Стефан Цвейг - Мария Антуанетта Страница 86

***

В это утро последней, решающей битвы между Монархией и Республикой в толпе у Тюильри стоит юный лейтенант без должности, корсиканец Наполеон Бонапарт. Словно глупца, высмеял бы он всякого, кто стал бы утверждать, что ему, Наполеону, предстоит однажды занять этот дворец как преемнику Людовика XVI. Сейчас он свободен, не зачислен в армию, и вот своим непогрешимым взглядом солдата оценивает шансы нападающей и защищающейся сторон. Несколько пушечных залпов, один стремительный удар, и этих каналий (как позже, на острове Святой Елены, презрительно назовёт он жителей предместий), словно железной метлой, повымело бы отсюда. Имей король возле себя этого незначительного артиллерийского лейтенанта, он устоял бы против всего Парижа. Но здесь, во дворце, никто не обладает железным сердцем и быстро оценивающим взглядом этого маленького лейтенанта. "Не нападать, сохранять спокойствие, решительно защищаться" – этот приказ, данный солдатам, полумера и уже поэтому – предрешённое поражение.

Семь утра; передовой отряд повстанцев подошел к дворцу. Это неорганизованная вооружённая толпа, опасная не своей боеспособностью, и несгибаемой решимостью. Уже собираются люди возле подъёмных мостов. Дальше откладывать решение нельзя. Редерер, генеральный прокурор, чувствует свою ответственность. Ещё час назад он советовал королю обратиться к Национальному собранию и просить у него защиты. Но тут вспыхивает Мария Антуанетта: "Сударь, у нас здесь достаточно сил, и пришло наконец время определить, кому быть у власти – королю или мятежникам, конституции или революционерам".

Но король не находит нужных энергичных слов. Тяжело дыша, сбитый с толку, сидит он в своём кресле и ждёт, ждёт, сам не зная чего; одного лишь желает он – устраниться от всяких действий, уклониться от какого бы то ни было решения. Вновь подходит к нему Редерер со своим шарфом, обеспечивающим доступ повсюду; несколько городских советников сопровождают его. "Сир, настойчиво обращается он к Людовику XVI, – Ваше величество, вам нельзя терять ни минуты, единственное спасение для вас – это Национальное собрание". – "Однако на площади не так–то уж много людей", – боязливо возражает король, желающий лишь одного – оттянуть время. "Сир, огромная толпа с двенадцатью пушками движется сюда из пригородов".

Мария Антуанетта не может более сдерживать своё возбуждение, кровь приливает к лицу, она должна принудить себя не показать свою слабость перед этими мужчинами, ни один из которых не думает по–мужски. Искушение велико, но и ответственность огромна; в присутствии короля Франции женщина не должна давать приказ к бою. И она ждёт решения этого вечно колеблющегося человека. Наконец он поднимает свою тяжёлую голову, несколько секунд смотрит на Редерера, затем вздыхает и говорит, счастливый тем, что принял решение: "Идемте!"

И без боя, даже без попытки сопротивления, Людовик XVI покидает замок, построенный его предками, покидает, чтобы никогда более не вернуться назад. Он идёт вдоль рядов дворян, смотрящих на него с презрением, мимо солдат–швейцарцев, которым забывает сказать, должны они сопротивляться или нет, сквозь толпу, всё более и более разрастающуюся, открыто смеющуюся над королём, его женой и горсткой верных им людей, даже угрожающую им. Они проходят по саду – впереди король с Редерером, за ними, поддерживаемая морским министром, Мария Антуанетта с дофином. С недостойной поспешностью торопятся они к крытому манежу Школы верховой езды, где некогда двор весело и беззаботно проводил время, а сейчас Национальное собрание отпразднует свой триумф – ведь король Франции, дрожа за собственную жизнь, будет искать у него защиты. Всего две сотни шагов отделяют дворец от Манежа. Но эти двести шагов невозвратно отдаляют Марию Антуанетту и короля от ранее принадлежавшей им власти. Королевской власти пришёл конец.

***

Собрание со смешанным чувством принимает просьбу своего прежнего государя об убежище, просьбу государя, с которым оно всё ещё связано присягой. В порыве великодушия, поражённый неожиданностью, Верньо, президент Собрания, заявляет: "Сир, вы можете рассчитывать на решимость Собрания. Его члены поклялись умереть за права народа, за установленную им власть". Это серьёзное обещание, ведь в соответствии с конституцией король всё ещё наравне с Собранием являет собой власть – в этом хаосе Собрание делает вид, что порядок ещё существует. Внимание председательствующего обращают на то, что в соответствии с конституцией королю запрещено присутствовать в зале во время заседания. Но так как Собрание должно продолжаться, королю в качестве убежища предоставляется прилегающая к залу ложа, в которой обычно находятся секретари–стенографы. Эта ложа – помещение настолько низкое, что в нём невозможно стоять, в ложе спереди – несколько кресел, в глубине лежит соломенный тюфяк; железная решётка отделяет ложу от зала. Решётку депутаты спешно удаляют, нельзя не считаться с тем, что толпа попытается силой захватить королевскую семью; решено, что в этом случае заседание будет прервано и депутаты окружат членов королевской семьи. Вот в этой–то клетке в знойный августовский день в ней можно задохнуться от жары – Мария Антуанетта и Людовик XVI с детьми должны провести 18 часов, непрерывно ощущая на себе любопытные, злобные или сочувствующие взгляды депутатов.

Но что унижает их ещё больше, чем откровенная, подчёркнутая неприязнь, так это абсолютное безразличие, оказываемое Национальным собранием королевской семье все эти 18 часов. На короля и королеву обращают не более внимания, чем на служителей в зале или на зрителей на трибунах; ни один депутат не подходит к ним с приветствием, никто и не думает хоть как–то облегчить им пребывание в этом загоне. Им разрешено лишь слушать, что говорят о них. Фантасмагорическая ситуация: они как бы со стороны наблюдают собственные похороны.

***

Внезапно Собрание охватывает волнение. Некоторые депутаты вскакивают со своих мест и прислушиваются. Дверь распахивается настежь, возле Тюильри раздаются ружейные выстрелы, окна дребезжат от глухих ударов – это канонада. Пытаясь проникнуть во дворец, мятежники встретили сопротивление швейцарцев. В жалкой поспешности своего бегства король совершенно забыл дать указание, или, как всегда, ему недостало энергии собраться с духом, чтобы сказать ясное ДА или НЕТ. Впервые прежнему, не отменённому приказу обороняться, швейцарские гвардейцы защищают пустые покои сбежавшего короля и по команде своих офицеров дают несколько залпов. Они очищают двор, отбивают притащенные толпой пушки, показывая этим, что решительный владыка в окружении преданных ему людей мог бы с честью защищаться.

И только сейчас вспоминает король, безголовый повелитель (скоро он действительно потеряет голову), о своём долге – не требовать от других мужества и самопожертвования там, где сам он оказался малодушным; он посылает швейцарцам приказ прекратить всякую защиту дворца. Но и на этот раз – вечное роковое слово его царствования – поздно! Нерешительность или забывчивость короля стоит жизни белее чем тысяче людей. Озлобленная толпа врывается в беззащитный дворец. Вновь светят кровавые фонари Революции: на пиках высятся головы роялистов, лишь к одиннадцати часам кончается бойня. В этот день не упадёт более ни одна голова – упадёт лишь корона.

***

Не смея сказать ни слова, члены королевской семьи, сидя в душной и тесной ложе, должны наблюдать всё происходящее на заседании. Сначала видят они, как в зал заседания врываются их верные швейцарцы, чёрные от порохового дыма, с кровоточащими ранами, а по пятам за ними гонятся торжествующие мятежники, прселедующие их и в этом убежище. Затем на стол председателя выкладываются вещи, похищенные во дворце: серебро, украшения, письма, шкатулки с деньгами.

Молча должна слушать Мария Антуанетта, как восхваляют вождей восстания. Беззащитная, безмолвная, она выслушивает депутатов секций, выходящих к барьеру и горячо требующих низложения короля, должна быть свидетелем того, как искажаются в сообщениях совершенно ясные факты; оказывается, в набат били по приказу дворца, дворец осадил нацию, а не нация – дворец. И в который уже раз может она наблюдать вечную, неизменно повторяющуюся комедию – едва почувствовав, что ветер меняет направление, политики становятся трусами. Тот самый Верньо, который всего лишь пару часов назад именем Национального собрания клялся скорее умереть, чем допустить ущемление прав авторитета, установленного законом, теперь спешно капитулирует и вносит предложение и немедленной изоляции носителя исполнительной власти, то есть короля, требует перевода королевской семьи в Люксембургский дворец "под защиту граждан и закона", а это означает заключение под стражу.

Чтобы несколько смягчить удар, нанесённый роялистски настроенным депутатам этой внезапной переменой политики, Собрание видимости ради решает также вопрос о назначении воспитателя для наследного принца, хотя в действительности в настоящий момент никто более не думает уже ни о короле, ни о королевской власти. Короля лишают права вето, единственного его права, и тот самый закон, который был отвергнут королём, Собрание самовластно утверждает, не испрашивая на то согласия у этого беспомощного, потеющего человека, устало сидящего в ложе для секретарей, слабовольного человека, который, вероятно, в глубине души рад тому, что его уже ни о чём не спрашивают. Отныне Людовику XVI не нужно более принимать никаких решений. Отныне решения будут приниматься о нём.