Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1 Страница 8

Хотя сбережения Речницкого, особенно из-за расходов на бракосочетание, довольно заметно подтаяли, но и оставалось еще немало. Поэтому он сразу снял небольшой домик на окраине, нанял прислугу и занялся устройством на службу. Вскоре таковая нашлась – Франц Иванович получил место учителя географии в здешнем реальном училище. Жена же, как вскоре стало ясно, ожидала ребенка, и потому о какой-либо работе для нее думать не приходилось.

Время шло, расходы постоянно превышали доходы, и уже через четыре месяца, в начале февраля, ему пришлось идти в банковскую контору, разменять ценную бумагу Государственного Банка выпуска 1895 года под названием «Депозитная металлическая квитанция». Хотя сделана она была и не из металла, как можно было бы решить по названию, но зато обменять ее можно было на звонкую золотую монету суммой в сто новых империалов (то есть в тысячу рублей). Появилась у него эта бумага в силу маловероятного стечения обстоятельств. Сопровождая в 1896 году на охоту Великого князя Михаила Александровича с гостями, Речницкий заслужил благосклонное внимание одного из них, и после пикника на природе, будучи уже в подпитии, гость широким жестом, не глядя, вытащил какую-то бумажку из портмоне и, скомкав, бросил под ноги лесничему. Хотя Франца Ивановича так и подмывало повторить жест разгулявшегося хама, но пришлось стерпеть – подобная вольность могла обернуться нешуточным скандалом и уж наверняка увольнением от должности.

Подобрав смятую бумагу, он расправил ее только дома и не поверил своим глазам. Тысяча рублей! Сравнимо с его годовым жалованьем! Но еще большим его изумление стало, когда он обнаружил, что этих бумажек две, плотно слипшихся между собой. Аккуратно отделив их друг от друга, лесничий убрал бумаги к своим сбережениям – пригодятся. Вот и пригодились.

4. Месть

Весной, когда Ева была уже почти на сносях, волнуясь, само собой, перед первыми родами, по Гродно поползли темные слухи. Братья Потоцкие ищут кого-то… Ищут, чтобы отомстить… Они поклялись кровью смыть свой позор… В чем там было дело, распространители толком объяснить не могли (ибо Потоцкие, разумеется, не спешили распространяться о своих прискорбных обстоятельствах), но слова о кровавой клятве уже широко передавались из уст в уста. Речницкий решил не искушать судьбу и снова бежать – на этот раз в Лиду.

Дождливым и холодным майским утром 1898 года супружеская чета Речницких покидала Гродно. Несмотря на опасения Франца Ивановича, его жена благополучно перенесла переезд, и через несколько дней они уже обосновались в Лиде, сняв неказистый домик в Заречье.

Довольно много времени заняли поиски заработка – городишко был заштатным, и возможности устроиться на службу тут были весьма невелики. Все же через некоторое время Франц сумел наняться приказчиком в купеческую лавку. А тут и рождение ребенка подоспело. После всех волнений и переживаний 19 июня 1898 года появился на свет вполне здоровый мальчик, да и мать чувствовала себя неплохо.

И снова начались хлопоты. Подыскать крестного отца и крестную мать, зайти в костел с выпиской из метрической книги белостокского костела, поговорить с ксендзом. Благо, в Лиде костел был тоже один, и стоял – рукой подать, прямо напротив, на другом берегу реки. Поскромнее, чем в Белостоке, без башенки (хотя ранее имел даже две, но они сгорели при пожаре почти век назад), да и оградка попроще, но такой же беленький, чистенький и так же заботливо окруженный зеленью – недавно высаженными деревцами. Даже скромные домишки, под стать скорее деревне, чем городу, теснившиеся к костелу, не могли испортить его вид.

Совсем рядом, через улицу, наискосок от костела виднелся еще один, но, приглядевшись, можно было понять, что он заброшен – вон, даже крыша начала проваливаться. Этот костел принадлежал кармелитскому монастырю, но с тех пор, как тот закрыли, и храм его пришел в небрежение.

Войдя в двери Крестовоздвиженского костела, Франц убедился, что и внутри он достаточно скромен. Однако же на кирпичном полу костела выделялась дорожка центрального прохода, выложенная мрамором. Кроме того, сразу же бросались в глаза иконостас, украшенный весьма богатыми для маленького провинциального прихода иконами, и покрытый натуральной позолотой амвон. И орган, как положено, имелся. Благодаря стройным колоннам и высоте помещения костел внутри казался даже больше, чем снаружи. Лидский декан и пробощ (настоятель) костела Юзеф Сенкевич, который оказался на месте, рассказал, что богатые иконы – пожертвования прихожан и прежнего декана, человека уважаемого, культурного, водившего дружбу с самим Адамом Мицкевичем.

Не прошло и двух недель, как Юзеф Сенкевич, держа на руках младенца, только что окропленного святой водой, торжественно провозгласил:

– Нарекаю тебя Якуб во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Так в семье Речницких появился Яков Францевич Речницкий – Jacub Recznicki.

Жизнь, хотя и очень скромная, заставлявшая ограничивать себя в очень многом ранее привычном, не тяготила Еву. Она отдавалась хлопотам о малыше, не все доверяя прислуге, и каждая встреча с мужем, возвращавшимся после трудов, доставляла ей неподдельную радость. Однако радость эта была недолгой. Едва минуло лето, наступил сентябрь, и теперь уже по Лиде поползли передаваемые страшным шепотом слухи о братьях Потоцких, рыщущих по округе с кровожадным блеском в глазах. А еще через несколько дней Франц Иванович узнал, что Потоцкие уже в Лиде!

Бегство происходило в спешке. Надо было немедленно покидать город и искать другое убежище. И Речницкий решил вернуться обратно в Беловежье.

– Там, в северо-восточном углу Пущи, – объяснял он своей жене, – заболоченные леса и непроходимые топи. В тех краях во время повстания Калиновского в шестьдесят третьем году кое-кто из наших ховался. Места, конечно, гиблые, и я ни тебя, ни малыша нашего туда не потащил бы, коли головы спасать не надо было. Но не вешай нос, не на всю жизнь в те болота идем. Пересидим годик, братья твои покрутятся, покрутятся, да от пустых поисков и подустанут. Тогда переберемся оттуда – можно в российские губернии поглубже забраться, а можно за границу…

Чтобы запутать преследователей, двигались не напрямки, а зигзагами, местными дорогами, ночуя в деревнях и селениях. Еще в самом начале пути сменили пролетку на телегу и постепенно загружали ее всякими припасами. Здесь куль муки купят, там – другой, в селе покрупнее прихватят гвоздей, инструмент, скобяные изделия. На очередной остановке запасутся крупой, приобретут бочонок квашеной капусты да как раз поспевшей клюквы. Вслед за ними в телегу ложится мешок картошки, три большие крынки с медом, затем соль, спички, керосин… Ну а мясо бывшему лесничему сподручно добыть охотой – и потому по случаю он не забыл прикупить патронов к ружьям, пороху да дроби.

День шел за днем, дождь сменился ясной холодной погодой, а к концу поездки заметно потеплело. Долго ли, коротко, а телега прибыла в село Добровола, что стояло уже, считай, на краю самой Пущи.

Там, в Доброволе, Франц Иванович решил последнюю проблему – как-то сумел сговориться с местной бабкой-знахаркой, что она последует за ними в болота, впрочем, хорошо ей знакомые, и будет ходить за их малышом. Дальше беглецы, уже вчетвером, двинулись на восток, достигнув села Бояры, свернули на юг и, миновав деревню Новоселки, стали углубляться в болотный край. Вскоре они оставили в стороне хутор Войтовы мост – а дальше на многие версты уже не было ни единого хуторка или фольварка. Конечно, десяток верст заболоченных лесов с севера на юг и верст семь с запада на восток не назовешь совсем уж недоступными. Но вот как раз здесь кончались всякие дороги и тропинки, и лишь некоторые из местных знали кое-какие не слишком надежные пути по этим гиблым трясинам.

Если смотреть на карту, то, скажем, Дикое болото, лежащее совсем рядом, еще немного на восток, конечно, заметно больше размером. Но там идут сплошь открытые, безлесные места – от чужих глаз не укроешься. Да и вовсе негде укрываться: не будешь же по уши в самом болоте сидеть. А по берегам там полно хуторов, фольварков и деревенек.

Здесь же, в четырехугольнике между Мокрым урочищем, урочищем Вьюновка, хутором Стражина и хутором Людовиново, нет ни жилья, ни дорог, болотины перемежаются заболоченным лесом, а топи такие, что пути через них искать – пропащее дело. Но лесничему, среди немногих, кто жил в этих краях, тропа была известна, да такая, что и лошадь с телегой пройдет.

Ева смотрела по сторонам с довольно тяжелым чувством. Серые тучи, снова закрывшие синеву неба, не пропускали солнечные лучи под полог леса, и потому картина вокруг казалась еще мрачнее. Между деревьев стояла вода, то и дело встречались завалы из замшелых стволов рухнувших лесных великанов, и огромные выворотни, наполовину ушедшие в топь, протягивали щупальца своих узловатых корней. Временами лес сменялся отдельными огрызками стволов полусгнивших деревьев. За ними виднелись заросли ольховника и ивняка, в прогалинах между которыми можно было разглядеть то стену болотной травы, то окна стоячей воды, покрытой пятнами тины. Телега то и дело пыталась уйти во влажную землю чуть не по ось, и Речницкому приходилось бросать под колеса заранее сколоченные мостки из тонких бревнышек, громоздившиеся на телеге поверх скарба.