Человек с той стороны - Ури Орлев Страница 8

Оказалось, что у них тоже была. Но тогда я еще этого не знал.

Вацек и Янек не были моими близкими друзьями. Хотя они опережали меня на два класса, я был крупный для своего возраста и не слабее их, и поэтому они иногда приглашали меня «искать приключений». Мы ходили, к примеру, в Пражское предместье, через мост Кербедза — я мог наврать маме, что иду к бабушке, — и дрались с тамошними ребятами. Или ходили красть по мелочи из лавок. По-моему, они никогда не ходили на исповедь, потому что порой воровали такие вещи, которые я даже трогать не осмеливался. Я таскал для себя мелочи — конфеты, например, — и каждый раз, когда говорил об этом на исповеди, наш ксендз наказывал мне прочесть две молитвы вместо одной и произносил мрачным голосом, как будто из могильной ямы: «Вор кончает веревкой, сын мой…»

А иногда, когда у нас — у Вацека, Янека и меня — было хорошее настроение, мы «учили» малышей, останавливая их на улице. Отловим такого по дороге в школу — и объясняем ему, откуда берутся дети.

Вацек и Янек делали это особенно хорошо. Мама говорила, что у них просто нет совести.

Ну вот, я несся себе по замерзшей луже, и вдруг, откуда ни возьмись, выскочили из-за угла Вацек и Янек — и сразу ко мне, с гадкой такой улыбкой:

— А ты что здесь делаешь?

И начали гоготать. Потому что на самом деле они прекрасно знали о моем распорядке. Знали, что я каждый понедельник утром должен возвращать велосипед пана Корека во двор за трактиром, потому что каждое воскресенье вечером мой отчим напивается в этом трактире так, что не в состоянии решить, с какой ноги начать путь домой, с левой или с правой.

Они отсмеялись, а потом объяснили мне, что в этих местах часто появляются евреи, которые тайком выходят из гетто, чтобы выбраться из города. И если ты приметишь человека, который идет, стараясь выглядеть спокойным и равнодушным, а на деле его глаза так и бегают во все стороны, и сам он бледный и лицом похож на еврея, то нужно к нему этак вежливо подойти и сказать: «Зайдемте, пан, в подворотню, мы просто хотим у вас что-то спросить». И сразу видно, как он начинает дрожать, потому что он уже все понимает. И тогда нечего даже сомневаться, что он еврей.

На улице ты с ним говоришь вежливо, чтобы не привлечь внимания какого-нибудь прохожего: не дай бог, увидит и тоже захочет войти в долю. Но когда вы уже зашли в подворотню, там ты можешь спокойно кончить свои дела с ним, а потом уйти себе как ни в чем не бывало.

Они мне все это рассказали как самое обычное дело, и все-таки я испугался. Тогда они сказали, что не выдают этих евреев ни полиции, ни немцам. А ведь за это можно было получить хорошее вознаграждение. Нет, они их всего лишь «чистят» — забирают у них деньги, а потом дают уйти. Иногда даже оставляют немного, чтобы было на дорогу или еду купить. Зато у них, у Вацека и Янека, появляются деньги, много денег, на все что угодно. И они опять начали гоготать не переставая, и тогда кто-то наверху открыл окно и выплеснул на нас ведро воды. Вацек поднял было камень, но тут в воротах появился сторож и погрозил нам кулаком. Тогда мы немного отошли. Вацек взвесил камень в руке и посмотрел, куда бы его швырнуть. На той стороне улицы брел, к своему несчастью, пес — он и получил этот камень. И даже не заскулил — просто поджал хвост и дал деру.

Они спросили, хочу ли я к ним присоединиться. Я сказал:

— Я думаю, это грех.

— Ну так сходи к своему ксендзу и исповедуйся, — насмешливо сказал Вацек.

А Янек добавил:

— Не будь фраером. У этих евреев кроме купюр есть еще много золота и бриллиантов. И подумай, какие вещи ты сможешь купить на эти деньги. Ты что, любишь евреев?

Я видел, что они именно так и думают обо мне — что я фраер и придурок, который любит евреев.

— Но если дойдет до мамы…

— Если ты ей сам не расскажешь, как это до нее дойдет?

— Да он еще сопляк совсем, маменькин сыночек, — презрительно сказал Вацек. — Идем, брось его.

Мне было четырнадцать лет, но я выглядел на все шестнадцать и даже больше, и это их пренебрежение меня разозлило. В трактире у пана Корека многие говорили о том, какие деньги несут с собой евреи, которые бегут из гетто. Я сам слышал о нескольких поляках, которые изрядно нажились на таких делах. И потом, в самом деле, если я сам не расскажу, как они узнают, мама и отчим? Я представил себе, сколько чего смогу накупить на такие деньги. И подумал: а что?! Всего один раз! Даже если я не пойду с ними, они все равно обчистят какого-нибудь еврея. Так какая разница? И я сказал:

— Хорошо.

Янек похлопал меня по плечу, и мы пошли искать евреев. И сразу увидели одного — он и правда шел так, как будто куда-то спешил, и действительно был бледным. И хотя такие встречались и среди наших, но у этого глаза бегали во все стороны, даром что он старался не поворачивать голову. Мы затолкали его в ворота одного дома и сразу же сказали:

— Жид, давай деньги!

Он начал умолять. Если мы заберем у него деньги, ему останется только пойти и сдаться немцам. Потому что он не сможет укрыться. И у него не будет на еду. У меня немного болело за него сердце. Но ребята предупредили:

— Из твоей доли.

А потом Вацек сказал еврею:

— Будь доволен, что мы не ищем у тебя бриллиантов в швах и золотых монет, которые ты наверняка зашил в свои трусы.

Это был большой сверток денег. И они уступили мне, оставив ему немного тоже, и даже не за мой счет. А потом мы его отпустили. И всю дорогу в школу я думал о том, что теперь смогу купить себе все, что