Луиджи Малерба - Итака навсегда Страница 9

При этих словах Пенелопа всхлипнула, но тут же, проглотив комок в горле, сказала, что пурпурный плащ Одиссея она соткала сама, сама накинула мужу на плечи и скрепила золотой пряжкой.

Одна из служанок поспешила утешить царицу и протянула ей чашку с горячим настоем, сдобренным медом. Пенелопа изящным движением взяла сосуд и велела угостить меня тоже этим ужасным питьем в знак благодарности за мой рассказ. Проявив в начале рассказа признаки глубокого волнения, Пенелопа вдруг перестала задавать вопросы, словно у нее совсем пропал интерес к Одиссею, которого, по ее словам, она так любила. Что это? Смирение? Охлаждение? Усталость? Какой пеленой затягивают годы наши чувства! Выходит, нет больше памяти на Итаке?

Я хотел продолжить свой рассказ, чтобы вновь пробудить интерес Пенелопы к ее супругу. И сказал, что во время осады Трои видел, как он бродил вечером по берегу, прижимая к уху блестящую розоватую раковину.

«Говорят, что раковины хранят в себе шум моря, — сказал я Одиссею, — грохот волн, свист ветра, завывания бури, крики чаек. Но мы сейчас на берегу моря, так зачем же ты слушаешь его шум в раковине?»

«Не шум моря я слушаю в раковине, — ответил он мне, — а голос моей супруги, голос любимой Пенелопы, доносящийся до меня с далекой Итаки. Закрыв глаза, я слышу и ее голос, и голос маленького Телемаха: он плачет и лепечет свои первые слова».

— Я был растроган, любезная царица, и в который раз восхитился Одиссеем, умевшим проявлять находчивость в самых тяжелых ситуациях. Я слышал также, что и после страшного кораблекрушения он выплыл на берег, держа в руке свою звучащую раковину, которую часто подносил к уху в минуты грусти.

— Впервые слышу, — сказала Пенелопа, — что Одиссею было свойственно чувство грусти. Это меня удивляет, но верно и то, что мужчины тоже не каменные и изменяются под воздействием времени и обстоятельств. Твой трогательный рассказ о раковине для меня столь же неожидан, как неожидан образ грустящего Одиссея. Порой чувства делают слабыми и сильных людей.

Это замечание Пенелопы было последним, и мне показалось, что голос ее внезапно пресекся. Потом она отвернулась, чтобы посмотреть на языки пламени, которые поднимались над потрескивавшими в очаге дровами. Может, она хотела скрыть новый приступ волнения? Новые слезы?

Пенелопа

Тяготы путешествия после кровопролитной войны, борьба с жестоким океаном, отвага, требующаяся для противостояния соленым ветрам, одинокие ночи под враждебным небом, родина, разоренная ненасытными злодеями-князьями, добивающимися руки его жены, — неужели даже такая злая судьба никогда не смягчит угнездившееся в сердце мужчины недоверие и подозрительность по отношению к любимой женщине?

Если за столькие годы, проведенные вдали от дома, сохранилось чувство, которое мы именуем любовью, если Одиссей действительно тешил себя, полагая, будто слышит мой голос в раковине, зачем же все это превращать в страдания и отравлять подозрениями? Едва я услышала голос бродяги и взглянула ему в глаза, для меня все стало ясно.

Несмотря на отрепья, на нарочито согбенную спину, на дрожащие руки, которые должны свидетельствовать о старости, несмотря на то, что он время от времени скреб ногтями свое тело под лохмотьями и волосы, слипшиеся от жира и грязи, чтобы все поверили, будто там гнездятся вши и блохи, я сразу догадалась, что на скамейке у горящего очага передо мной сидит мой супруг, о котором я целых двадцать лет вздыхала, проводя долгие бессонные ночи и мучительные дни во дворце, захваченном разнузданными женихами.

Выходит, что после десяти лет скитаний по белу свету, хотя путь домой можно было одолеть за один год, Одиссей наконец возвращается и проявляет явное недоверие к собственной жене. Он раскрывается перед Телемахом, который сразу принял его как друга, но не хочет, чтобы его узнала та, что столько выстрадала из-за отсутствия супруга. А Телемах ведет себя по-мужски, как учит его отец Одиссей, и не удостаивает доверием даже собственную мать.

Как могу я радоваться возвращению Одиссея, если он упорно прикидывается нищим стариком и мне нельзя погладить его всклокоченную бороду и лицо, опаленное солнцем и задубевшее от соленого ветра, и тем более обнять его, чего я так желаю? Иногда, проснувшись утром, я чувствую, как слезы подступают к горлу, чувствую, что весь мир обрушился на меня и я задыхаюсь под его обломками. Но почему Одиссей не хочет мне помочь? Почему скрывается от своей супруги?

Ну что ж, я тоже стану играть в эту игру, и посмотрим, кто сумеет выйти из нее победителем.

Одиссей

Пенелопа не узнала меня. Она позвала служанок и приказала подобрать мне приличные одежды, обещала, что меня будут кормить во дворце — в знак признательности за мой рассказ, и, наконец, спросила, можно ли сжечь мое кишащее вшами тряпье.

— Конечно, царица, — ответил я, — но не сегодня. К тому же я хотел бы навсегда сохранить суму — верную спутницу моих долгих скитаний по морю и по суше, в ней я держал еду, благодаря которой выжил. Тебе не понять, как может привязаться бродяга к какой-нибудь одежке или вещи вроде этой. Когда у тебя нет дома и ты бродяжничаешь в одиночку, то бывает, что постоянным твоим спутником становится какой-нибудь предмет, вроде этой сумы, которой я дорожу как талисманом, пусть даже она залоснилась от жира и грязи.

Тогда Пенелопа приказала рабыням выстирать мою суму в кипятке с золой.

Никак не могу понять, почему Пенелопа пользуется любым предлогом, чтобы увести разговор в сторону. Она не спросила, когда я видел Одиссея в последний раз, здоров ли он был, какое у него было настроение и о чем он говорил. Ничего. Поистине странно, что ее интерес к новым подробностям о жизни Одиссея ослабел, как только она поняла, что я говорю правду. По-моему, ее даже больше занимают рассказы о давних временах и об осаде Трои, хотя она слышала их уже тысячи раз от тысяч людей, чем вести о возвращении мужа.

Выходит, любовь Пенелопы навсегда осталась в том далеком прошлом? Поэтому она плакала, когда я описывал ей пурпурный плащ и золотую пряжку? Может, она боится услышать от меня что-нибудь дурное об Одиссее и его последних приключениях? Я даже на мгновение не хочу поверить, что ее любовь ко мне с годами ослабела, и меня охватывает гнев при мысли о притязаниях молодых женихов. Но можно ли знать, какой была ее жизнь все эти бесконечные двадцать лет?

Пенелопа пользуется любым случаем, чтобы показать Телемаху, самым верным служанкам и даже пастуху Эвмею, как раздражает ее присутствие женихов, расположившихся во дворце. Но какой женщине в мире не лестно видеть вокруг столько знатных и молодых претендентов на ее руку? Уж не оттого ли она расстраивается, что с каждым днем редеют ее стада?

— Ты, вероятно, еще помнишь, любезная царица, — сказал я ей, — о тех далеких днях, когда Одиссей уплыл на Троянскую войну, которую ты справедливо считала бессмысленной. Быть может, не прошла горькая обида тех злосчастных дней и сейчас тебе не хочется знать, остался ли Одиссей в живых или обретается среди теней Аида? Если это так, я не стану испытывать своими бесполезными рассказами твое желание жить в покое с новым супругом.

Я ждал, что Пенелопа рассердится на меня за эти вызывающие слова и начнет уверять в своей верной любви к Одиссею, о которой говорил мне и Телемах, и даже пастух Эвмей. Так нет же, слезы ее вызывал мой рассказ лишь о самых давних событиях, похоже, она смирилась и плакала об утраченном счастье, которого уже не воскресить.

Пенелопа упорно смотрела на языки пламени в очаге, говорила тихо, словно стесняясь чего-то, и под конец все-таки спросила, думаю ли я, что Одиссей еще жив, и в таком случае известно ли мне что-нибудь о заключительном отрезке его путешествия. Тогда я стал усиленно расцвечивать факты, желая понять, что у нее действительно на уме. Я повторил: мне доподлинно известно, что Одиссей, потеряв в море всех своих товарищей, приплыл один, без одежды, на остров феаков, был принят там с царскими почестями и осыпан дорогими подарками.

— С острова феаков, — сказал я, — Одиссей должен был отплыть в сторону Итаки. Я даже думал, что, увижу его здесь, но, по-видимому, плавание оказалось более длительным, чем можно было предположить, либо из-за морских бурь, либо из-за беспокойного характера и любопытства, побуждающего Одиссея заходить в каждый порт, попадающийся на его пути, чтобы узнать новых людей и собрать новые дары. А не проявляет ли он малодушие, ибо сомневается в верности супруги и боится, что на Итаке его примут не так, как он рассчитывает? Как может знать великолепный Одиссей, осталась ли Пенелопа верна ему или отдала предпочтение кому-нибудь из женихов?

Услышав о скором возвращении Одиссея, Пенелопа не проявила радости, на которую я рассчитывал, а сказала только, что надежда никогда не покидала ее, а потом позвала служанок и велела нм омыть мои ноги как почетному гостю.