Джорджетт Хейер - Вильгельм Завоеватель Страница 9

Шут рассмеялся:

   — Однажды в парке жил павлин. Все так восхищались красотой его оперения, что он стал зазнаваться и вообразил себя важнее лорда, который кормил его. По глупости он решил, что может выгнать благородного лорда и управлять парком вместо него.

Рауль нетерпеливо перебил шута:

   — Это старая история, дурак. Вся Нормандия знает, что бургундцы слишком высоко себя ценят. Больше ты ничего не можешь сказать?

Галет бросил на Рауля загадочный взгляд:

   — Заговоры, заговоры, братец, тёмные дела.

   — Неужели ты не можешь предупредить его, ты, который сидит у его ног?

Шут грустно улыбнулся:

   — Ты когда-нибудь просил цаплю оберегаться ястреба, братец?

   — Цапля не нуждается в предостережениях, — нахмурясь, проговорил Рауль.

   — Да, ты прав. Мой маленький Вильгельм — мудрая цапля.

Галет начал рассматривать свои руки. Глаза его блестели как у сумасшедшего.

   — Но клюв у него, как у ястреба. Разве может быть у цапли клюв, как у ястреба, кузен Рауль?

   — Я устал от твоих загадок, — проговорил Рауль. Ночь была холодной, и Рауль, стоявший в одной рубашке, совсем замёрз. — Следи за всем, что происходит вокруг, — сказал он шуту. — Вдвоём мы увидим больше.

Рауль пробрался к своему тюфяку и начал одеваться. Колечки на его тунике зазвенели, и лежавший рядом солдат заворочался и что-то пробормотал во сне. Рауль надел пояс с ножнами и обул сапоги. Когда он вернулся к Галету, на нём был даже шлем.

   — Что за отважный рыцарь! — усмехнулся Галет.

Отступив назад, он дал Раулю пройти.

   — Вильгельм, мой брат, у тебя хорошие слуги.

Проводив Рауля взглядом, он пробормотал:

   — Спи спокойно, Вильгельм. У твоей сторожевой собаки хороший нюх.

На рассвете первые лучи солнца, проникнув сквозь щели в ставнях, осветили спящих на полу людей, суровые лица, подобревшие во сне, и мечи, положенные рядом с соломенными тюфяками. На ступеньках лестницы, ведущей в покои герцога, беспокойным сном спал шут. Наверху у закрытой двери, держа наготове меч, стоял молодой рыцарь. Он стоял неподвижно, но стоило ему услышать снизу малейший шум, как он начинал напряжённо вслушиваться, а рука крепко сжимала рукоять меча.

Становилось светлее, и с восходом солнца в тишину стали вторгаться новые звуки. На кухне засуетились поварята, а через окно доносился шум просыпающегося города.

Вздохнув, Рауль потянулся, расправив затёкшие мышцы. Только сейчас, после восхода солнца, он решился покинуть свой пост. Люди в зале всё ещё спали, но Галет встретил его на лестнице и похлопал по плечу.

   — Верный пёс Рауль! — засмеялся он. — Кинет ли наш хозяин Вильгельм кость двум своим верным псам?

Рауль зевнул и потёр глаза.

   — При свете дня я думаю: а может, я тоже дурак? — проговорил он и вышел на улицу.

Весь второй день пути они скакали на запад вдоль реки, отделявшей Бессин от Котантена, пока не нашли брод. Теперь их путь пролегал на север по дикой, необжитой местности, во многих местах поросшей непроходимыми лесами. На всех холмах стояли вражеские крепости, представлявшие потенциальную угрозу для мира в Нормандии. Эта земля не была похожа на Эвресин, родную провинцию Рауля, радушно принимавшую любых гостей.

Сам Валоньез был почти в лесу, а местом, где должна была разместиться свита герцога, была всего лишь охотничья сторожка, открытая со всех сторон и лишённая каких-либо укреплений. Она представляла собой двухэтажный домик для герцога и три деревянные полуразвалившиеся хижины для свиты. В одной из них поселили тех немногих вооружённых солдат, которые поехали с Вильгельмом; в другой — поварят, поваров, слуг и охотников. Третью, несколько более просторную, использовали как конюшню для лошадей. Не уместившихся лошадей поставили под навес, здесь оказался и Версерей Рауля. Как и в Байо, залу одного из домов на ночь превратили в спальню, но Рауль, чьи подозрения не только не исчезли, но и окрепли после того, как он увидел, что из себя представлял Валоньез и его жители, всю ночь не смыкал глаз. Он постарался хорошенько отдохнуть днём, а с вечера, после того как факелы были потушены и люди уснули, до утра занимал свой пост у двери герцога. Раулю нравились его ночные дежурства. Так он нёс службу, но хотя герцог и не знал о его преданности и даже не замечал его среди других слуг, Рауль был рад, что ему представилась такая возможность. Стоя долгие ночные часы у двери Вильгельма, он чувствовал странную связь с молодым человеком, безмятежно спавшим под его охраной.

Герцог охотился в лесах и полях, пускал своих ястребов и соколов на цапель и других птиц, а в перерывах ездил в Котантен, где его ждали дела. Он принимал решения с такой твёрдостью и быстротой, что даже приближенные к нему лорды не могли сдержать удивления. Казалось, он был рождён для управления страной и разрешения споров. Ничто не ускользало от его внимания. Именно поэтому Рауля изумляло, что Вильгельм не замечал той враждебности, которая витала повсюду. Только так можно было истолковать обособленность лордов Котантена, шёпот и многозначительные взгляды советников самого герцога. Подозрительным было и то, что в поездке Вильгельма сопровождало гораздо меньше рыцарей, чем красавца Гюи Бургундского.

Со стороны можно было подумать, что этот улыбающийся лорд и есть правитель Нормандии. Свита его была многочисленной; он одевал её по-королевски: в бархат, украшенный драгоценными камнями. К тому же Вильгельму приближенные Гюи не оказывали почтительности, явно с поощрения его старшего брата. Гюи всегда был окружён рыцарями, да и народ любил его, и не без основания: всегда улыбающийся и доброжелательный, лорд часто раздавал щедрые дары.

Рауль испытывал к Гюи лишь ненависть. Он не мог не видеть, как тот переманивал на свою сторону рыцарей Вильгельма, нагло использовал привилегии, данные лишь герцогу, и отвечал на знаки внимания и признательности, адресованные Вильгельму. Рауль недоумевал, почему герцог сносит всё это и делает вид, что не замечает такой дерзости. Столкновения между ними напоминали столкновения между сильным и слабым, полностью подчинившимся воле первого. Тем не менее, однажды взглянув на их лица, нельзя было утверждать, что слабым в этой паре является Вильгельм.

Нелюбовь Рауля к бургундцу крепла с каждым днём, но здесь, в Валоньезе, к ней примешивалось чувство недоверия. Ни для кого не было секретом, что Гюи претендовал на трон Нормандии, но до сих пор Рауль считал, что это всего лишь каприз молодого человека, не грозящий перерасти во что-то более серьёзное. Так много сеньоров были возмущены неблагородным происхождением герцога, и так много лордов заявляли о своих претензиях на трон, громче, чем Гюи, что никого не удивляли разговоры среди придворных бургундца, что правителем Нормандии должен быть он, а не Вильгельм.

Но сейчас подозрения Рауля усилились, и он стал пристально наблюдать за Гюи. За пределами Нормандии у него оказались какие-то секреты. Однажды Рауль увидел, как незнакомец, проходивший мимо, незаметно вложил в руку Гюи листок бумаги. В другой раз в тёмных коридорах второго этажа он наткнулся на человека, вышедшего из комнаты бургундца. У него был такой вид, будто он хотел выйти незаметно, даже при свете факела.

Рауль увидел, что его одежда была запылённой, как после долгого путешествия. Ещё раз Рауль встретил этого человека за ужином, где выяснилось, что приехал он по какому-то пустяковому делу. Но почему же тогда, недоумевал Рауль, он запирался с Гюи в комнате и смутился при встрече с ним, Раулем, в коридоре?

Подозрения его превратились в уверенность после одного происшествия в лесу. Решив выйти на медведя, герцог взял с собой Гюи, де Богуна, Гримбольда дю Плесси и нескольких рыцарей и егерей. Рауль тоже поехал и всю дорогу держался так близко к герцогу, как позволяло его положение.

Увидев, кто сопровождает герцога, он не мог не подумать о том, что, если против Вильгельма и замышлялось предательство, в лесу было бы проще всего совершить чёрное дело. Всё утро собаки гнали медведя по лесу, пока наконец охотники не оказались в самой чаще. Псы окружили свою добычу, огромного бурого зверя, и пока они с лаем дразнили его, егеря стояли на опушке леса, ожидая своего часа. Лишь герцогу не терпелось поскорее вонзить в медведя кинжал и решить исход дела.

Псы набрасывались на жертву, впиваясь зубами то в бок, то в спину, сбивая хищника с толку и приводя его в ярость. Зверь стал отбиваться от псов зубами и лапами, но они, истекая кровью, не отступали.

Вильгельм переминался с ноги на ногу. Рауль никогда не видел его таким возбуждённым. Глаза его горели, и он постоянно подстрекал псов. Если бы ему представилась возможность, он сам бросился бы на разъярённого зверя.