Эдвард Резерфорд - Париж Страница 9

К концу дня их жилье наполнилось головокружительным запахом рагу, и они сели за стол раньше обычного. Ужин удался на славу. Луковый суп, хоть и считался пищей бедняков, был бесподобен, а свежие багеты благоухали и хрустели. Рагу мадам Гаскон обычно готовилось из свиных ног, овощей и тех приправ, что находились у нее в буфете, и представляло собой дешевое, но сытное блюдо. Но в этот день в соусе, густом как никогда, попадались даже кусочки говядины. На десерт мать побаловала их и камамбером, и козьим сыром, и зрелым грюйером, и запивалось все дешевым красным вином.

Люк совсем оправился после своего приключения и так искусно изобразил перед семьей Антуана Далу, что они хохотали до слез. Тома потом поведал о своей беседе с месье Эйфелем и о том, что́ инженер рассказал ему о статуе Свободы. И тут Люк снова заявил:

– Я хочу жить в Америке.

Это было встречено протестами.

– Как же ты будешь там один, без нас? – спросила его мать.

– И вы все со мной поезжайте, – сказал Люк.

Но больше никому в Америку не хотелось.

– Америка – прекрасная страна, в этом нет никакого сомнения, – заговорил месье Гаскон, разгоряченный вином. – Там есть все. Большие города, но не такие большие, как Париж, разумеется. А еще огромные озера, и горы, и прерии, которые тянутся, насколько хватает глаз. Если твоя родина не так хороша… Если ты англичанин, или немец, или итальянец – мы сейчас не о богачах говорим, конечно… Тогда… тогда в Америке, пожалуй, тебе будет лучше. Но у нас во Франции и так все есть. Горы – Альпы и Пиренеи, великие реки – Сена и Рона, бесконечные поля и пастбища, густые леса. У нас есть города, соборы и на юге – римские развалины. У нас имеются зоны самого разного климата. Лучшие вина в мире, три сотни разных сыров. Чего еще можно желать?

– У нас нет десертов, папа, – заметила Николь.

– Верно, – засмеялся Тома.

– Главное, что в Америке люди не дерутся друг с другом, – с чувством произнес Люк.

– О чем это ты? – вскричал отец. – Да они в Америке все время воюют. Сначала они сражались с англичанами. Потом с индейцами. Потом друг с дружкой. Они еще хуже, чем мы.

– Так что оставайся с нами и будь благодарен судьбе, – посоветовала своему младшему госпожа Гаскон.

– Ну ладно, – согласился Люк. – Останусь, пока Тома будет меня защищать.

– А! – Господин Гаскон с гордостью посмотрел на старшего сына. – За это стоит выпить!

И они выпили.

На следующее утро, проснувшись, Тома пошел к брату.

– Знаешь, – сказал он, – ты умеешь быть забавным. Вот и забавляй людей, заставляй смеяться. Тогда даже братья Далу полюбят тебя.

Когда он пришел на работу, его сразу разыскал старший мастер:

– Ты нашел брата?

– Да, месье.

– Ты сможешь работать с таким глазом? – Старший мастер посмотрел на синяк под глазом Тома.

– Да, месье.

Начальник кивнул. Выходцев из Маки не принято расспрашивать о подобных вещах.

Тома спокойно проработал весь день. Господин Эйфель в мастерские не заглядывал.

На следующий день была суббота. Тетя Элоиза стояла на большой площади перед собором Нотр-Дам, смотрела на троих детей Бланшар, выстроившихся перед ней в ряд, и думала о том, что ее брат Жюль и его жена неплохо потрудились.

Старший, Жерар, достигший уже шестнадцати лет, был целеустремленным юношей с квадратным жестким лицом, который имел все задатки для того, чтобы в недалеком будущем стать партнером отца в семейном торговом деле. Однако Элоиза предпочитала младшего брата, Марка, – высокого и красивого, как отец, но более тонкого сложения. В нем ощущался интеллект и воображение, и потому он был ближе Элоизе по складу ума. Увы, школьные его занятия не приносили стабильных успехов, и он был склонен к мечтательности. «Беспокоиться не о чем, – убеждала она Жюля, когда тот делился своими опасениями. – Тринадцатилетние мальчики должны мечтать. Кто знает, может, когда-нибудь он создаст в искусстве или литературе нечто такое, что прославит нашу фамилию».

И наконец, была еще маленькая Мари. Вряд ли можно судить о характере человека восьми лет от роду, рассуждала тетя Элоиза. Но девочка росла доброй и милой – это уже было очевидно. И разве можно было не любить эти голубые глаза, и массу золотых кудряшек, и очаровательную пухлость детского тельца, которое однажды превратится в прекрасную женскую фигуру?

Тем не менее тете Элоизе казалось, будто у одного из этих троих детей имелся недостаток. Не слишком серьезный, но тревожный. Пока она держала свои подозрения при себе, рассчитывая, что даже если она права, то недостаток этот исправим. Кроме того, напоминала она себе, никто не идеален.

Собственную роль в семье тетя Элоиза видела в том, чтобы пробудить в детях как можно больше даров духа. Вот почему сегодня утром, во время прогулки на остров Сите, она перво-наперво привела их к прелестной церкви Сент-Шапель.

В тете Марку нравилась элегантность и то, что она знает чрезвычайно много интересных вещей. Они стояли в высокой капелле, залитой теплым светом, падающим через огромные окна, и, задрав голову, смотрели на высокие готические своды синего и золотого цветов. От этой красоты у Марка захватывало дух.

– Похоже на драгоценную шкатулку, правда? – негромко сказала тетя Элоиза. – Шесть веков назад король Людовик Девятый, мы зовем его Святым Людовиком, отправился в Крестовый поход, и император Византии, которому очень нужны были деньги, продал ему несколько самых ценных христианских реликвий, включая частицы святого креста и даже терновый венец. Для хранения сокровищ Людовик и выстроил эту церковь, то есть по сути это огромный реликварий. На строительство соборов вроде Нотр-Дама уходили века, а вот Сент-Шапель закончили всего за пять лет, и поэтому она вся выдержана в едином стиле. Вот почему она так прекрасна.

– Какие еще святыни тут хранятся? – спросил Марк.

– Гвоздь распятия, хитон, который носил младенец Иисус, копье, которое пронзило Его бок, несколько капель Его крови, молоко Пресвятой Богородицы. И еще жезл Моисея.

– Вы думаете, все это настоящее?

– Не мне судить. Однако церковь – красивейшая в мире! – Тетя Элоиза восхищенно помолчала. – Правда, во время революции это замечательное строение было полностью разорено. Революционеры, которые не отличались религиозностью, разграбили и уничтожили все, что смогли. От Сент-Шапель остались только стены. О революции можно сказать много хорошего, но разрушение этой церкви к этому не относится. – Она обернулась к Марку и подняла указательный палец. – Вот почему, Марк, так важно, чтобы всегда, особенно в военные или смутные времена, в обществе были культурные и образованные люди, которые смогли бы защитить наше наследие.

Почему она всегда адресовала подобные замечания ему, Марку, а не его старшему брату? Жерар, заметил он, со скучающим видом поднял глаза к потолку. Однако Марк знал, что на самом деле тот не скучает, а завидует тому, что тетя Элоиза более высокого мнения о Марке, чем о нем.

– К счастью, красоту не так-то легко уничтожить, по крайней мере во Франции. – Тем временем красноречие тети Элоизы лилось рекой. – Архитектор Виолле-ле-Дюк полностью восстановил Сент-Шапель во всем ее великолепии, какое мы сегодня видим. Она прекрасна… Она волшебна… – Тетя Элоиза вновь с одобрением посмотрела на Марка. – Вот видишь, мой дорогой, какой бы трудной ни казалась нам ситуация, мы никогда не должны сдаваться. Чудеса возможны при условии, что среди нас есть художники и архитекторы и их покровители, а ты можешь стать одним из них.

Теперь они стояли перед мощными башнями Нотр-Дама, возле огромной конной статуи императора Карла Великого. Тетя Элоиза чувствовала, что во время экскурсии в Сент-Шапель она не уделила достаточно внимания старшему племяннику, и поэтому новую тему начала с замечания о том, что средневековые парижские постройки на площади снесли только перед самым рождением Жерара.

– А раньше, Жерар, собор Нотр-Дам окружали деревянные домики с остроконечными крышами да темные переулки, как это описывает Гюго в «Соборе Парижской Богоматери», – сказала она с улыбкой.

– Вот и хорошо, что их все снесли, – буркнул Жерар в ответ.

Тетя Элоиза обдумала фразу и тон, которым она была произнесена. Не послышался ли ей вызов в голосе племянника? Не считает ли он, будто она влюблена во все живописные остатки Средневековья? Не хочет ли показать ей, что с удовольствием расправился бы со всеми ее восторгами – примерно как барон Осман расправился с кривыми улочками и канавами?

– Вполне согласна с тобой, Жерар, – улыбнулась она ему. – Ведь раньше перед собором была лишь крошечная незастроенная площадка, и та сплошь заставленная лотками торговцев. Кроме того, старые дома на момент сноса находились в ужасном состоянии – прогнили до основания, и люди жили в них, как крысы. Теперь же… – Тетя Элоиза обвела площадь широким жестом. – Теперь мы восхищаемся и собором, и пространством перед ним.