю Ривку. Доктор Горовиц часто возил детей на лето в Калифорнию. Они жили на вилле тети, купались в бассейне, отец и Филипп ездили с ними на океан. Роксанна Горр занималась с племянниками актерским мастерством:

– Мистер Чаплин тоже нам уроки давал… – дверь открылась, – я помню, Меиру десять лет исполнилось. Чаплин закончил «Золотую лихорадку». Мы ленту на вилле у тети смотрели. Чаплин уговаривал папу Меира в кино привести, обещал занять его в фильмах. Говорил, что у него талант… – герр Людвиг напоминал свои фотографии, но Аарон понял, что мужчина потерял фунтов двадцать веса.

– Луи! – всхлипнул рав Горовиц. Раскрыв объятья, он бросился к высокому, худому человеку, в полосатых штанах, и грубой, зимней куртке с нашивкой, номером и красным треугольником:

– Луи, милый мой, я тебя похоронил… – унтерштурмфюрер Кёгель не знал французского языка. Он посмотрел на трясущиеся плечи месье Александра Мальро. Младший брат рыдал на плече герра Луи. Заключенный неловко обнимал его, моргая глазами. Кёгель, невольно, вытер щеку. Он помахал, подзывая охранника: «Приказ об освобождении готов. Оберфюрер Лориц его подпишет».

Братья стояли рядом.

– Они похожи, – вздохнул Кёгель, – он коммунист, конечно, но француз. Герр Александр сюда приехал, не поленился. Оберфюрер сказал, что надо отпустить старшего герра Мальро. Министр иностранных дел Риббентроп в Париже, на переговорах. Незачем создавать неприятный инцидент. Мы не имели права задерживать иностранного гражданина без вызова консула, без официального разбирательства. Но какой упорный этот Мальро. За год не признался, кто он такой, на самом деле… – адъютант, мягко, сказал: «Подождите на посту охраны. Мы оформим документы».

Братья ушли, в сопровождении солдата. Вынул бумагу из пишущей машинки, адъютант стал ждать звонка от оберфюрера Лорица.

Месье Луи Мальро принесли гражданскую одежду. Братья молчали, сидя на скамье, под портретом фюрера. Старший месье Мальро только снял пенсне. Людвиг понятия не имел, что за человек перед ним, темноволосый, высокий, хорошо одетый. Обнимая его, мужчина, быстро, шепнул, по-французски:

– Меня зовут Александр Мальро. Вы мой старший брат, Луи.

Людвиг искоса поглядывал на незнакомца. На подстриженном виске блестела седина:

– Но ему, кажется, тридцати еще нет. Неужели партия? Но я не слышал, чтобы кого-то выручали из лагеря. И как моя фотография, оказалась во французском паспорте? – неизвестный, кем бы он ни был, мог получить снимки Людвига только у Клары:

– Ясно, что он посещал Прагу. Что с ними? С Кларой, с Аделью… – сердце глухо билось:

– Я не верю… Мне не разрешат вернуться обратно на территорию. Товарищи будут думать, что я мертв… – охранник пришел за Людвигом, когда заключенные чистили сортиры.

Обычно они работали на местном заводе вооружений, но иногда несколько бригад оставляли в лагере, для уборки территории. За неделю никого не казнили, виселица в центре плаца стояла пустой. Людвиг много раз видел на ней трупы. Говорили, что оберфюрер Лориц считает подобное зрелище полезным для поддержания дисциплины среди заключенных. Летом, правда, эсэсовцы не выдерживали больше двух-трех дней, и убирали разложившееся, исклеванное птицами тело.