Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории Страница 9

Костарев замолчал. От его лица отхлынула кровь; стало казаться, что усы, бородка наклеены на выбеленное папье-маше.

– Добавлю ещё кое-что, чтобы вам стало и вовсе весело, - произнёс он удручённо, без гнева в голосе. - Я утверждаю: мне никто не в силах помешать - кроме меня самого... Должен признаться, - продолжил с убито-покаянным видом, точно сознаваясь в преступлении, - мне не чужда прекрасная холодная дама по имени Гордость. А она столь привередлива, что не поступится какой-нибудь мелочью... вроде, я не знаю... вроде, например, обязанности отплатить за доброту, за обыденную, житейскую, банальную доброту. А стоить это может безгранично много... - Человек в пенсне вдруг сказал без всякого перехода: - Вы - провокатор, доктор! - сказал так горько, так смиренно, что Зверянский не взорвался, не схватил его за горло, а только, опешив, налёг грудью, локтями на столик - тот затрещал.

Костарев встал, подошёл к шкафу, открыл дверцу. В шкафу висело полупальто. Он достал из его кармана револьвер, приблизился к вскочившему из-за стола доктору.

– Сейчас в этой машинке произойдёт вспышка пороха, газы выбросят маленький кусочек металла, который пронзит ваш мозг. Через миг всё кончится для вас, всё! Не мешайте мне: вы только причините себе излишние мученья... За год участия в революции я потерял здоровье. Вы, махровый благодетель, добиваете меня. К тому же, вы всё равно будете агитировать против прыжка на Восток: ваше устранение неминуемо. - Костарев держал револьвер с изящной уверенностью.

– Французская вещь: самовзводный "Ронжэ", - зачем-то объяснил он. -

Калибр невелик, но заряд достаточно сильный.

Доктор с невероятной сосредоточенностью, словно именно от этого зависела его жизнь, следил, как револьвер поднимается на уровень его лица. Потом взглянул в потухшие вдруг, затомившиеся скукой глаза Костарева, в чернеющий зрачок дула. "А ведь убьёт!" - осозналось прозаически-сухо и оттого неопровержимо.

– Во время англо-бурской войны, - как бы рассеянно проговорил комиссар, - я вот так же в упор убил британского майора!

– Секунду, - тихо, не шевелясь, попросил Зверянский. - Семья всполошится: вам же лишнее беспокойство... Завтра утром поедем в лес, и там вы сделаете ваше дело. Даю слово: я никуда не скроюсь.

Человек с револьвером помолчал и нехотя кивнул.

Назавтра была Пасха. Кузнечане тщательно подготовили выступление. Но когда в дело вовлечено столько людей, неудивительно, что побежал слух о предстоящем. Надо удивляться тому, что это произошло лишь в самый канун выступления.

Местная большевичка Ораушкина, кухарка бесплатной столовой, узнала о сигнале к бою за полчаса до него. Когда принесла весть Пудовочкину, оставалось тринадцать минут.

Тот глянул в окно на рыночную площадь: было по-праздничному людно. Он моментально заметил среди народа нестарых людей с засученными рукавами и без шапок: они топтались близко от дома, держали руки в карманах.

Пудовочкин бросился в другую комнату взглянуть во двор. Он был пуст. Напротив дома - каретный сарай и баня. В их стенах зияют щели, отсутствуют несколько досок. Более чем вероятно, что там затаились стрелки, держат под прицелом окна и выход во двор.

В доме с командиром были Сунцов, пятеро охранников, да часовой стоял у входа с площади. Часового укокошат в первый же момент. Пудовочкин приказал отозвать его в здание. Мелькнула мысль о заложниках. Когда он занял дом, хозяин-сахарозаводчик с семьёй переехал в монастырь, где ему дали приют. Остались дальняя родственница-старуха, лакей и пожилая горничная.

Теперь никого из них не оказалось. Да и вряд ли захват этих людей остановил бы нападающих...

Командир и охрана метались по зданию. Пудовочкин понимал: выйди он, его немедля возьмут в кольцо или тотчас начнут стрелять, не дожидаясь общего сигнала. Отойти от дома уже не дадут.

Он сгрёб Сунцова за грудки:

– Так чего, Серёга, обожгутся они об нас?

Тот, бледный, вспотевший, ощерился:

– Подгорят, как без масла!

Гигант отбросил его, точно вещь, шагнул в нужник, возвратился в коридор.

– Они думают, мы под их пули выбегим, а мы: нате вам ...! Здесь станем отбиваться, пока отряд нас не выручит. Патронов, гранат, взрывчатки нам не занимать.

– А если перебьют отряд? - скучно спросил Сунцов.

– Чего? Прям весь город и навалится, ха-ха-ха! Куда им. Четыре из пяти, кто обещался в бой, под койкой будут сидеть, я ихо нутро знаю. Оно, конечно: сразу-то много наших побьют тёпленькими, но вскоре и скиснут. Начнут сами обороняться, другие вовсе побегут. - Пудовочкин говорил наставительно: охранники жадно внимали, сжимая винтовки. Раньше никто не слышал от командира больше трёх фраз подряд, а сейчас слова лились:

– Нас убивать досконально - на то нужен запал, какого нет у них. Мы - сила, мы - власть, а они - куриная публика. Так что волнуйтесь об одном: до завтра, до утра вам предстоит расстрелами заниматься, без передыху.

Красногвардейцы заухмылялись. Заняли позиции у запертых дверей, у окон, нацелили во двор ручной пулемёт.

Пудовочкин опять зашёл в нужник: это был просторный с комфортом устроенный ватер-клозет. Единственное окошко, находясь в торцевой стене дома, глядело на узенькую улочку. В оконце не пролез бы и шестилетний ребёнок; вряд ли его сейчас стерегли.

Пудовочкин вооружился пистолетом и винтовкой, набил карманы патронами, подвесил к поясу гранаты. Он мало верил в то, что сказал охране о "куриной публике". Мещане изменились за последнее время. Он знал случаи, когда они без чьей-либо помощи окружали и уничтожали бандитские шайки. Успокоив охрану, командир вовсе не собирался сидеть и отстреливаться в окружённом здании.

Он положил в оконце ватер-клозета десять фунтов динамита. В это время колокола ударили в набат. Из каретного сарая, из бани выскочили люди - оглушительно-резко застрочил ручной пулемёт, загрохотали винтовки охраны.

Пудовочкин зажёг фитиль, отпрянул в коридор, прыгнул в боковую комнату и лёг на пол. Дом качнулся от взрыва. Гигант вновь рванулся в нужник: в клубы пыли, в едкий дым. Полстены разнесло. Он перемахнул через груду битого камня, вывалился в пролом. Минуту спустя уже мчался по улочке.

Когда преследователи выскочили на улочку, бегущему оставалось до угла три шага...

Густо грянули ружейные выстрелы. Пудовочкин скрылся за углом. За ним бежали.

Заговорщики выделили против Пудовочкина семнадцать человек. Десятеро приблизились к дому с фасада, семеро проникли в каретный сарай и в баню. Среди них - Толубинов и Бесперстов.

Группой в десять человек командовал поручик Кумоваев. Он и его люди видели, как в дом прошла Ораушкина: поручик заподозрил худое. Но шума в доме не поднялось, а Ораушкина была молодая здоровая бабёнка: так что её ранний визит мог объясняться не стремлением предупредить о заговоре, а совсем иной причиной. Когда часовой покинул пост у крыльца, пришла уверенность, что Пудовочкин ни о чём не тревожится.

А капитан Толубинов смотрел на часы. С ударом колокола он вышел из укрытия и был на месте убит пулемётной очередью. Бесперстов успел отскочить назад в баню. С ним рядом прижался к полу Григорий Архипович Кумоваев. Ещё двое залегли в сарае. От семи боевиков осталось четверо.

В этот миг землю тряхнуло, саданул мощнейший раскат грома - у торца здания высоко взметнулся огненно-чёрный смерч.

Столб жёлто-коричневого дыма крутился, толстел - и в несколько секунд растаял.

Бесперстов, человек штатский, решил, что вторая группа бросила в дом гранату. Приподнявшись, стал бить из маузера в окно, откуда только что строчил пулемёт. В доме громыхнули два взрыва.

Дверь во двор распахнулась, выскочил один охранник, другой. Из сарая сухо затрещали револьверы, дуплетом шарахнула двустволка Кумоваева.

Красногвардейцы корчатся на земле в агонии. Из дома плывут клубы дыма.

Бесперстов, его люди побежали через двор.

И тут, пошатываясь, вышел Сунцов. В жёлтом полушубке, на груди - красный бант, шея обмотана ярко-зелёным шёлковым платком, чёрный разметавшийся чуб свесился на глаза. В руках - по револьверу, палит из обоих. Рядом с Бесперстовым кто-то упал.

Бесперстов нажал на спусковой крючок маузера. Сунцов повалился ничком, лоб стукнул о землю. Приподнялось окровавленное лицо:

– А ежели не сдохну? - перевернулся набок и, лёжа, дважды выстрелил в Бесперстова.

Кумоваев стоял над Сунцовым, в которого разрядил двустволку. Руки Григория Архиповича тряслись. Из семи человек его группы он один был живой.

Когда ударили в набат, шестеро из десяти боевиков прижимались к фасаду дома: попасть в них из окон, не высовываясь, было невозможно. Четверо других стали стрелять в окна из револьверов с расстояния сажени в три. Одновременно открыли огонь охранники. Один из них бросил гранату, бросил слишком далеко: она взорвалась позади нападавших, убив проходившую женщину, ранив нескольких случайных людей. Были ранены и двое атакующих.