Печать Цезаря - Альфред Рамбо Страница 8

Такие слова огорчали стариков, только молча покачивавших седыми головами.

Многие из воинов моего отца любили меня. Прежде всего ко мне был привязан Думнак, искатель приключений, и Арвирах, нераздельный товарищ всех его похождений.

Они-то и выучили меня сидеть на лошади, управлять ею пятками и голосом, не бояться, когда она горячится, становится на дыбы и брыкается.

Они кроме того выучили меня действовать мечом, копьём и даже стрелять из лука, и хотя лук не считался благородным оружием, годным для военных действий, но он нужен был для охоты.

Из всех воинов моего отца я всего более любил Придано.

Он был уже в летах, так как служил ещё во времена моего деда. Храбростью он превосходил всех своих товарищей, и когда-то получил такой удар по лицу, что у него навеки закрылся левый глаз. Но он не хвастал, как многие из его товарищей, никогда не рассказывал о своих битвах, не выпрашивал подарков и не был жаден к деньгам. Всадником он сделался очень поздно, и то по старшинству. За господским столом он ел без жадности и пил умеренно. В хижине своей он жил одиноко и был холост. В свободное от службы время он всего более любил бродить по полям лесам. Он любил животных, в особенности слабых, и хижина его была полна ими. На крыше у него было положено старое колесо для гнезда аистов. У дверей была привязана молодая лисица, которую ему хотелось приручить. Над дверью висела клетка с сойками и с сорокой, умевшей насвистывать кое-какие из напевов Вандило. Входя к нему в хижину, надо было остерегаться, чтобы не раздавить ужа, уползавшего под его койку, зайчика, белку и двух ежей. В садике у него бегала собачонка, никуда не годная, кошка с котятами и два или три кролика. .

Я очень часто ходил к нему и находил его хижину лучше нашего дома.

Это был человек простодушный, любивший лес, поля, луга. Его единственный глаз голубого цвета с наслаждением смотрел на небо, окрашенное утренней и вечерней зарёй. Товарищи его подсмеивались, что он беседует с облаками и через них отправляет послания в далёкие страны. Крестьяне же уверяли, что он слышит, как растёт трава на лугах. Моё общество доставляло ему большое удовольствие, и между мной, десятилетним мальчиком, и стариком установилась самая тесная дружба. Он водил меня с собой гулять и знал, когда поспеют орехи, и где растут дикие яблоки, которые я предпочитал плодам из отцовском сада. Он выучил меня ставить силки, удить рыбу и ловить раков. С ним я ходил очень далеко, и мы иногда добирались до скалистых гор около Сены.

Оттуда мы видели у ног своих остров Лютецию, с частоколом на валу, с деревянными, крытыми соломой хижинами, с двумя мостами на правом и на левом рукавах реки. Деревня походила на громадную плоскую лодку с двумя вёслами.

Жители как муравьи копошились на улицах Лютеции. Ведь Лютеция была самой большой деревней в нашей стране, и я считал её тогда самым больший городом всего мира. В ней было пятьсот шагов в длину и сто в ширину, и стояло полторы тысячи хижин, в которых жило восемь тысяч душ, считая женщин и детей.

На соседних островках не было ни домов, ни жителей. Сколько раз мы спускались туда охотиться за кабанами, ставить капканы на выдр, в то время как кругом нас летали цапли, дикие утки, лебеди и всякая другая дичь!

Неподалёку от нас, на горе Люкотице, покрытой дубами, на самой вершине находился храм Белизаны, окружённый липами, запах которых очень любила богиня.

Однажды с восходом солнца, Придано, Думнак, Арвирах и я отправились из Альбы. Лошадей своих мы хорошо накормили и взяли продовольствия на целый день. Мы рассчитывали охотиться по болотам и доехать до ближайшей реки. День был чудный, осенний. В последнюю неделю были сильные дожди и бури, наделавшие немало бед. В глубокой рытвине мы нашли какие-то громадные кости рук и ног, принадлежавших, несомненно, великанам. Мы вдвоём не могли поднять одной из этих костей.

— Это, вероятно, кости высоких, как лес, воинов, сопровождавших Гу-Гадарна. Мудрено ли, что с такими ногами и руками они перепрыгивали через Рейн, Вандило не врёт, рассказывая об этом в своих песнях.

Арвирах и Придано находили, что я прав. Конечно, это были кости воинов Гу-Гадарна, а может быть даже его самого. Думнак же, ни слова не говоря, рыл своей секирой между белых утёсов и затем вдруг позвал нас и показал что-то, отрытое им. Это был череп, величиной с хижину, в котором легко могли поместиться два человека.

В углублении каждого глаза можно было положить по телёнку. Но замечательнее всего были два белых рога, выступавших перед головой и загнутых вверх.

Думнак привёл нас к этому черепу и сказал:

— Ну, однако красив же был ваш Гу-Гадарн! Посмотрите на это чудовище!

Далее мы нашли такую же большую, но ещё более странную голову, с длинной челюстью и с двумя рядами острых, как наконечники стрел, зубов. Нам пришлось согласиться, что это были остатки колоссальных слонов и гигантских ящеров, о которых гласит предание.

— Да и кроме того, — продолжал Думнак, — разве могли существовать люди такого роста?..

Мать моя неохотно отпускала меня с Придано, а в особенности с Думнаком, и находила, что мне пора учиться кое-чему другому, кроме плетения сеток из тростника.

Сначала попробовал меня обучать друид различным священным песням и стихам; но я никак не мог одолеть их. Друид потерял терпение и сказал матери:

— Ну, я вижу, что Венестос никогда не станет никем, кроме охотника за оленями и людьми... Боги наградили его крепкой головой для того, чтобы он мог лучше выносить удары... Сожалею, что он так глуп; но верхом на лошади он будет очень красив.

Но матери моей вовсе не хотелось, чтобы я остался глупым: она призвала из Лютеции человека, много путешествовавшего по югу. Он выучил меня писать по-галльски греческими и латинскими буквами и говорить немного по-римски. К несчастью, он не мог остаться у нас более трёх месяцев. Когда он отправился домой, отец дал ему двенадцать живых баранов, а мать дала золота.

Я начал охотиться под руководством Думнака и Арвираха с сыновьями соседних начальников. Мы устроили общую казну: за убитого зайца платили две маленькие бронзовые монеты, за лисицу — серебряную монету, так как лисица считалась врагом дичи; за косулю — две серебряные монеты и т. д. В конце года, в день Ардуины, богини дичи, мы разбивали глиняный горшок с монетами и покупали итальянского вина, барана или быка, смотря по собранным деньгам, и приносили их