Константин Седых - Даурия Страница 80

– Ну, один, конечно, и вызвался. Некий Самойлов.

– Это какого же Самойлова?

– Гавриила, младший сын.

– Это известный хулиган. Он перед войной у меня в работниках жил. Знаю его, сукиного сына, – махнул рукой Сергей Ильич.

– Так вот, этот самый Самойлов взобрался на колокольню. Встал в пролете и крикнул детворе: «Зовите народ, ребятишки, сейчас представление устрою!»

– Смотри ты, какой мерзавец!

– Да, именно мерзавец… Когда сбежался народ, он взял да и перерезал веревки, которыми был привязан средний колокол. Колокол, конечно, вдребезги. Старики тут же решили расправиться с этой сволочью. Спустили его с колокольни по лестнице. Крепко изувечили. Да и совсем бы порешили, если бы не вмешалась милиция. Теперь, почитай, вся станица на фронтовиков зубы точит.

– Колокол – это случайность, – заговорил Истомин. – Этим органической ненависти в народе к новым порядкам не вызовешь. Но вы здесь можете неплохо сыграть и на этом. У вас, по-моему, господа, обстановка исключительно благоприятная. Во-первых, убийство, совершенное вашим фронтовиком на масленице, во-вторых – колокол, а в-третьих – попытки мужиков лишить казаков вечно принадлежавшей им земли. Все это на чаше весов потянет в нашу пользу. Этого не упускайте из виду.

– Это верно, – согласился Каргин. – А когда Семенов перейдет от слов к делу?

– Вы говорите о выступлении, Елисей Петрович?

Каргин кивнул.

– Этого нужно ждать со дня на день. Но ведь это будет уже третье выступление. Атаман еще в марте пробовал наступать. Однако слабая материальная база и малочисленность отряда обрекли наступление на неудачу. Красная гвардия и вернувшийся с фронта поголовно большевистский Первый Аргунский полк загнали атамана в Маньчжурию.

– А теперь не может случиться то же самое?

– Нет. Теперь дела не те. Атаман имеет весьма ощутительную помощь от наших союзников. С организационной неурядицей покончено. Большая работа проведена среди ононского и караульского казачества. Обеспечены восстания в тылу. Словом, до прихода атамана остались считанные дни.

– Это приятная весточка. Стало быть, надо готовиться. Как ты, Елисей, думаешь? – спросил Сергей Ильич.

– Тут и думать нечего. Надо сколачивать надежных казаков.

– Вот это похвально. Так и нужно действовать, – польстил Каргину Истомин.

– Ну, и мы у себя не отстанем в Орловской, – прогудел дьякон. – Взрыхлим, так сказать, почву…

К вечеру Истомин уехал по другим станицам и поселкам сколачивать контрреволюционные группы, из которых выросли потом, через год, оголтелые кулацкие дружины, творившие суд и расправу над всеми, кто сочувствовал красным.

Проводив его, Сергей Ильич вышел с гостями на улицу.

На площади толпилась молодежь. Федот Муратов и еще какой-то парень в широких плисовых штанах играли с девками в горелки. Тут же, неподалеку, казаки катали бабки, играли в карты. Кто-то грубым, пропитым голосом громко кричал:

– Замирил, да три с полтиной под тебя!

– Видать, крупная игра идет. Боюсь, что скоро кулаки в ход пойдут, – рассмеялся Гусаров.

– Чего доброго, а за этим у наших дело не станет, – отозвался Каргин.

Сергей Ильич глубоко и шумно вздохнул, поглядел на площадь, на ясный и теплый закат, весело сказал:

– Ну, братцы мои, полегчало на сердце. Может, оно и опять по-старому заживем. А то ведь и на улицу показаться страшно было. Заставим мы всю шантрапу под нашу дудку плясать, другие у нас теперь разговоры с ней будут.

– А не рано ли, Сергей Ильич, торжествуешь? – опять усмехнулся Гусаров.

– Нет, не рано. Вот дождемся атамана, а там и начнем дураков уму-разуму учить. – И он, прищурив глаза, сладко потянулся, как сытый кот.

XIV

На площади, возле церкви, собралась молодежь со всех концов поселка ставить большие качели. Крепко связанные березовыми кольцами шестисаженные бревенчатые козлы подымали длинными ухватами, сделанными из бастрыков. Поодаль толпились, луща китайские земляные орехи, казачата и девки, покуривали на камнях у церковной сторожки старики. Постановкой качелей заправлял Федот Муратов, обосновавшийся после возвращения с фронта у Платона Волокитина, от которого и ушел на службу. Вернулся он с полным бантом Георгиевских крестов. На Царской улице им откровенно восхищались. Богачи тонко льстили ему и всеми силами старались поссорить его с революционно настроенными фронтовиками. Обрабатывали Федота толково, и скоро забыл он, как собирался «пускать пух» из поселковых тузов, когда возвращались домой. Горделиво похаживая по улицам с гармонью через плечо, не разлучался он ни на минуту с крестами, а пьяный шумел и куражился больше прежнего. От своих недавних единомышленников отшатнулся и даже не здоровался с ними. Тимофей Косых дважды пытался поговорить с ним по душам, но всякий раз Федот отделывался шутками. Когда же Тимофей в упор спросил его, долго ли он будет еще носить на себе старорежимные побрякушки, Федот побагровел, гневно мотнул рыжим чубом и сказал, отчеканивая каждое слово:

– Ты моих крестов не трогай, они мне не мешают. Носил их и буду носить, а в советчиках не нуждаюсь.

– А если их силой с тебя снимут?

– Пусть попробуют… Горло перерву, а крестов не дам. Никто мне их заслуживать не помогал, нечего и теперь соваться. Я своим умом живу.

– Своим ли?

– У тебя не занимал.

– Вон ты как заговорил, – перестав улыбаться, разочарованно протянул Тимофей, а на прощание жестко бросил: – Ну-ну, смотри, Муратов. Голова у тебя шибко кружает…

После этого разговора Федот перестал заходить к Тимофею. Потом наслышался Тимофей, что зачастил Федот к Чепалову и Каргину, встречаясь с которыми на народе всегда здоровался за руку как с равными. «Хитро оплели Федотку, – подумал он тогда про Сергея Ильича и Каргина. – Не мешало бы им хвосты прищемить».

…Ставить качели Федот явился навеселе. Был одет он в белую чесучовую рубашку и в необъятно широкие шаровары с алыми лампасами батарейца. От всей его широкой медвежьей фигуры так и веяло силой и молодечеством. Где ничего не могли поделать трое, он подбегал и легко управлялся один, вызывая одобрительные замечания стариков.

Когда первые козлы стали подымать вверх, Роман охотно откликнулся на призыв Федота вместе с ним взяться за ухват, хотя и знал, что по силе он ему далеко не пара. Подымали козлы рывками. Торопливо перебегая под нависшими грозно бревнами, которые удерживались на привязанных к кольцу канатах, они ловко подхватывали их ухватом в самых опасных местах. Федот все время возбужденно командовал:

– Раз, два, взяли! – и со стоном налегал на ухват так, что Роман, желая не отстать от него, напрягался изо всех своих сил.

Оставалось сделать последние усилия, и козлы бы встали на место. Но, чтобы придать им устойчивость, требовалось все время плавно и осторожно разводить их комли в стороны. Одно из бревен разводил Платон Волокитин, играючи управлявшийся с ним. Но в это мгновение другое бревно, за которое вчетвером держались жидковатые в кости парни, попало в мягкую почву и стало скользить. Толпа испуганно вскрикнула. Козлы покачнулись и сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей стали падать. На минуту падение их задержали торопливо, невпопад подставленные со всех сторон ухваты. Роман и Федот, желая окончательно удержать козлы, кинулись под них поближе к вершине и, рискуя быть раздавленными насмерть, натужно подперли их. Может, они бы и удержали их, если бы не лопнула скреплявшая ухват веревка. Роман не устоял на ногах и упал на спину, глядя широко раскрытыми от ужаса глазами на ринувшиеся вниз козлы. «Пропал, – мелькнула в его голове мгновенная мысль, и он представил, как хрустнут его раздробленные под страшной тяжестью кости, как брызнет во все стороны кровь. Но Федот не растерялся. Он успел принять козлы на вытянутые кверху руки. Ослабив тем самым силу удара, подставил он под них правое плечо и с нечеловеческим напряжением, пошатнувшись, удержал их. Роман вскочил на ноги, и первое, что он увидел, были напряженные до отказа руки Федота. Федотово лицо было залито клейким потом, глаза вытаращены. И Роман понял, что он едва держится. Поняли это и другие. Кинувшись на выручку Федоту, Роман увидел, как Платон, нагнувшись, скользнул под козлы. Как будто шутя, уперся он в них, но у Федота сразу перестали дрожать руки, и он облегченно переступил с ноги на ногу. „Ох и чертяка этот Платон“, – подумал с восхищением Роман, когда подцепленные ухватами козлы снова полезли в небо.

Федот выплюнул изо рта кровавый вязкий ошметок, подошел к Роману, хрипло спросил:

– Ну как, Улыбин?

– Да ничего.

– Молодчага, молодчага! Поставим качелю – гулять пойдем. Пойдешь?

– Пойду, – охотно согласился Роман.

Уже козлы были поставлены и на них лежала суковатая толстая матка, сидя на которой верхом привязывал веревки для качелей босой Данилка Мирсанов, когда на площади появились подгулявшие низовские фронтовики. Были тут Гавриил Мурзин, Лукашка Ивачев и еще человек шесть. Сняв фуражки, почтительно поздоровались они со стариками, поздравили их с праздником.