100 великих катастроф на море - Евгений Викторович Старшов Страница 8

Острыми веслами бейте; быть может, Зевес покровитель

Нам от погибели близкой уйти невредимо поможет.

Ты же внимание, кормщик, удвой; на тебя попеченье

Главное я возлагаю – ты правишь кормой корабельной:

В сторону должен ты судно отвесть от волненья и дыма,

Видимых близко, держися на этот утес, чтоб не сбиться

Вбок по стремленью – иначе корабль, несомненно, погибнет».

Так я сказал; все исполнилось точно и скоро; о Скилле ж

Я помянуть не хотел: неизбежно чудовище было;

Весла б они побросали от страха и, гресть переставши,

Праздно б столпились внутри корабля в ожиданье напасти.

Сам же я, вовсе забыв повеление строгой Цирцеи,

Мне запретившей оружие брать для напрасного боя,

Славные латы на плечи накинул и, два медноострых

В руки схвативши копья, подошел к корабельному носу

В мыслях, что прежде туда из глубокого жадная Скилла

Бросится лога и там ей попавшихся первых похитит.

Тщетно искал я очами ее, утомил лишь напрасно

Очи, стараясь проникнуть в глубокое недро утеса.

В страхе великом тогда проходили мы тесным проливом;

Скилла грозила с одной стороны, а с другой пожирала

Жадно Харибда соленую влагу: когда извергались

Воды из чрева ее, как в котле, на огне раскаленном,

С свистом кипели они, клокоча и буровясь; и пена

Вихрем взлетала на обе вершины утесов; когда же

Волны соленого моря обратно глотала Харибда,

Внутренность вся открывалась ее: перед зевом ужасно

Волны сшибались, а в недре утробы открытом кипели

Тина и черный песок. Мы, объятые ужасом бледным,

В трепете очи свои на грозящую гибель вперяли.

Тою порой с корабля шестерых, отличавшихся бодрой

Силой товарищей, разом схватя их, похитила Скилла;

Взор на корабль и на схваченных вдруг обративши, успел я

Только их руки и ноги вверху над своей головою

Мельком приметить: они в высоте призывающим гласом

Имя мое прокричали с последнею скорбию сердца.

Так рыболов, с каменистого берега длинносогбенной

Удой кидающий в воду коварную рыбам приманку,

Рогом быка лугового их ловит, потом, из воды их

Выхватив, на берег жалко трепещущих быстро бросает:

Так трепетали они в высоте, унесенные жадною Скиллой.

Там перед входом пещеры она сожрала их, кричащих

Громко и руки ко мне простирающих в лютом терзанье.

Страшное тут я очами узрел, и страшней ничего мне

Зреть никогда в продолжение странствий моих не случалось.

Скиллин утес миновав и избегнув свирепой Харибды,

Прибыли к острову мы наконец светоносного бога

(то есть опять же на Сицилию. – Е.С.).

Но после отдыха и отплытия разразился шторм:

Мачту поднявши и белый на мачте расправивши парус,

Все мы взошли на корабль и пустились в открытое море.

Но, когда в отдалении остров пропал и исчезла

Всюду земля и лишь небо, с водами слиянное, зрелось,

Бог громовержец Кронион тяжелую темную тучу

Прямо над нашим сгустил кораблем, и под ним потемнело

Море. И краток был путь для него. От заката примчался

С воем Зефир, и восстала великая бури тревога;

Лопнули разом веревки, державшие мачту; и разом

Мачта, сломясь, с парусами своими, гремящая, пала

Вся на корму и в паденье тяжелым ударом разбила

Голову кормщику; череп его под упавшей громадой

Весь был расплюснут, и он, водолазу подобно, с высоких

Ребр корабля кувырнувшися вглубь, там пропал, и из тела

Дух улетел. Тут Зевес, заблистав, на корабль громовую

Бросил стрелу; закружилось пронзенное судно, и дымом

Серным его обхватило. Все разом товарищи были

Сброшены в воду, и все, как вороны морские рассеясь,

В шумной исчезли пучине – возврата лишил их Кронион.

Я ж, уцелев, меж обломков остался до тех пор, покуда

Киля водой не отбило от ребр корабельных: он поплыл;

Мачта за ним поплыла; обвивался сплетенный из крепкой

Кожи воловьей ремень вкруг нее; за ремень уцепившись,

Мачту и киль им поспешно опутал и плотно связал я,

Их обхватил и отдался во власть беспредельного моря.

Стихнул Зефир, присмирела сердитая буря; но быстрый

Нот поднялся: он меня в несказанную ввергнул тревогу.

Снова обратной дорогой меня на Харибду помчал он.

Целую ночь был туда я несом; а когда воссияло

Солнце – себя я узрел меж скалами Харибды и Скиллы.

В это мгновение влагу соленую хлябь поглощала;

Я, ухватясь за смоковницу, росшую там, прицепился

К ветвям ее, как летучая мышь, и повис, и нельзя мне

Было ногой ни во что упереться – висел на руках я.

Корни смоковницы были далеко в скале и, расширясь,

Ветви объемом великим Харибду кругом осеняли;

Так там, вися без движения, ждал я, чтоб вынесли волны

Мачту и киль из жерла, и в тоске несказанной я долго

Ждал – и уж около часа, в который судья, разрешивши

Юношей тяжбу, домой вечерять, утомленный, уходит

С площади, – выплыли вдруг из Харибды желанные бревна.

Бросился вниз я, раскинувши руки и ноги, и прямо

Тяжестью всею упал на обломки, несомые морем.

Их оседлавши, я начал руками, как веслами, править.

Скилле ж владыка бессмертных Кронион меня не дозволил

В море приметить: иначе была б неизбежна погибель.

Девять носился я дней по водам; на десятый с наставшей

Ночью на остров Огигию выброшен был, где Калипсо

Царствует, светлокудрявая, сладкоречивая нимфа.

Принят я был благосклонно богиней.

По пути с ее острова к острову феаков Одиссеев плот настигло новое крушение:

В это мгновенье большая волна поднялась и расшиблась

Вся над его головою; стремительно плот закружился;

Схваченный, с палубы в море упал он стремглав, упустивши

Руль из руки; повалилася мачта, сломясь под тяжелым

Ветров противных, слетевшихся друг против друга, ударом;

В море далеко снесло и развившийся парус, и райну.

Долго его глубина поглощала, и сил не имел он

Выбиться кверху, давимый напором волны и стесненный

Платьем, богиней Калипсою данным ему на прощанье.

Вынырнул