Еремей Парнов - Заговор против маршалов Страница 9

Почил Георг Пятый, король Великобритании и Ир­ландии, император Индии. Занавешены разделенные полуколоннами окна министерских апартаментов Уайт­холла. Улица Парламента, Трафальгарская площадь, Адмиралтейский экран — всюду черные банты, пере­витые шнурами. Траурные полотнища, дубовые листья, влажная хвоя венков.

Над каминными трубами «Конной гвардии» беспо­койно металась чайка, затесавшаяся в голубиную стаю. Когда на Темзе вскричали гудки, она взмыла вверх и, покружив возле «Часовой башни», скрылась за Вест- министерским мостом.

Похоронная процессия направлялась к собору. Кон­ногвардейцы в сверкающих нагрудниках и золотых шлемах с ниспадающими хвостами слегка покачива­лись в седлах. Изредка всхрапывали завитые мелким шариком вороные, прядая ушами, выдыхая горя­чий пар.

Артиллерийский лафет осеняли знамена, расшитые гербами Соединенного Королевства и Саксен-Кобург-Готской фамилии. Вернее, Виндзорской, как она стала именоваться после семнадцатого года, перевернувшего мир. Отречение от германских корней родового древа подвело своеобразный итог эпохе, сокрушившей родст­венные династии Гогенцоллернов и Романовых. Врага и союзника.

Окаймленные рамкой газетные полосы напоминали о деяниях покойного короля. Не посягая на прерогативы парламента и кабинета, он достойно представлял вели­кую империю, распростершуюся на бескрайних простоpax океанов и материков. Монарх и отец семейства, офицер флота и джентльмен.

Многочисленные фотографии воспроизводили досто­памятные эпизоды. Король в детском приюте, под бал­дахином на спине слона, на палубе дредноута, ощети­нившегося жерлами плутонгов. Какая эпоха, какие просторы, какая жизнь! Доки, заводы, блестящие рауты, праздничные улицы европейских столиц. Щемящая прелесть довоенного быта и военно-полевой аскетизм. Теплые встречи в Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Охота на тигров в Хайдарабаде. Маневры в африканс­ких песках. Парады и аудиенции. Бок о бок с монар­хами, диктаторами, президентами, улыбчивыми раджа­ми в роскошных тюрбанах и вождями племен, увешан­ными клыкастыми ожерельями.

Не остался без внимания и трогательный жест пер­вых лет: пятьдесят гиней в пользу семей бастующих докеров. Своевременное напоминание нации, сумевшей сохранить единство перед лицом повального безумия, шквалом пронесшегося над континентом. И хоть косну­лось краем моровое поветрие, но милостью провидения не содрогнулись вековые устои. Воистину остров в бу­шующем море. Большевики, фашисты, анархисты — это не для старой доброй Англии. «Никогда, никогда, ни­когда англичанин не будет рабом!» Слава богу, перебо­лели кровавым бунтом в далеком младенчестве. Клас­совые бои, стычки с доморощенными нацистами, восста­ния на заморских территориях остались за кадром. Не стоит вспоминать, неуместно. Да и вообще нет памяти о прежнем, как учит Екклисиаст. Все суета и томление духа.

Пред дивным порталом и непроглядным мраком отверстых дверей, куда вливается торжественно-опечаленная процессия, утихают мирские страсти. Сюда, как в вечность, вливаются реки и вытекают отсюда. Тончай­шие колонны, слитые в пучки, расходящиеся звездами нервюр, в беспредельность рвущийся свод. И таинствен­ный гул, и мрамора холодное дыхание, и вещий сумрак.

Молодые люди с парадными аксельбантами плавно опустили венки, каменея вполоборота на карауле. Ми­нистры и генералы, расправив ленты, почтительно скло­нили головы. Кто солидно и обстоятельно, а кто и пос­пешно, словно преодолевая неловкость. Безмолвная дипломатия мимолетных касаний, призванная выразить всю глубину подобающих случаю чувств. Примиряю­щая символика взглядов, которыми обменивались даже представители соперничающих держав. И никто не за­метил, что кукловод, направлявший слаженное движе­ние фигурок во фраках, нечаянно перепутал нити. Пан­томима, призванная отобразить смирение власти земной перед властью небесной, дала осечку. В гротескных пируэтах старомодного танца a la Cranach [5] явственно обозначилась иррациональная аура века. Когда средст­во становится целью, общественное сознание начинает двигаться вспять. Во тьму инстинкта, где теплом ма­теринского лона дышат почва, кровь и беспамят­ство.

С пещерных времен смерть безотказно служила политике. Мировая бойня, открыв счет на миллионы и миллионы, содрала непрочную пленку цивилизации. Фридрих Ницше оказался пророком. Бог действительно умер. Зловещая эмблема, уместная прежде разве что на кладбище или в монашеской келье, перекочевала на солдатский мундир. Как раз к сроку подросло новое бес­памятное поколение, жаждущее упиться бредом. Под­точенный неизлечимым недугом мир разлагался зажи­во, но этого никто не видел. Пророков, как обычно, побили каменьями — кто мыкается на чужбине, кто подыхает за колючей проволокой.

Чисто внешне официальная церемония протекала без единого сбоя, в полном согласии с графиком и предпи­санным этикетом.

Жарко пылали свечи, отуманенные влажным ды­ханием цветов. Рябило в глазах от геральдической рос­сыпи алых и белых роз. Оранжерейной духотой одурма­нивали сингапурские орхидеи и нежные, чуть тронутые увяданием фиалки Пармы.

Фотографы, не сумевшие обзавестись пригласитель­ными билетами, приникли к пикам ограды. Дымно вспыхивал магний, высвечивая фасы и профили в раз­меренно продвигавшейся веренице высокопоставленных персон. Ордена на подушечках, вызолоченные кареты, бифитеры с алебардами — все было многократно запе­чатлено на пластинках и пленках. Люди на тротуарах. Кортеж лимузинов с флажками: «роллс-ройсы», «пак­карды», «альфа-ромео», «бьюики». Лакированные кас­кетки полиции. Августейшая вдова под белой вуалью. .

Белое — траурный цвет королев. Тщательно подвитые усы и бородка Эдуарда — крупным планом.

«Король умер, да здравствует король!» Жизнь про­должается.

Вспышка за вспышкой, словно блики в потоке бытия: услужливо распахнутые дверцы, медленно распрямля­ющиеся фигуры в цилиндрах и треуголках, адмиральс­кие фуражки, импозантные лысины, почтительно скло­ненные проборы. Азартная охота, расточительная, как сама жизнь. Разве что сотая доля отснятого материала обретет вневременность застывшего мига на цинковой пластине набора. Остальное — насмарку, а всего лучше в огонь, чтоб извлечь из пепла серебро. В огне обновляет­ся природа, но заключенная в черепе вселенная, не­повторимый микрокосм исчезают бесследно. Всеведущая наука открыла, что и в человеческом теле содержатся драгоценные элементы, правда в ничтожных количест­вах. Немецкие ученые даже сумели подсчитать, сколько это будет в пересчете на пфенниги. Ничтожная сумма! Волосы, идущие на парики, намного дороже находя­щегося в них золота.

В атмосфере разливалось растлевающее дыхание гидры, еще не готовой плюнуть огнем.

Британия правит морями, Британией — кабинет министров, король представительствует. Минули дни официального траура. Страна отпраздновала корона­цию Эдуарда Восьмого. Сейсмограф дипломатической активности лихорадочными всплесками регистрировал назревавший разлом земной коры. Шифровальщики трудились в поте лица. По всему выходило, что тридцать шестой год станет переломным.

Советская делегация — правительство представлял Литвинов, армию — Тухачевский — оказалась в центре всеобщего интереса. Англия как бы заново открыла для себя романтического героя, который уже однажды стоял под стенами Варшавы и вполне способен на куда бо­лее дерзкий поход. Срочно переводилась изданная во Франции биография маршала. Оказалось, что и в эпоху сплошной механизации личное обаяние кое-чего стоит.

Особняк на Кенсингтон пэлес гарденс, 5, где разме­щалось советское полпредство, превратился в одно из наиболее притягательных мест британской столицы.

Полпред Иван Михайлович Майский (на пригласи­тельных билетах, как и в верительных грамотах, ранг советского представителя полностью соответствовал титулу Венского регламента [6]) устроил прием, на кото­рый были приглашены высшие офицеры Великобри­тании.

Специально для них прокрутили порядком исцара­панную ленту, запечатлевшую воздушный парад. Когда на небольшом экране замелькали выпрыгивающие из люков фигуры в комбинезонах и шлемах, десятки, сот­ни, может быть, тысячи раскрытых куполов, послыша­лись восхищенные возгласы. Массовость десанта и юве­лирное приземление одновременно восхитили и ошело­мили обычно сдержанных англичан. Как только зажег­ся свет, посыпались вопросы:

—      Это солдаты или тренированные спортсмены?

—      Сколько человек было в воздухе?

—      Вы создаете отборные формирования?

—      У вас есть воздушные командос?

—      Кинотрюк исключен?

Тухачевский и военный атташе комкор Путна едва успевали отвечать.

—      Вы все видели собственными глазами, господа,— Михаил Николаевич кивнул на экран.— Именно в таком направлении развивается военная мысль.