Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский Страница 9

Напоминание о крестоцеловании — одном из самых трогательных обрядов на Руси — смутило Владимира Дмитриевича. Прикрыв на секунду глаза, он вспомнил, как давал клятву верности Олегу Рязанскому в присутствии рязанского епископа и целовал золотой крест, возложенный на договорную грамоту. Все это происходило в кафедральном Борисоглебском соборе и сопровождалось торжественным богослужением. Казалось тогда — навеки договорились дружить. И ещё вспомнилось, как он сосватал у Олега его первую дочь, Марию, и на свадьбе целовался с ним, тоже не сомневаясь — навеки они друзья. А как били вместе Тагая?

Но это была минутная слабость. Владимир Дмитриевич открыл глаза — они блеснули твердой дамасской сталью — тихо и устало сказал:

— Не пошлю я ему ни полка, ни малой дружины, ни одного воина. Отныне я ему не подручный!

— Князь-батюшка! — Юрий упал на колени. — Смилуйся надо мной! Как я ворочусь к Олегу ни с чем?

— А ты и не воротишься. Свяжите его!

Несколько дюжих бояр подступили к Юрию с ремнями. Юрий, поначалу прикидываясь покорным, вдруг мощным броском сбил с ног всем своим телом боярина Голыгина и побежал к двери. Но, не добежав, почувствовал режущую боль на горле — то захлестнулась на нем петля брошенного ему вдогонку волосяного аркана.

— Кто его возьмет домой на стереженье? — обратился князь к боярам.

— Пущай у меня в амбаре томится, — предложил тот самый мордастый Голыгин, которого сбил с ног Юрий.

— Добре, пусть он побудет у тебя. Но не умори его и не обижай. Смотри за ним в оба, чтоб не убежал.

— От меня не убежит, — заверил Богдан.

Юрия и его слуг развели по разным боярским дворам.

Глава восьмая. Владимир Пронский решается

Иначе встречал князь Владимир Дмитриевич Пронский два дня назад гостей из Москвы — старшего посла Федора Андреевича Кошку, его свиту и охранников. Едва перед Федором Кошкой (родным братом Александра Елко) распахнулись ворота княжого дворца, как сам князь вышел на крыльцо, покрытое красным ковром, сел на подведенного ему богато убранного коня и в окружении нескольких своих богато разодетых бояр поехал навстречу послу. От крыльца до ворот всего тридцать шагов — тем выше честь московитам, их встречают не в санях, не на крыльце, — что тоже было бы почетно, — а у самых ворот. После взаимных торжественных приветствий Владимир Дмитриевич сошел со своего коня, взял под уздцы коня Федора Кошки и повел к крыльцу. Многих ли так встречал? Разве лишь Олега Рязанского во времена их дружбы да ордынских послов.

В то время, как московитов повели в трапезную, потных коней их покрыли попонами и медленно водили по двору и только потом попоили и дали пахучего лугового сена. Гости сидели в застолье долго, ели плотно, пили много. Кубки поднимали за князей Московского и Пронского, за их княгинь и детей, за бояр. За единачество Москвы и Пронска. Много было речей, но о том, для чего встретились, — ни гугу. Лишь на другой день, в кругу самых близких (пронские бояре заняли лавку по правую руку князя, московские — по левую), большерослый Федор Кошка, подложив руку под длинную, до пупа, русую бороду и потряхивая ею, повел речь плавно, тихо. Вкрадчиво прожурчал о намерении Москвы проучить рязанцев за Лопасню. Сказал, сколько у московитов сил (и произвел впечатление на прончан) и кто назначен главным воеводой. И о главном — опять же вкрадчиво:

— А теперь, Владимир Дмитрич, обдумай хорошенько и скажи, под чью ты руку встанешь, — Ольга ли Рязанского, который будет держать тебя в своей узде до тех пор, пока Москва не вступится за тебя, либо нашего благословенного великого московского и владимирского князя Дмитрея Ивановича…

Владимир Дмитрич сидел в свободной позе — тело обмякло, коленки раздвинуты. А теперь он невольно подобрался. Думал, что Москве будет достаточно и того, чтобы ему не вставать под руку Олега. Оказалось, этого ей было мало. Москва брала круче — предлагает ему не отсиживаться в сторонке, а воевать против Олега.

Ответил сухо:

— Я давал Ольгу клятву быть с ним заедино. Целовал крест на верность. Как я подниму на него руку?

— Неужто не хочешь отложиться от Олега?

— К этому давно стремлюсь.

— А коль так — сними с себя крестоцелование. И иди с нами.

— Под руку Ольгу не встану — этого разве мало Дмитрею Ивановичу?

— Мало, — твердо сказал Федор Кошка.

Князь объяснил причину своего колебания:

— Московская рать сойдется в бою с рязанцами и уйдет, а мне с Ольгом соседничать. Вздыблюсь на него — он не простит мне, — и откинулся на спинку престола.

Тогда Федор Кошка подался вперед и сказал тихо-тихо, как бы пожурчивая, так, как умел только он один:

— Ты же, Володимер Дмитрич, прямой потомок родоначальника рязанских князей Ростислава Ярославича…

Намек был настолько прозрачный, что лбы некоторых пронских бояр покрылись испариной. Кто-то снял с головы шапку, вынул из неё плат и стал отирать пот на челе. Кто-то сдавленно кашлянул. Взор самого князя стал затуманенным. Посол наступил ему на больную мозоль — он сам думал об этом же не раз и не два… А Федор Кошка лишь поколыхивал бороду засунутой под неё рукой. И вновь — вкрадчиво:

— По родовитости ты равен Ольгу. У вас с ним один далекий предок и даже один дед — Александр Михайлович Пронский. И что Ольг — великий Рязанский князь, а ты его подручный — дело случая.

— Случая, случая дело! — подхватили пронские бояре.

Владимир Дмитриевич кивнул — ему самому давненько приходили в голову такие же мысли.

— А коль так — не разумно ль воспользоваться новым случаем? продолжал Федор Кошка. — Ольга мы скинем. Укажем ему дорожку из Рязанской земли (посольник засмеялся, обнажив белокипенные зубы). Не знаю, куда и побежит он. В Литву путь ему заказан — навряд ли Ольгерд успел позабыть обиду на него. Муромский князь ныне под Москвой ходит — не с руки ему укрывать у себя рязанца. К Мамаю Ольг, пожалуй что, и сам не пойдет считает того за разбойника. Одна у него дорожка — в Сарай. А там, в Сарае, при ихних раздорах, не до рязанского князя.

— Истинно, не до него ордынцам, — закивали прончане. По заблестевшим глазам пронских бояр Федор Андреевич Кошка видел — он возбудил их своей речью, зажег, попал в самую жилку. И потому он продолжал с ещё большим красноречием и жаром:

— Я это к тому глаголю, что великий рязанский стол будет свободен. Кого утвердить на нем? Казалось бы, самое милое дело послать на Рязань московского наместника. Но великий московский князь Дмитрий Иванович щедр он посадит на великий рязанский стол тебя, Володимер Дмитрич. Ныне удельный князь, завтра ты станешь великим рязанским и пронским князем… Но и сам будь на высоте — подставь плечо московитам…

— Любо говоришь! — гаркнул Голыгин.

— Любо, любо! — загалдела вся пронская лавка.

Речь московского посольника взволновала и самого князя. То, о чем он мечтал, само шло ему в руки. Одно лишь мешало ему сразу же предложить свою помогу Москве — опаска сделаться подручным князем Дмитрия Московского. "Менять кукушку на ястреба?" — подумал он, и по раскрасневшемуся лику его пробежала тень смятения. Она тотчас же была уловлена проницательным оком Федора Кошки.

— Не горячись с ответом, княже, — посоветовал он. — Помни: от того, как ты поступишь, будет зависеть твоя дальнейшая судьба и судьбы твоих подданных.

Князь молчал, все ещё не решаясь. И тут продребезжал старческий голос Степана Кобякова: "Не промахнись, господин! Не упусти час…" Следом заговорили другие — и все в одну дуду. Тогда, поддаваясь общему настрою, князь сказал:

— Что ж, боляре, коль вы сами того желаете, — поддержим московитов. Выйдем со своим полком под Переяславль — оттянем на себя часть Ольгова войска. Удоволен ли ты, посол, таковым моим решением?

— Удоволен, — ответил тот, выпростав руку из-под бороды и огладя её поверху.

В тот же день московиты отбыли из Пронской земли, сопровождаемые до её рубежей отрядом пронских ратников.

Глава девятая. Княгиня Пронская

Пока князь принимал московитов, княгиня Мария, восемнадцатилетняя красавица, извелась в своем тереме в ожидании конца переговоров. Сумеет ли князь воспользоваться благоприятными обстоятельствами? Боялась, что нет. По возрасту супруг годился ей в отцы, но по разумению, как ей представлялось, она превосходила его.

— Беги, — велела она одной из самых бойких сенных девок, — беги к повалуше, прильни ухом к двери, послушай, о чем говорят князь и гости…

— А ну-кась, матушка, караульные прогонят?

— Экая ты! Для чего Господь тебе дал румяное личико да озорной взгляд? Караульные-то — они молодые… Ну, а коль устоят против твоих взоров — дай им по монетке (протянула две серебряные денежки). Подслушай и живо ко мне!