Эдвард Резерфорд - Лондон Страница 9

Дело было в во́ронах.

С незапамятных времен их колония разместилась на склонах, окружавших сей участок побережья.

Конечно, Картимандуя знала, что при должном обращении во́роны – вестники не зла, но добра. Сказывали, что их могущественные духи могли защитить кельтские племена. Наверное, именно поэтому старец выбрал это место для предсказаний. И все же Картимандуя не могла взирать на них без содрогания. Большие черные птицы с мощными клювами всегда пугали ее. Сколь мрачны и неуклюжи были они, все вспархивавшие и прыгавшие по дерну с жутким нутряным карканьем! Если она рискнет спуститься, какая-нибудь того и гляди подступится, ухватит злобно за руку или ногу, продырявит плоть!

Но тут друид поднял взгляд и увидел ее. Секунду смотрел, будучи откровенно раздражен, затем безмолвно подозвал жестом.

– Жди здесь, – велела женщина Бранвен, передавая ей младенца. – Замри и с места не двигайся.

Набрав в грудь воздуха, она стала спускаться мимо воронов по склону.

Следующие минуты Бранвен запомнила навсегда. Как страшно ей было стоять на вершине травяного склона одной, с ребенком, взирая на мать, общавшуюся внизу со старцем. Даже притом что ей было видно Картимандую, девочке не понравилось чувствовать себя брошенной в этом странном, жутком месте, и она помчалась бы к матери, если бы тоже не боялась воронов.

Женщина же серьезно беседовала с друидом. Бранвен увидела, как старец медленно покачал головой. Затем ей показалось, что Картимандуя принялась о чем-то молить. Под конец друид мрачно извлек из огня несколько костей и всмотрелся в них. Потом что-то сказал. И снизу вдруг донесся ужасный звук, отозвавшийся эхом столь гулким, что во́роны встрепенулись и взмыли в воздух с сердитым карканьем. То был чудовищный дикий вопль, который могло бы издать отчаявшееся животное.

Но он исторгся из Картимандуи.

О его тайне по-прежнему никто не догадывался. Сеговакс был доволен собой. С момента их возвращения Лондинос гудел подобно улью. Когда они достигли поселения, чернобородый вельможа уже прибыл, и отца с другими мужчинами немедленно отослали к броду, пролегавшему вверх по реке. С тех пор те были настолько заняты, что семья почти не видела Рыбака.

Приготовления велись с размахом. На побережье у брода ставили острые колья. Мужчин со всех окрестных деревень обязали рубить деревья для плотного частокола вдоль берега острова друида.

Новости теперь приходили ежедневно с людским пополнением из всех пределов. Иногда они обескураживали.

Один заявлял: «Все бриттские племена присягнули на верность Кассивелауну», тогда как другой вещал: «В заморской Галлии готовы восстать кельтские племена. Мы утихомирим Цезаря здесь, а они отрежут ему пути к отступлению». Однако третьи высказывались не столь уверенно. Головы помудрее замечали: «Другие вожди завидуют Кассивелауну. Им нельзя доверять».

И все же поначалу вести были добрыми. Цезарь высадился на южном побережье у белых скал и двинулся через Кент, но островные боги тотчас нанесли удар. Буря, поднявшаяся, как в прошлый раз, едва не погубила его флот и вынудила римлян отступить, чтобы заняться ремонтом. Когда Цезарь возобновил поход, проворные кельты на колесницах смяли его ряды, опрокинули и потрепали войска. «Да им и вовсе не добраться до реки», – говорили теперь. Однако работа не прекращалась.

Для Сеговакса наступила пора томительной неизвестности: немного страшно, но больше – волнующе. Вскоре, не сомневался он, римляне явятся. Тогда придет время осуществить его тайный план. «Конечно, кельты их разобьют», – похвалялся он перед Бранвен. Мальчик сбега́л из дома и шел вдоль берега, пока не достигал участка, откуда мог наблюдать за приготовлениями. Ко второму утру по реке начали сплавлять дополнительный лес.

Картимандуя же была охвачена смятением и страхом. Стоило Бранвен отлучиться, она не находила себе места. Чуть заплачет младенец, она бросалась к нему. Если исчезал Сеговакс, что случалось частенько, она разыскивала его, вконец обезумев, и стискивала в объятиях; он же неизменно смущался.

Но в первую очередь она постоянно смотрела в сторону брода, где трудился муж. Мужчины стояли там лагерем уже две ночи, но с ним не удавалось поговорить, хотя и она, и прочие женщины носили туда пищу.

Если бы постичь сокрытый смысл! Понять, что означали страшные слова друида!

Не стоило ей, видно, подходить тогда к старику. Он, безусловно, не хотел с ней говорить. Но она до того испереживалась, что не сумела сдержаться. «Скажи мне, – взмолилась она, – какая участь уготована мне и моей семье?» Но старец продолжал колебаться. Едва ли не пожав плечами, он наконец вытащил кости из своего костра. Друид изучил их – после чего кивнул, как будто увидел нечто ожидаемое. Но что же оно означало?

«Есть трое мужчин, которых ты любишь, – молвил он сурово. – Одного потеряешь».

Одного? Кого же? Этими тремя могли быть только муж, Сеговакс и младенец. Других мужчин в ее жизни не было. Должно быть, мужа. Но разве она не спасла его? Разве он не уйдет вместе с ними вверх по реке, когда придут римляне?

Чернобородого вельможу она разыскала на следующий день после его приезда, он командовал строителями. Она требовательно осведомилась, остается ли в силе их уговор. «Я же сказал», – нетерпеливо ответил тот и махнул ей, чтобы ушла.

Тогда в чем же дело? Не стрясется ли с Бранвен какая-нибудь новая беда, из-за которой расторгнется сделка? А может, имелся в виду совсем и не муж? Что-то случится с Сеговаксом или малышом? В силках сомнений она ощущала себя затравленным животным, которое отчаянно силится защитить от рыскающих хищников то одного детеныша, то другого.

Наконец, после нескольких дней неизвестности, пришло сообщение: Кассивелаун собрал войска для большого сражения.

И вот они прибывали, разгоряченные и запыленные воины всех мастей – пехотинцы, всадники и колесничие. Отряд за отрядом стекались к броду.

Кое-кто поговаривал о предательстве, о вождях-дезертирах. «Их подкупили римляне, – бормотали такие. – Да проклянут их боги!» Озлобленные, они, однако, не унывали. «Одно поражение ничего не значит. Дай срок, и римляне вкусят нашей мести!» Но когда Сеговакс отважился спросить одного в колеснице, каковы они, римляне, тот откровенно ответил: «Они остаются в строю. – И добавил: – Они ужасны».

Юг оголился, и следующим рубежом была река.

– Здесь будет бой, – сообщил отец, ненадолго навестивший деревню. – Тут-то Цезаря и остановят.

Наутро женщинам объявили: «Готовьтесь к дороге. Вы отбываете завтра».

Сеговакс проснулся и внимательно наблюдал, как отец препоясывался мечом. Обычно тот хранился обернутым в шкуры, и дважды в год отец извлекал его для осмотра. Сеговаксу разрешалось подержать меч, но не касаться клинка. «Заржавеет», – объяснял отец, тщательно смазывал клинок маслом, вкладывал в ножны из дерева и кожи и вновь заворачивал.

То было типичное для кельтов оружие: длинный, широкий железный клинок с бороздкой. Эфес отграничивался простой перекладиной, однако его навершие имело вид человеческой головы, свирепо взирающей на врага.

Следя за отцом, мальчик непривычно растрогался. До чего же измученным казался тот после нескольких дней непосильного труда! Спина сгорбилась – очевидно, болела. Руки свисали как плети. Кроткие, добрые глаза запали. И все же отец, хоть и слабый, оставался отважным. Он вроде и рвался в бой. В лице и теле угадывалась решительная мужественность, превосходившая физическую немощь. Когда он снял со стены щит и забрал два копья, Сеговакс подумал, что отец преобразился в благородного воина, и это наполнило мальчика гордостью, ибо ему хотелось, чтобы тот был силен.

Рыбак снарядился, привлек к себе сына и заговорил серьезно:

– Сеговакс, если со мной что-нибудь случится, ты останешься единственным мужчиной. И ты должен присматривать за матерью и братом с сестрой. Тебе это ясно?

Чуть позже он призвал малышку Бранвен и начал внушать ей вести себя хорошо, но сам же расхохотался от нелепости этой идеи и удовольствовался объятием и поцелуем.

И вот все было готово. Община собралась на оконечности косы и ждала отплытия. Женщины с детьми устроились в четырех больших челнах. На двух плотах уместились провизия и движимое имущество. Мужчины дожидались последних команд благородного господина, который уже спускался по реке со стороны частокола.

Через несколько минут темнобородый военачальник был там же. Он обводил местность тяжелым, острым взглядом, вбирая все. Этот взор перехватила Картимандуя, стоявшая в челне с тремя своими детьми. Вельможа чуть заметно кивнул.

– Вроде порядок, – буркнул он грубо, оглядел мужчин и быстро выбрал троих. – Будете сопровождать лодки, назначаю вас в конвой. – Он помедлил. – Всем жителям поселений собраться в пяти днях пути вверх по реке. Там стоит форт. Вам скажут, что делать дальше. – Затем он посмотрел на ее мужа. – Ты главный. Каждую ночь выставляй часовых. – И он повернулся, чтобы уйти.