Жюль Верн - Михаил Строгов Страница 8

Это был корреспондент Альсид Жоливэ, и если он задавал столько незначительных вопросов, то как раз потому, что среди множества ответов надеялся ухватить что-нибудь интересное «для своей кузины». Его, естественно, принимали за шпиона и не произносили при нем ни слова, которое касалось бы злобы дня.

Поняв, что о татарском нашествии ему ничего не удастся выспросить, он записал в свою книжку: «Пассажиры держат язык за зубами. На темы политики разговорить их крайне трудно».

В то время как Альсид Жоливэ тщательно записывал свои дорожные впечатления, его собрат, севший в тот же поезд и с той же целью, предавался тем же занятиям наблюдателя в одном из соседних купе. Ни тот, ни другой не собирались встречаться на московском вокзале и не знали, что вместе выехали из Москвы с целью добраться до театра военных действий.

Однако Гарри Блаунт, человек малоразговорчивый, но умеющий слушать, в отличие от Альсида Жоливэ, никакого недоверия у своих попутчиков не вызывал. Соседи за шпиона его не принимали, нимало не стесняясь, заходили в своих откровениях даже дальше, чем позволяла их врожденная сдержанность. И корреспондент «Daily-Telegraph» сумел выяснить, в какой мере текущие события занимали умы торговцев, направлявшихся в Нижний Новгород, и насколько серьезная опасность нависла над торговыми путями Центральной Азии. Поэтому он без колебаний внес в записную книжку следующее бесспорно справедливое наблюдение: «Пассажиры крайне обеспокоены. Говорят только о войне — и с такой откровенностью, которую меж Волгой и Вислой слышать удивительно!»

В любом случае, читателям «Daily-Telegraph» не грозила опасность оказаться менее осведомленными, чем «кузина» Альсида Жоливэ.

И все же, сидя по ходу поезда слева и наблюдая лишь свою половину местности, весьма пересеченную, Гарри Блаунт, не дав себе труда взглянуть на противоположную сторону — плоскую равнину, присовокупил с чисто британской самоуверенностью: «Меж Москвой и Владимиром местность гористая».

Однако чем дальше, тем больше чувствовалось, что перед лицом серьезных опасностей русское правительство принимает строгие меры — даже внутри империи. Мятеж еще не перешагнул сибирской границы, но в окружающих приволжских провинциях, находящихся в близком соседстве со страной киргизов, его дурные влияния уже могли сказаться.

Существенно, что полиция пока не смогла напасть на след Ивана Огарева. Что предпринял предатель, призвавший чужеземцев отомстить за свои личные обиды, — отправился ли на соединение с Феофар-ханом или же затеял поднять мятеж в Нижегородской губернии, где в это время года население состояло из людей самой разной принадлежности? Разве среди тех персов, армян и калмыков, что съезжались на ярмарку, не могло оказаться его сообщников, которые должны были подстрекать к восстанию изнутри? Все эти предположения, особенно в такой стране как Россия, имели под собой реальную почву.

Действительно, в этой огромной империи площадью в двенадцать миллионов квадратных километров невозможна та однородность, которая присуща государствам Западной Европы. Меж входящими в нее народами различие заведомо нельзя свести лишь к отдельным оттенкам. Российская территория простирается — в Европе, Азии и Америке — от пятнадцатого градуса восточной долготы до сто тридцать третьего градуса западной долготы [35], то есть почти на двести градусов [36], и от тридцать восьмой параллели до восемьдесят первой параллели северной широты, или на сорок три градуса [37].

Население насчитывает более семидесяти миллионов жителей, которые говорят на тридцати различных языках. Преобладающей, бесспорно, является славянская раса, к которой наряду с русскими относятся поляки, литовцы, курляндцы [38]. А если прибавить сюда финнов, эстонцев, лопарей [39], черемисов [40], чувашей, пермяков, немцев, греков, татар, кавказские племена, монгольские орды, калмыков, самоедов [41], камчадалов, алеутов, то легко понять, что поддерживать единство столь огромного государства весьма трудно и что создать такое единство могло лишь само время, подкрепленное мудростью сменяющихся правительств.

Как бы то ни было, но до сих пор Ивану Огареву удавалось ускользать от слежки и он, возможно, уже присоединился к татарской армии. Тем не менее на каждой остановке в поезде появлялись инспектора, которые проверяли у пассажиров документы и подвергали всех придирчивому досмотру; стало быть, по приказу шефа полиции шли розыски Ивана Огарева. Правительство и впрямь полагало, что этот предатель не мог еще покинуть Европейскую Россию. Всякого пассажира, показавшегося подозрительным, забирали для объяснений в полицейский участок, а поезд тем временем отправляли дальше, нимало не беспокоясь об отставшем.

С русской полицией, весьма решительной и бесцеремонной, вступать в рассуждения совершенно бесполезно. Ее служащие носят воинские звания и действуют по-военному. Да и можно ли не повиноваться приказам, исходящим от монарха, который вправе предварять свои указы такой формулой: «Мы, Божьей милостью император и самодержец Московской, Киевской, Владимирской и Новгородской Руси, царь Казанский и Астраханский, царь Польский, царь Сибирский, царь Херсонесский-Таврический, государь Псковский, великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский, князь Эстонский, Ливонский, Курляндский и Семигаллийский, Белостокский, Карельский, Угрский, Пермский, Вятский, Болгарский и прочая, государь и великий князь земли Нижегородской, Черниговской, Рязанской, Полоцкой, Ростовской, Ярославской, Белозерской, Удорской, Обдорской, Кондинской, Витебской, Мстиславской, властитель областей гиперборейских, государь страны Иверийской, Карталинской, Грузинской, Кабардинской, Армянской, наследный государь и сюзерен князей черкесских, горских и прочая, наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голштейнский, Штормарнский, Диттмаршский и Ольденбургский». Поистине — велик и могуществен монарх, чей герб — двуглавый орел со скипетром и державой в когтях, в окружении гербов Новгородского, Владимирского, Киевского, Казанского, Астраханского и Сибирского, украшенный орденом св. Андрея и увенчанный царской короной!

Что касается Михаила Строгова — у него все было в порядке и, следовательно, полицейские меры его не касались.

На станции Владимир поезд на несколько минут остановился, и этого времени корреспонденту «Daily-Telegraph», похоже, хватило, чтобы составить себе исключительно полное — как в физическом, так и в моральном плане — представление об этой древней столице России.

На владимирском вокзале в поезд сели новые пассажиры. Среди них в дверях купе, где ехал Михаил Строгов, появилась молодая девушка.

Напротив царского гонца было свободное место. Девушка заняла его, поставив возле себя скромный саквояж из красной кожи, составлявший, по-видимому, весь ее багаж. После чего, потупив глаза и даже не взглянув на попутчиков, которых посылал ей случай, мысленно настроилась на предстоявшее путешествие, которое должно было продлиться еще несколько часов.

Михаил Строгов не мог не обратить на новую соседку пристального внимания. Поскольку место ее было против хода поезда, он предложил ей свое, более удобное, но она только поблагодарила его легким кивком.

Девушке было, вероятно, лет шестнадцать — восемнадцать. Ее поистине очаровательная головка являла собой славянский тип во всей его чистоте — тот несколько строгий тип, когда юному лицу, — как только, через год-другой, его черты определятся, — самой природой суждено стать не просто милым, но прекрасным. Из-под покрывавшей голову косынки выбивались пышные светло-золотистые волосы. У нее были карие глаза, излучавшие безграничную нежность. Прямой нос трепетными крыльями ноздрей смыкался с чуть опавшими бледными щеками. Губы были тонкого рисунка, но, казалось, давно уже разучились улыбаться.

Юная путешественница, насколько позволяла судить бывшая на ней широкая, простого покроя накидка, отличалась высокой и стройной фигурой. Хотя это была еще очень юная девушка, но ее высокий развитый лоб, четкие формы нижней части лица свидетельствовали о большой нравственной силе — и эта черта не ускользнула от взгляда Михаила Строгова. По всей видимости, девушке уже довелось познать страдания в прошлом, да и будущее рисовалось ей явно не в радужном свете, но не менее очевидно было и то, что она умеет бороться и полна решимости преодолевать трудности жизни. В ней чувствовались сильная, твердая воля и умение сохранять спокойствие даже в таких обстоятельствах, когда и мужчина мог пойти на попятную или не сдержать гнева.

Такое впечатление производила эта девушка на первый взгляд. Михаила Строгова, человека тоже энергичного по природе, черты эти не могли не поразить, и он, хотя и старался не докучать своей соседке навязчивым взглядом, продолжал внимательно за ней наблюдать.