Ефим Гальперин - Опыты психоанализа: бешенство подонка Страница 9

– Кто?! Его мать внучка шлимазла Мордехая Бланка из Житомира.

– Да, но отец хотя бы чуваш!

– Какой чуваш?! Отец, как минимум, трёх детей Ульяновой некий доктор Покровский!

– Но почему про это никто не говорит?!

– У приличных людей не принято обсуждать, кто валялся в койке с барышней. Одно я знаю точно. Идёт вброс больших денег. Куча типографий, печатающих листовки большевиков. Столько оружия! Город наводнён немецкими боевиками. Всё сыпется. Мы медленно погружаемся, как кролики в пасть удаву под названием «большевики». Чтобы разбудить всех, нужна оглушительная бомба. Реальные документы. Мы пытались вытащить из Швеции человека… Бухгалтера с германскими банковскими переводами на имя Ульянова, Зиновьева, Бубнова. Надеялись, что к суду Троцкого и Рошаля предъявим. Но, видно, человек забоялся. Пропал. Вы министр иностранных дел. Наконец вы входите в такие круги! Неужели у вас нет никого, кто бы прошерстил подвалы генштаба Германии?!

– Есть. Мой покровитель. Человек он азартный, увлекающийся. Побеждал даже в олимпийских играх.

Гельсинфорс (Хельсинки). Вокзал

Из вагона пришедшего поезда Санкт-Петербург – Гельсинфорс (Хельсинки) спускается Сталин. Оглядывается по сторонам.

– Это совершеннейшее безобразие! Никакого воспитания! – в дверях вагона возникает Крупская31 с большим чемоданом. – В конце концов, достопочтимый сударь, эти ваши дикарские замашки… Возьмите у меня чемодан! И помогите спуститься. Вам когда-нибудь объясняли как надо вести себя с женщиной?! Тем более, я старше вас.

Сталин нехотя берёт чемодан. И так же, нехотя, помогает Крупской спуститься на перрон.

– Вы, видно, только спустились с гор. Эти патриархальные устои… Я вынуждена буду рассказать Владимиру Ильичу… Неотёсанный мужлан!

И всё время, пока они идут к дверям вокзала, стоят в очереди на контрольно-пропускном пункте, выходят на площадь и садятся в подъехавшую пролётку, из которой выскакивает, встречающий их телохранитель Ленина Эйно32, Крупская ворчит и активно возмущается.

Потом они едут в пролётке. Эйно сидит на облучке рядом с кучером, а Крупская со Сталиным внутри. Эйно прислушивается к ругани Крупской. На его губах гуляет довольная улыбка.

Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. День

Крупская, Сталин и Эйно входят в дом. Ленин бросается навстречу Крупской, сжимает её в объятиях, целует:

– Надюша, Дорогая! Как же истосковалась душа моя! – жмёт руку Сталину. – Спасибо, дорогой товарищ Джугашвили. Мы поговорим, поговорим… Потом! Потом!

Выпроваживает Сталина и Эйно за дверь.

Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. Двор. День

Сталин и Эйно сидят на скамеечке под деревом. Эйно достаёт свой кисет с самосадом. Хвастается. Даёт понюхать Сталину. Потом набивает трубку и закуривает. Сталину не предлагает. Сталин достаёт свой маленький кисет и набивает свою трубку. Сидят, курят, глядя в разные стороны. Поглядывают на окно, за которым проходит свидание Ленина с женой.

Гельсинфорс (Хельсинки). Улица у дома начальника полиции. Вечер

Возле пролётки Сталин и Эйно. У калитки Ленин прощается с Крупской. Обнимает. Подсаживает в пролётку:

– Наденька, Родная. Как я без тебя?! Ты ещё только уезжаешь, а я по тебе уже скучаю. Жду!

Ленин в хорошем настроении. Передаёт Сталину несколько конвертов:

– Дорогой мой Джугашивили! Вот это Иоффе. Это Свердлову. А это Троцкому. Не перепутайте ни в коем случае! Пролётка трогается. Ленин машет рукой.

Стокгольм. Усадьба Эдуарда Ротшильда. Гостиная. Вечер

Камин. Ротшильд33 и Терещенко. Терещенко знакомится с документами.

– Бесценный подарок, Метр! Вы рисковали? Эти бумаги! А потом, вы же не знаете, как я ими распоряжусь.

– Ну, во-первых, Мишель, я твой должник. А во-вторых, обрати внимание на уровень моего обслуживания. Кожаная папка «от Тиффани»! И бонус – два свинцовых клише высоко качества контракта с подписью фигуранта, – он весело показывает папку и свинцовые листы клише. – Можно сразу ставить в набор газетного листа. Такого качества клише тебе в России не сделать. Ну и, в-третьих, чем хуже, тем лучше для основных игроков в этом безумном всемирном казино.

– Почему смеёмся, Эдуард?! – вчитывается в текст Терещенко. – Ведь это страшно своей очевидностью.

– Я смеюсь по другому поводу. Дело в том, что ты держишь в руках оригинал договора. Да-да! Наш агент испугался, заторопился и не стал делать копию. Просто подхватил сам документ.

– И вы думаете, что никто не заметит пропажи?

– Ну, это моя любимая тема. Где особенно педантичны, там самый большой беспорядок! Агент сообщает, что пока никто… Они по-прежнему уверены, что им есть чем держать Ленина на коротком поводке. Ну, а вот эти банковские проводки – копии. Но если потребуется подтверждение, то банальная аудиторская проверка… Такие огромные суммы спрятать невозможно.

Эдуард говорит и в это время заряжает кинопроектор тех лет. Маленькая коробочка с лампой и ручкой, чтобы крутить плёнку.

– А я освоил новую специальность! – хвастается Эдуард. – И если меня мой клан Ротшильдов выгонит из миллиардеров, пойду в киномеханики. Дамы их любят до одури. Профессия будущего. Ну что ты уткнулся в бумаги?! Лучше смотри хронику с полей войны.

На экране бегут солдаты, летят самолёты, плывут корабли.

– Но неужели вам не отвратно?! – Терещенко трясёт бумагами. – Это предательство Родины!

Эдуард смотрит на него. Терпеливо достаёт из портмоне сто франков, и фунт стерлингов. Просит у Мишеля российскую ассигнацию. Потом вынимает из ящика стола брусок золота:

– Вот эти бумажки имеют национальность. А вот это нет. Господи, ну, кому это я рассказываю! Блестящему финансисту! Банкиру! Нет, видно, славянская сущность перевешивает в тебе. Как и во мне – любовь к Франции…

– Может всё дело в Парвусе, который Гельфанд?

– Ну, что ты, Мишель. Этот Парвус-Гельфанд клоп, пытавшийся заработать на посредничестве. Подносчик дров в костёр. Первыми гибнут именно они. Смотри, это испытания нового танка!

Эдуард крутит ручку кинопроектора. На экране огромная махина. Башни, пушки.

На экране один из первых в кинооператорских изысков: ракурс снизу – огромная гусеница закрывает экран. Танк как бы наваливается на зрителя.

Эдуард выключает проектор, наливает коньяк, присаживается рядом:

– А что если ты, мой друг, забросишь всё это к чёртовой матери! Ну, поиграл мальчик в министра. Целых три правительства продержался. Слава Б-гу, ты выходишь хоть и с долгами, но не раздетый догола, как бывало, из казино. Неужели тебе не хватило общения с твоими как бы «соотечественниками». Ты человек мира. Ведь очевидно, что где-то в две недели там, увы, с твоим участием или без твоего, но взорвётся. Оставайся. Чтобы не задело осколками. Я выдерну за три дня оттуда всю твою маму, сестру. Слышишь, как счастливо хохочет наверху твоя Марго…

– Это дело чести, Метр. Моей чести.

– Принимаю. Но зачем тащить туда любимую женщину?!

По лестнице вниз сбегает сын Ротшильда восьми лет, а за ним хохочущая Марго34.

– У Вас чудный мальчишка. Он так по-взрослому рассуждает!

– А что если вам, Марго, остаться здесь слушать философствования моего сына, а Мишель съездит на недельку в Петроград и вернётся. Уже насовсем – предлагает Эдуард.

– Я?! Здесь!? – смеётся Марго. – Вы даже не представляете, Эдуард, какое количество женщин запрыгнет сразу же к нему в постель. В Санкт-Петербурге будет стоять очередь на километр.

Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. Вечер

Свечи. Шампанское в бокалах. За роялем Инесса Арманд35 играет «Патетическую сонату». Первую часть Grave она играет эротически. И allegro dimolto e con brio (быстро, с большой силой). За её спиной мягко, как кот, прохаживается Ленин. И когда в музыке звучит подъем, Ленин подходит сзади и запускает руки в декольте. Одновременно дует на свечу. Темнота.

Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. Двор. Вечер

Поглядывая на тёмные окна, сидят и курят трубки Сталин и Эйно.

Гельсинфорс (Хельсинки). Кафе. Вечер

За столиком Граф Мирбах и Радек.

– Я вызвал вас, герр Радек… – говорит Граф Мирбах. – Что-то надо предпринимать. Мы сделали ставку на герр Ульянова. Деньги поступают регулярно. Вы не представляете, сколько наших оперативных групп в поте лица зачищают Петроград. И Москву. На всех уровнях. От правительства и до рабочих комитетов на заводах. А он гуляет по парку, бомбардирует свой ЦК и Совет кучей директив! Учит их, как надо. Но отсюда! И ведь устроился то как! Жена и Инесса Арманд. По очереди. Фрау Арманд, та вообще… Играет ему по вечерам Бетховена. Особенно эту… «Патетическую сонату». Понимаете, герр Радек… Мы ориентированы на конец октября. То есть меньше месяца осталось. Что примечательно… герр Ульянов гуляет в парке вдоль ветки железной дороги в сторону Санкт-Петербурга. Смешно?