Анн Бренон - Сыны Несчастья Страница 9

И Пейре подумал о том, что Гийом Эсканье доверял ему в первые дни, когда он только поселился в деревне, несколько месяцев назад. Теперь он не доверял ему больше. Но тогда он узнал одну вещь: что Раймонд Пейре — Сабартес в том же году, под конец лета, поднялся в Сабартес вместе со своим погонщиком мулов Арнотом Каравессой и всеми мулами, чтобы глянуть на свою отару в Праде д’Айю и привезти дров из горных лесов. На самом же деле он искал добрых людей, и именно по указанию Гийома Эсканье Раймонд Пейре нашел в Аксе даму Себелию Бэйль. Добрая Себелия помогла ему встретиться с Мессером Гийомом Отье. И еще Гийом Эсканье прошептал ему тогда на ухо, что Мессер Гийом Отье, там, в Аксе, спросил Раймонда Пейре — Сабартес, знает ли он Эн Белибаста из Кубьер, что в Разес… Это здесь, неподалеку… И еще он шептал ему, что надеется, что добрые люди придут и сюда, в Арк…

Но больше никто уже не говорил Пейре ни о надеждах на приход добрых людей, ни об Эн Белибасте из Кубьер.

Однажды вечером ему удалось урвать несколько свободных часов. Потом, ночью, он вернулся в овчарню, примыкавшую к дому Мауленов между стеной и загоном для скота. Такой ласковой была к нему этим вечером Бернада, такой любящей. Вся его неуверенность улетучилась. Его ладони все еще обжигали прикосновения к шелковистой коже молодой девушки, его губы были полны запаха ее волос. Было поздно, он чувствовал себя усталым и счастливым, ему хотелось спать. Он пошел к овчарне, но, поравнявшись с загоном для скота, увидел свет за небольшой деревянной оконницей, свет из фоганьи своего кузена. Он открыл дверь, поднялся на солье, откуда слышались голоса, открыл еще одну дверь.

Он увидел троих мужчин, освещенных отблесками пламени в очаге. Напротив них сидел Раймонд Маулен, который, увидев его, поднялся с лавки с недовольной миной, взял Пейре за руку и представил его гостям. С ними он выпил чашу вина. Среди них был человек в летах, массивный и немного сгорбленный, уже седой, с непроницаемым лицом; и двое очень смуглых молодых людей. Это был богатый скотовод с границ Пейрепертюзе. Эн Гийом Белибаст из Кубьер, с двумя своими сыновьями — одним из старших, Раймондом, и одним из младших — Бернатом.

ГЛАВА 5

ВЕСНА 1302 ГОДА

Я слыхал от еретика, что Бог не устанавливал никаких праздничных дней, и что всякий день имеет такую же ценность, как и другой; однако для них хорошо, чтобы не вызывать подозрений, делать вид, что они соблюдают воскресенье и праздники. Но когда ему необходимо было что–нибудь сделать в эти дни, то он просто закрывал двери и работал в своем доме, как и в другие дни.

Как я могу забыть Берната? Мне кажется, он был самым дорогим моим другом. Он был очень похож на меня. Я очень люблю тебя, Гийом, а также твоих братьев, Пейре и Раймонда Маурсов, Гийома Белота и многих других. В Арке у меня было особенно много хороших друзей, о которых я все еще жалею. Но Бернат Белибаст был для меня почти как брат. Он тоже был хорошим пастухом, и ты бы рад был иметь в нем товарища на пастбищах. Но у него не было времени попрактиковаться, чтобы стать настоящим пастухом. Слишком рано он сделался пастырем людей, проводником еретиков, как говорится. Тем, кто молча вел добрых людей по их ночным дорогам. Но когда я увидел его впервые, он был совсем мальчишкой, с почтением взиравшим на своего отца. И я с первого же взгляда понял, что это человек моей породы. Мне тогда было восемнадцать, а он был немного младше меня. Его прямой взгляд, радостная и дружеская улыбка очень контрастировали с моим замешательством.

Представь себе молчание, наступившее после того, как я вошел в комнату Раймонда Маулена, где сидели гости. Эн Белибаст рассматривал меня, не говоря ни слова, немного хмуря густые брови. Я видел только его глаза. Потом он сказал мне ясным, но несколько гортанным голосом, с акцентом, которого я тогда еще не знал, что ему приходилось общаться с моим братом Гийомом Маури, когда он в последний раз бывал в долине Акса, и обсуждать с ним, конечно же, вопросы о выпасе. Я ничего не ответил. Я слушал, как мой кузен Раймонд Маулен говорит обо мне. Что, несмотря на юный возраст, я стал ему хорошим помощником, да только вот демон юности все тянет меня за одно место. И он коротко и резко рассмеялся. Патриарх издал горловой звук, долженствующий выразить скептицизм; старший сын, Раймонд, насмешливо взирал на меня. Я слыхал, что он уже женат и недавно стал отцом. Бернат Белибаст тоже радостно рассмеялся. Он смеялся так искренне, что я не сдержался и, заглянув ему в глаза, тоже засмеялся вместе с ним, осознав, что никто здесь не желает мне ничего плохого.

Весь переполненный впечатлениями от его доброго смеха, я вернулся в темноту овчарни, к затхлому запаху окота. Удостоверился, что все овцы в стойлах, каждая мать подле своего ягненка, никто не украл чужого ягненка и не отказался от собственного, все новорожденные помечены и никто больше не собирается рожать. Тогда я повесил свою калель на балку, улегся на тюфяк и сказал себе, что, если Бог так захочет, скоро у меня будет настоящая помолвка, а в моей жизни, возможно, появится настоящий друг. Но на самом деле, в начале того года, я не особенно думал о Бернате Белибасте. До того времени, пока он не стал помогать мне разбираться с моими проблемами.

Я был настолько поглощен своей любовной историей с Бернадой, что даже не подумал о том, чтобы ответить на достаточно прозрачный намек, с которым обратился ко мне старый Эн Белибаст, патриарх из Кубьер, упомянув имя моего брата Гийома Маури. Я слишком поздно понял, что это была проверка. Но что я должен был ему сказать? Что я, так же, как и мой брат Гийом, устремлен к Добру? Прошло всего лишь несколько недель с тех пор, как я страстно желал говорить с добрыми людьми. Но сейчас я думал только о том, как добиться расположения отца моей красавицы.

Я все так же упорно работал. Кузен Раймонд Маулен не мог на меня пожаловаться. Я говорил себе, что теперь весь Арк узнает, на что я способен. Я чувствовал себя неутомимым. Окот прошел хорошо: все роды окончились благополучно, никто из новорожденных не умер, рождались даже двойни, что само по себе хорошо, ни одна мать не повредила вымени. Я провел великий пост, заботясь о молочных ягнятах и строя для них загородки, чтобы они могли поиграть на солнышке возле ручья. А в начале Страстной Недели я взял самого красивого ягненка из тех, что должны были достаться мне, чтобы отнести его д’Эсквина.

Это был красивый пегий ягненок, с густой и кудрявой шерстью, сияющими глазками, сладким дыханием. Отец Бернады немедленно отдал его своей жене и взял меня под руку. Ты проведешь Пасху вместе с нами, парень. Только не забудь исповедоваться.

Бернада сидела в глубине комнаты за прялкой. Ее взгляд был обжигающим, как никогда, и пронизывал меня насквозь.

Я все прекрасно понимал. По прибытию в Арк я, как и положено, пошел к ректору прихода. Он записал меня в большой реестр своей паствы. Чтобы я ходил на мессу и платил десятину. Он также спросил меня о моем возрасте, если он мне известен. Я ответил, что мне около восемнадцати. А где я родился? В Монтайю, епископство Памье, епархия Сабартес. Я увидел, как поп наморщил нос, словно почувствовал какой–то неприятный запах. Я также назвал ему имена крестного отца и крестной матери. Он сухо напомнил мне, что всякий верный обязан исповедоваться и причащаться хотя бы раз в год, особенно на Пасху, под страхом отлучения от Церкви и лишения христианского погребения. Потом он спросил меня, у кого я живу в Арке, и когда я ответил, что у Раймонда Маулена, он снова вздохнул. Потом, когда я жил в Арке, мы приходили, бывало, воскресными утрами, на мессу к этому попу, в церковь Арка. Не все вместе, и не каждую неделю — иногда в одно воскресенье, иногда в другое; то кузен Раймонд, то его брат, то брат Эглантины, или я с Гийомом Эсканье или Раймондом Пейре — Сабартес, или его братьями, или Гийомом Ботолем. Всегда приходило двое или трое из нас, а остальные оставались работать. Мы входили в церковь и стояли сзади. Ничего не говорили. Когда все заканчивалось, мы не задерживались на паперти. В Монтайю я тоже причащался каждый год с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, в церкви святой Марии во Плоти, и слушал проповеди священника.

Отец Бернады — вот он ходил к мессе каждое воскресенье. Всякий раз, как я приходил туда, видел его. Он всегда стоял в первом ряду, сразу же за мессиром Жиллетом де Вуазен, владельцем Арка, нашим господином и вершителем правосудия, и его семьей. И в этом году я не пропустил Пасхи. Пришла Страстная Суббота, и я исповедался у одного из двух братьев–доминиканцев, которые пришли проповедовать о Страстях Господних. Через это надо было пройти, это было обязательным. Я стоял в очереди за Раймондом Мауленом, позади меня был Раймонд Пейре. Я пробормотал то, что моя мать научила меня говорить священнику, чтобы все выглядело, как у людей — избегая, конечно, явной лжи. Я никогда не был уверен, что этот обряд имеет хоть какую–нибудь ценность для спасения души. Назавтра, в Пасхальное утро, я тоже был в церкви, в первых рядах, вместе с семьей д’Эсквина. Вместе с ними я пошел к алтарю, чтобы проглотить облатку. Почувствовав запах ладана, я едва не задохнулся от непонятных чувств. Потом, немного придя в себя, я понял, что это странная смесь гордости и стыда. Когда великая месса окончилась, я вышел вместе с родителями Бернады, вместе со всеми д’Эсквина. Раймонд Маулен не удостоил меня даже взглядом.