Алексей Югов - Отважное сердце Страница 9

Дальше вскользь вспомянул Гаврило Олексич, как увидал он: волокут под руки шведского королевича по сходням на корабль — и ринулся на коне вслед за ним. Но опоздал: шведы успели втащить королевича. А когда Олексич въезжал на сходни, враги столкнули сходни в воду. Упал вместе с конём и Олексич.

Однако Олексич выплыл и вновь кинулся в битву…

— Э-эх! — воскликнул тут с горечью сожаления рассказчик. — Ну, за малым я не настиг его! Ну да ведь с разгону-то не вдруг проломишься, хотя бы и на коне. Уж больно густо их, шведов, было вокруг него. Люди ведь с оружием — не шелуха, не мякина! — добавил он как бы в оправдание.

Рассказал он Гриньке и о том, как юный воин Савва, сокрушая шведов своим тяжёлым мечом, пробился к самому шатру герцога Биргера, уничтожил охрану, а затем ловкими ударами топора подрубил позолоченный столб, на котором держался шатёр. Шатёр с шумом рухнул на глазах всего войска. И это послужило знаком к повальному бегству шведов.

Рассказал он и о гибели юноши — Ратмира.

— Дяденька Гаврило! А ты видел, как его зарубили? — спросил Настасьин.

Олексич тяжело вздохнул. Понурился. Сурово смахнул слезу.

— Видал, — ответил он сумрачно. — Сильно он шёл среди врагов. Бежали они перед ним! А только нога у него поскользнулась — упал. Тут они его и прикончили… Да! — добавил он, гордо вскидывая голову. — Хоть совсем ещё мальчишечка был — годков семнадцати, не боле, — а воистину витязь! Любил его Ярославич. Плакал над ним!

Так закончил свой рассказ о гибели Ратмира Гаврило Олексич. И вновь погрузился в думу, как бы созерцая давно минувшую битву.

— Как сейчас вижу, — продолжал он, — отшумело побоище… и вот подымается на стременах Александр Ярославич наш, снял перед войском шлем свой и этак, с головой непокрытой возгласил во все стороны, ко всем бойцам. «Спасибо вам, русские витязи! — кликнул. — Спасибо вам! Доблестными явили себя все: и новгородцы, и владимирцы, и суздальцы, и дружинник, и ополченец!… Слава вам! — говорит. — Постояли за господина Великий Новгород! Постояли и за всю русскую землю!… Слава и вечная память тем, кто жизнь свою сложил в этой сече за отечество! Из века в век не забудет их народ русский!…» Вот как он сказал, Ярославич… Да, убеждённо заключил Гаврило Олексич, — заслужил он своё прозвание от народа — Невской!

Произнеся эти слова, Гаврило Олексич вдруг сурово свёл брови. На лице его изобразилась душевная борьба. Казалось, он раздумывает, можно ли перед мальчишкой, перед отроком, сказать то, о чём он сейчас подумал… Наконец он решился.

— Да! — сказал он жёстко и горестно. — Невской зовём. Всех врагов победитель! Мы же за ним и в огонь и в воду пошли бы… Так пошто же он перед татарами голову клонит?

Эти слова Олексича долго были для Гриньки словно заноза в сердце.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ночной ужин воинов в самом разгаре. Лесной костёр гудит и ревёт. Спать никому не хочется. Затевают борьбу. Тянутся на палке. Хохот. Шутки. Смотришь, поодаль, в степенном кружке, какой-то бородач говорит сказку…

Вот поднимается с земли молодой, могучий дружинник. Потягивается после сытного ужина и говорит:

— Эх, мёду бы крепкого, стоялого ковшик мне поднести!

В ответ ему слышатся шутливые возгласы.

— А эвон в ручеёчке мёд для тебя журчит! Медведь тебе поднесёт: он здесь хозяин, в этакой глухомани! — слышится чей-то совет.

Дружинники громко хохочут.

Тот, кто пожелал мёду, ничуть не обижается на эти шутки. Напротив, он подхватывает их. Вот подошёл к большому деревянному бочонку-лагуну с длинным носком. Лагун полон ключевой, студёной воды. Парень, красуясь своей силой, одной рукой поднимает лагун в уровень рта и принимается пить из носка, закинув голову. Он пьёт долго.

Утолив жажду, он расправляет плечи и стучит кулаком в богатырскую грудь.

— Ого-го-го! — весело орёт он на весь бор. — Ну, давай мне теперь десяток татаринов — всех голыми руками раздеру! Даже и меча не выну…

— Храбёр больно! — ехидно осадил его другой воин. — Которые побольше тебя в русской земле — князья-государи, да и то перед татарами голову клонят!

— Ну, да то ведь князья!

— Им попы велят!… Попы в церквах за татарского хана молятся! послышались голоса, исполненные горестной издёвки.

Молодой воин, что похвалился управиться с десятью татарами, гордо вздёрнул голову, презрительно хмыкнул и сказал:

— То правильно! Старшаки наши, князья, все врозь. Оттого и гибель земле. Дерутся меж собой. Народ губят. А когда бы да за одно сердце все поднялись на этого Батыя, тогда бы из него и пар вон!

— Дожидайся, как же! — послышался тот же язвительный голос, что осадил парня. — Станут тебе князья против татарина за едино сердце! Им бы только в покое да в холе пожить. Уж все города под татарскую дань подклонили!… Больше всех наш Александр Ярославич старается. Что ни год всё в Орду с данью ездит, ханам подарки возит. Татар богатит, а своего народа не жалко!

При этих словах, сказанных громко и открыто, у Настасьина кусок застрял в горле. От горькой обиды за князя слёзы навернулись на глаза. Гринька с жалобным ожиданием глянул на Гаврилу Олексича: чего же он-то на них не прикрикнет, не устыдит их, не заступится за Александра Ярославича?

Гаврило Олексич сидел неподвижно. Он, правда, нахмурился, однако в разговор не вмешался.

За князя. Александра заступился один старый воин богатырского вида, с большой седой бородой, распахнутой на оба плеча.

— Полноте вам, ребята! — укоризненно и вразумляюще произнёс он. — Вы Батыева приходу не помните: маленьки в ту пору были. А я воевал с ним. Так я вам вот что скажу. Александр Ярославич мудро, строит: с татарами — мир! Крови народной жалеет… Куда же нам сейчас с этакой силой схватиться, что вы! Когда бы одни татары, а то ведь они сорок племён, сорок народов с собой привели! Помню, где хан Батый прошёл со своими ордами конными, там и лесочков зелёных не стало: всё как есть татарские кони сожрали. Где, бывало, берёзовый лесок стоял-красовался, там после Орды словно бы голые прутья из веника торчат, понатыканы… На одного на нашего десять татаринов навалилось!… Да что говорить: ужель воитель такой победоносный — Александр наш Ярославич — да не знает, когда нам подняться на татар? Знает! Погодите, придёт наш час: ударим мы на Орду…

Молодые воины горьким смехом ответили на эти вразумляющие слова.

— Дождёмся, когда наши косточки в могиле истлеют! — сказал один.

— Дань в Орду возить — оно куда спокойнее!

— Дорогу туда князь Александр запомнил, ему виднее! — выкрикнул третий.

И тогда, как стрела, прянувшая с тугой тетивы, вскочил Гринька. Он швырнул наземь кусок жаркого и лепёшку, данную ему Олексичем. Голос мальчика зазвенел.

— Стыдно вам! — гневно выкрикнул он сквозь слёзы. — Да разве мало Александр Ярославич поту кровавого утёр за землю русскую?! Эх, вы!

Голос ему перехватило. Он махнул рукой и кинулся прочь от костра — в глухую тьму бора.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кумыс — издревле священный татарский напиток. По закону Чингисхана тот, кто пролил кумыс на землю, подлежал смертной казни.

— Повтори, повтори, собака, если не отсохнул твой мерзкий язык! неистово кричал Чаган, пиная в голову упавшего перед ним ничком купца-мостовщика Чернобая. — Что сделали эти русские с кумысом?

Но где ж тому было повторить! Предатель-купчина и так трясся в холодном поту, простёршись у ног Чагана.

А известие, с которым тайно пробрался Акиндин в ставку хана-царевича, было и впрямь страшным для любого татарина: тот самый кумыс, который, следуя своему обещанию, Чаган целыми ундырями[10] посылал во дворец великого князя Владимирского для княгини Дубравки, Андрей Ярославич приказывал выливать в помойку. Этот безумец ещё и похвалялся, что даже щенков своих он не хочет, дескать, поганить татарским кобыльим молоком.

— Ундырь крови своей и своих родичей отдаст мне этот жалкий князь Владимирский за каждый ундырь осквернённого им кумыса! — в ярости кричал Чаган.

На самом же деле коварный татарин только этого и хотел: горячий и неосторожный Андрей сам кинулся в расставленную для него западню.

В ту же ночь хан Чаган вызвал к себе главных военачальников татарских орд, кочевавших на рубежах Владимирского княжества, — и трёхсоттысячная армия конных дьяволов, алчущих добычи и русской крови, ринулась на Владимирщину.

Случилось то, чего так страшился Александр.

Однако неверно было бы полагать, что лишь одно осквернение кумыса привело к новому татарскому вторжению. Нет! Уж с полгода, как от лазутчиков татарских, доносчиков и шпионов, среди которых главным был купец Акиндин Чернобай, Батыю, Берке и Чагану стало известно, что князь Андрей копит втайне войско — готовится восстать и перебить татар на русской земле. Но вероломнейшие и хитрейшие из политиков тогдашнего мира ордынские ханы показывали вид, будто им ничего не известно.