Анн Бренон - Нераскаявшаяся Страница 9

«Если вы следуете дорогой правды апостолов, почему же вы не проповедуете в церквах, как это делают священники?»

Но я сразу же устыдился своего вопроса. Я тут же вспомнил о кострах, ужасный образ которых преследовал нас еще в детстве, по вечерам, когда мы слушали рассказы отца. Но добрый человек очень живо ответил: «Если бы мы проповедовали в церквах, как это делают священники, то Римская Церковь сожгла бы нас незамедлительно, потому что она смертельно нас ненавидит».

«Почему же Римская Церковь так сильно ненавидит вас?»

Старый проповедник улыбнулся немного грустно, немного иронически: «Она считает, что мы представляем для нее слишком большую опасность! Ведь если бы мы имели возможность проповедовать публично и свободно, верующие обратили бы свои сердца от проповедей священников к нам, и предпочли бы нашу веру, а их никто бы не слушал. Это потому, что мы не говорим ничего, кроме правды, о которой написано в Евангелии, и мы подтверждаем свои слова делом: мы живём по правилам апостолов. А Церковь Римская говорит большую неправду и живёт во лжи. Разве добрые пастыри пожирают своих овец?»

И я снова вспомнил, Гильельма, так же, как и сейчас, эту песню времён графов Тулузских: «Сlergues si fan pastors, e son aucezidors… Клирики должны быть пастырями, а они стали убийцами…». Я будто снова увидел расписанные церковные своды, почувствовал напоенный мирром и ладаном воздух, и почему–то мне вспомнился мессер Изенгрин, который, чтобы войти в овчарню, оделся в овечью шкуру…

«Мы не от мира сего, Пейре, как написал евангелист Иоанн. Царство Божье не от мира сего. Именно это Царство мы проповедуем, вслед за Христом и апостолами. И мы не хотим вступать в сделку с миром, с его властью, с его богатством, с его насилием. Вот почему мир ненавидит нас. Наша Церковь — это Церковь Божья. А Римская Церковь — это Церковь мира сего».

Пейре Отье снова поднялся и обнял меня за плечи:

«Но сегодня ты с нами, и нынче настал день радости для нас и для всех наших братьев! Не бойся, Пейре. Я несу тебе благую весть, о которой написано в Евангелии, где сказаны слова правды. И я хочу, чтобы ты поверил мне, ибо я знаю, что говорю; я знаю, что творится в Церкви Римской — ведь я много лет был нотариусом!» Он улыбнулся. «Но настал день, и я понял, что я не жил в правде и истине. И тогда я, вместе со своим братом Гийомом, отправился далеко, в самую Ломбардию, чтобы найти эту правду и эту истину. И там я обучался вместе с моими товарищами, и там я укрепился духом и стал твёрд в вере, и я вернулся в наш край, чтобы напомнить друзьям эту благую весть, о которой здесь уже забыли. И чтобы наша вера окрепла, я сеял эти слова, где только мог. И теперь я вижу, что скоро в этой земле появится много новых добрых верующих! Радуйся, Пейре, потому что ты становишься добрым верующим. Ибо радость Царствия, которое обещано нам, так прекрасна и истинна, что ты не можешь себе этого вообразить…»

Гильельма подняла глаза. Призрачная фигура Пейре из Акса словно постепенно таяла в воздухе. Но его слова всё ещё звучали в ушах. Легко ступая по траве, к ним подошел смуглый подросток и остановился рядом с сильным плечом Пейре Маури. Его взгляд был спокойным и умиротворенным. Это был Бернат Белибаст. Гильельма, неожиданно для себя самой сконфузясь, приветствовала его, потом подняла круглый горшок и поставила под струю фонтана. Когда она повернулась, ее глаза вдруг встретились с жгучим и сияющим взглядом, устремленным на нее. Пейре, смеясь, поднял тяжелую ношу и поставил ее себе на плечо.

— Пошли, — сказал он. — У нас полно работы!

И тогда юный Бернат Белибаст произнёс тихим голосом, почти шепотом, но так, чтобы можно было расслышать каждое слово: «Есть две Церкви. Одна гонима, но прощает, а другая владеет и сдирает шкуру…»

ГЛАВА 6

АВГУСТ 1302 ГОДА

Они также отрицают, что благодатная Дева Мария была настоящей матерью Господа Нашего Иисуса Христа, и что она была женщиной из плоти и крови. Дева Мария, говорят они, это их секта и их орден, то есть, истинное покаяние, целомудренное и девственное, порождающее детей Божьих, когда они вступают в их секту и их орден.

На следующий день все вместе тронулись в путь. Пейре Маури, Бернат Белибаст, их лохматая собака, четверо черных ягнят, которых они отобрали, пошли в низину, по направлению к Белькер; за стенами Монтайю Раймонд Маури и Гийом Фалькет расстались со своими спутниками, и повернули на дорогу в Акс — большой тракт, сворачивающий в долину. Их провожали Гильельма и Раймонда, по очереди неся на руках маленького Жоана. Но и они расстались с ними у поворота дороги, когда силуэт замка скрылся за горбом скалы Бессет. Они остались одни, и впереди, далеко на горизонте, виднелись горы Андорры, иногда исчезающие в золотистой дымке.

— Как дела у Церкви в Сабартес? — спросил Гийом Фалькет, бросив на Раймонда Маури быстрый и живой взгляд.

— После возвращения Господ из Акса Церковь возродилась, — ответил ткач из Монтайю. — Все семьи добрых верующих снова обрели веру и надежду. Как в городах долины, так и в наших деревнях на плато и горных карнизах, появилось много семей, где добрых людей зовут, ждут, кормят, дают им приют и почитают. И это относится как к домам благородным, так и бедным. Как к старым дворянским семьям — владетелям Ларната, сеньорам Шатоверден или де Юнак, так и к богатым горожанам из Акса и Тараскона, ремесленникам и владельцам торговых лавок, и даже к таким нищим пастухам из Монтайю, как мы… Люди возвращаются к вере отцов, умирающие получают утешение, а живые могут собираться и слушать проповеди.

— В Лаурагэ мы тоже видели, что наши добрые люди возвращаются, — подтвердил посланник. — Ожидается и Мессер Бернат, из Монтегут, диакон Церкви. Он долгое время был беженцем в Ломбардии. Там он встретился с Господами из Акса, он и Пейре — Раймонд де Сен — Папуль. В Тулузэ, в Альбижуа, даже в Кверси появляются семьи добрых верующих. Но необходимо также, чтобы как можно больше появлялось и тех, в ком воплощается сущность Церкви. Я сам, я тоже пробовал стать добрым христианином. Я даже стал неофитом. Несколько лет я жил жизнью, преисполненной воздержания, и до моего посвящения оставалось еще немного. Но вести жизнь добрых людей оказалось свыше моих сил. Я отступил. И потому, мой добрый Раймонд, самое лучшее, что я могу сделать для Церкви сейчас, так это продолжать то, что мы оба делаем: мы помогаем, мы прокладываем дороги, мы сопровождаем и защищаем как пастырей, так и паству. Если Бог так захочет, мы спасем наши души…

Немного позже, на головокружительной высоте дороги карнизов над рекой Арьеж, Гийом Фалькет снова обернулся к Раймонду Маури, лукаво улыбаясь:

— Ты понял, о чем я говорил тебе, Раймонд, не правда ли? У меня есть жена — единственное, что связывает меня с этим миром! Она осталась в Верден — Лаурагэ. Её звать Аструга. Она уже подарила мне прекрасного сына…

Когда через три дня Раймонд Маури возвратился из Ларната, в его доме царило волнение и замешательство. В фоганье хозяйничали Раймонда и Гильельма, то помешивая в котелках, то кормя детей и птицу. Азалаис лежала на своём соломенном тюфяке, держа у груди спелёнутого новорожденного. Роженица смотрела на младенца и думала, что, если Бог так захочет, ребёнок будет сосать ее грудь лет до двух. Отец Маури возблагодарил небо, что всё хорошо кончилось. Мальчика назвали Арнотом, в честь его деда, а также в честь среднего сына Белотов, который согласился стать крёстным отцом. Со своей стороны, Азалаис попросила даму Беатрис стать крёстной матерью: маленькое, красное и хилое дитя нуждалось в заступничестве такой знатной и богатой дамы.

Крещение, как и положено, состоялось сразу же после того, как Азалаис смогла встать с постели. Во время церемонии в церкви Святой Марии во Плоти священник Пейре Клерг, казалось, не мог отвести глаз от прекрасной дамы с ребёнком на руках. Молодой Белот улыбался, зубоскаля над тем, как священник своим глубоким, хорошо поставленным голосом спрашивал ребёнка, хочет ли он стать добрым христианином… И Маури, и Белоты, да, собственно, и сами Клерги, всегда были добрыми верующими, стоящими на дороге добра… «Я крещу вас водой,» — говорил священник, многозначительно улыбаясь и цитируя Евангелие от святого Матфея, — «но Идущий за мной сильнее меня, я недостоин понести обувь Его; и Он будет крестить вас Духом Святым и огнём…»

Гильельма, вся вымытая и тщательно причесанная, в чистой юбке, смотрела на священника — красивого смуглого мужчину, который, как зачарованный, тянулся к теплому розовому свету, исходящему от дамы. Беатрис же, как всегда, со вкусом облаченная в тонкие, ярко расцвеченные ткани — зеленое платье с пурпурными рукавами, на голове диадема в виде башни — держала на руках младенца и казалась воплотившейся статуей девы Марии, сошедшей с алтаря на землю. Полное и живое лицо Пейре Клерга выдавало его чувства; дыхание его прерывалось, следуя ритму непонятных латинских слов, которые он произносил. К какой Церкви он принадлежит? К той, что сдирает шкуру или к той, которая гонима? А может быть, сразу к обеим?