Александр Дюма - Кровопролития на Юге Страница 9

Между тем, покуда велись переговоры, реформаты приблизились к замку; поэтому, получив ответ ранее, чем рассчитывал доблестный дворянин, они решили, что не следует давать ему время приготовиться к обороне, и немедля набросились на стены, взяли их штурмом, карабкаясь друг другу на плечи; вскоре они добрались до одного из покоев замка, где заперся г-н де Лавез со всей семьей. Дверь мгновенно высадили, и, еще не остывшие от убийства аббата Дюшела, фанатики снова развязали кровопролитие. Не пощадили никого — ни г-на де Лавеза, ни его брата, ни дяди, ни сестры, тщетно на коленях молившей сохранить ей жизнь, ни его восьмидесятилетней матери; лежа в постели, видела, как до нее погибла вся ее семья, а затем убийцы закололи и ее, не сообразив, что незачем приближать конец той, которая, по законам природы, и так уже стоит на краю могилы.

Покончив с резней, фанатики рассеялись по замку, поделили между собой белье, коего многим из них недоставало, поскольку они покинули свои дома, полагая, что вернутся назад, и забрали оловянную посуду, из которой собирались лить пули. Вдобавок в руки им попали пять тысяч франков — то было приданое сестры г-на де Лавеза, которая собиралась замуж; оно положило начало их воинской кассе.

Известие о двух этих кровопролитиях быстро облетело не только Ним, но и всю провинцию; власти забеспокоились. Граф де Брольи пересек верхние Севенны и спустился к Монверскому мосту во главе нескольких рот фузилеров. С другой стороны граф де Пер, военный губернатор Лангедока, привел сто тридцать два конника и триста пятьдесят пехотинцев, которых собрал в Марвежоле, Канурге, Шираке и Серверете. Г-н де Сен-Поль, брат аббата Дюшела, примчался на встречу, сопровождаемый своим племянником маркизом Дюшела и восемьюдесятью всадниками из Сожье и прочих принадлежавших им земель. Граф де Моранжье прибыл из Сент-Обана и Мальзье с двумя эскадронами кавалерии, а город Манд по приказу своего епископа прислал своих дворян во главе трех рот по пятьдесят человек в каждой.

Но фанатики уже скрылись в горах, и о них не было больше ни слуху ни духу; лишь время от времени какой-нибудь крестьянин, пересекавший Севенны, уверял, будто на заре или в сумерках то на вершине одной из гор, то в долине слыхал песнопения, какие поют после богоугодных дел; это фанатики молились после совершенного ими кровопролития.

Ночами тоже, бывало, замечали огни, которые загорались на самых высоких вершинах и были похожи на сигналы. На другой день, когда сгущались сумерки, люди смотрели на те же вершины, но сигнальных огней уже не было видно.

Г-н де Брольи пришел к выводу, что с этими невидимыми врагами ничего нельзя поделать: он отослал прочь дополнительные войска и оставил только роту фузелеров в Коле, другую в Эре, третью на Монверском мосту, четвертую в Баре, а пятую в Помпиду; затем, поручив командование ими капитану Пулю, коего назначил их инспектором, он вернулся в Монпелье.

То, что выбор г-на де Брольи пал на капитала Пуля, свидетельствует, что все, имевшие дело с последним, давали о нем превосходные отзывы, а также о точном понимании положения вещей. И впрямь, капитан Пуль был словно рожден для того, чтобы быть военачальником в готовившейся кампании. «То был, — свидетельствует отец Луврелейль, священник католического вероисповедания и кюре церкви Сен-Жермен в Кальберте, — доблестный и славный офицер, уроженец Виль-Дюбера, что близ Каркасона, в молодости служивший в Германии и в Венгрии, а затем отличившийся во время последней войны в Пьемонте в сражениях против бородачей; в особенности же прославился он тем, что отсек голову Барбанага, их главарю, в его палатке. Высокий рост, независимый и воинственный облик, выносливость, громовой голос, пламенный и твердый характер, небрежный наряд, зрелый возраст, всем известное бесстрашие, большой опыт, молчаливый нрав, длина и тяжесть его армянской сабли вызывали всеобщее восхищение. Никто лучше его не сумел бы подавить мятежников, взять штурмом их укрепления и разбить их наголову».

Едва капитан обосновался в селении Лабар, которое избрал своей штаб-квартирой, и узнал, что на подступах к небольшой равнине Фонморт, расположенной между двух долин, был замечен отряд фанатиков, как тут же вскочил на своего испанского скакуна, на котором привык ездить, как турки, то есть с полусогнутыми коленями, чтобы делать резкий бросок вперед, когда надо нанести смертельный удар, и откидываться назад, когда удар грозит самому всаднику, и пустился на поиски мятежников во главе восемнадцати солдат своей роты и двадцати пяти горожан, считая, что ему не понадобится больше сорока — сорока пяти человек, чтобы обратить в бегство толпу крестьян, пусть даже многочисленную.

Капитана Пуля не ввели в заблуждение: на равнине расположилась сотня реформатов под предводительством Эспри Сегье; часов в одиннадцать утра часовой, выставленный ими в ущелье, вскричал: «К оружию!», выстрелил и присоединился к братьям по вере. Однако капитан Пуль с присущей ему стремительностью не дал им времени на подготовку и обрушился на них под барабанный бой, не останавливаясь, несмотря на первые выстрелы противника.

Как он и ожидал, ему пришлось иметь дело с крестьянами, не ведающими, что такое дисциплина: стоило их разогнать, и больше им уже не удалось собраться вместе. Итак, это был полный разгром. Многих Пуль убил собственной рукой, в том числе двоим снес головы с плеч своим великолепным дамасским клинком, да так ловко, что впору самому опытному палачу. Видя это, все, кто еще стоял на ногах, обратились в бегство. Пуль преследовал их, коля и рубя без устали; затем, когда мятежники скрылись в горах, он, вернувшись на поле боя, подобрал отрубленные головы, прицепил к луке седла и с этим кровавым трофеем вернулся к самой многочисленной группе своих солдат, потому что те сражались врассыпную, каждый в одиночку, как на поединке. Посреди этой группы он обнаружил трех пленных, которых собирались расстрелять, но Пуль распорядился, чтобы им не чинили никакого вреда, хоть и не потому, что вознамерился их пощадить: просто он решил предать их публичной казни. Эти трое были некий Нувель из прихода Виалон, Моиз Бонне из Пьер-Маля и пророк Эспри Сегье.

Капитан Пуль вернулся в селение Бар с двумя головами и тремя пленными и тут же сообщил г-ну Жюсту де Бавилю, интенданту Лангедока, о том, какие важные птицы оказались у него в руках. Вскоре последовало решение. Пьера Нувеля приговорили к сожжению живьем на Монверском мосту, Моиза Бонне к четвертованию в Девезе, а Эспри Сегье к повешению в Андре-де-Ланезе. Любителям казней был предоставлен выбор.

Моиз Бонне обратился в католичество, но Пьер Нувель и Эспри Сегье приняли мученическую смерть, исповедуя новую веру и вознося хвалу Всевышнему.

Через день после казни Эспри Сегье обнаружилось, что с виселицы исчез его труп. Этот дерзкий поступок совершил молодой человек по имени Ролан, племянник Лапорта; перед тем как скрыться, он прибил к виселице табличку с надписью.

То был вызов капитану Пулю от Лапорта. Послание было помечено лагерем Предвечного в Севеннской пустыне, а Лапорт именовал себя полковником Божьих чад, ищущих свободы совести.

Пуль был уже готов принять вызов на бой, но тут ему стало известно, что мятежи вспыхнули в разных местах. Молодой человек из Вьейже двадцати шести лет отроду, по имени Саломон Кудерк, унаследовал от Эспри Сегье проповедническую миссию, а у Лапорта появились два помощника, один из которых был его племянник Ролан, человек лет тридцати, рябой, белокурый, тощий, хладнокровный и молчаливый, силач, несмотря на невысокий рост, и отменный храбрец. Другой был сторож с горы Легоаль, славившийся ловкостью: говорили, что он ни разу не промахнулся при выстреле, звали его Анри Кастане из Массвака. Под началом у каждого из них было по полторы сотни человек.

Пророки и пророчицы также множились с пугающей быстротой; дня не проходило, чтобы не объявился новый проповедник, пророчествующий еще в одной деревне.

Тем временем стало известно, что в поле под Вовером состоялась большая сходка протестантов Лангедока; на ней было решено объединиться с севеннскими мятежниками и послать к ним гонца, дабы сообщить им об этом плане.

По возвращении из Лавонажа, где он вербовал новобранцев, Лапорт принял нарочного, доставившего ему эту добрую весть; он немедля отрядил к новым союзникам своего племянника Ролана с поручением засвидетельствовать им взаимную верность и, дабы сильнее расположить их к себе, дать им описание края, который они избрали в качестве театра военных действий и который, со всеми его деревушками, лесами, ущельями, долинами, пропастями и пещерами представлял неограниченные возможности разбиваться на небольшие отряды, вновь собираться после поражения и устраивать засады. Ролан выполнил поручение с таким успехом, что новые солдаты Господа, как сами они себя называли, узнав, что он драгун, предложили ему быть у них командиром. Ролан согласился, и посланец вернулся, ведя с собой целую армию.