Тайна одной саламандры, или Salamandridae - Дмитрий Владимирович Миропольский Страница 9

Еву заинтересовал трюк с изменением курса. Она взяла блокнот, вооружилась карандашом и расспросила Леклерка о подробностях, описанных в книге: с какой скоростью шёл корабль, сколько дней топор пролежал под нактоузом, как сильно была отклонена стрелка компаса, куда собирался попасть капитан и куда в результате попал…

Леклерк переводил текст, посмеиваясь: он не знал, что Ева – доктор наук и математический аналитик с международным именем. А она сделала кое-какие расчёты и объявила:

– Глупости пишет ваш Жюль Верн. Вы сказали, что корабль отправился из Новой Зеландии через Тихий океан в Чили, то есть на северо-восток. А из-за топора под компасом повернул на юг, потом на запад; обогнул Африку и, когда Негоро убрал топор, уже в Атлантическом океане взял курс на северо-восток и пришёл в Анголу. Но это невозможно. И до Атлантики корабль тоже добраться не мог. Потому что ещё перед тем, как топор был убран, этот ваш капитан привёз экспедицию почти на Южный полюс, в самый центр Антарктиды. Вот, смотрите!

Ева протянула Леклерку блокнот, исписанный вычислениями. Двухмачтовое судёнышко книжных героев размером ненамного больше «Принцессы» должно было оказаться посреди материка, укрытого панцирем полярных льдов двухкилометровой толщины при сорокаградусном морозе. Эскизные рисунки земного шара с маршрутом подтверждали правоту Евы. «Подводная лодка в степях Украины», – буркнул себе под нос Одинцов…

…а возмущённый Леклерк принялся спорить, размахивая ручищами. Казалось, он даже забыл о штурвале. В ответ на спокойные доводы Евы капитан распалялся всё больше и сыпал морскими терминами, но в конце концов сдался и поник.

– Глупости пишет ваш Жюль Верн, – повторила Ева без тени злорадства. – Сюжет хороший, только расчёты безграмотные. Негоро мог вывести корабль в Атлантику, хотя и с трудом, если бы сделал вот так… – Она показала карандашом столбики цифр и маршрут на рисунке. – А чтобы попасть в Анголу, надо было не убирать топор, а переложить его вот сюда. – Ева обворожительно улыбнулась. – Если бы вы считали так же плохо, как Жюль Верн, мы давно оказались бы не в Таиланде, а как минимум в Камбодже.

Ева не злорадствовала, но Леклерк смертельно обиделся за любимого писателя. Теперь даже ноги красотки не привлекали его внимания. А тут ещё Мунин добавил, что в начале писательской карьеры Жюль Верн трудился литературным негром у Александра Дюма. В понимании Леклерка историк мимоходом пнул сразу двоих знаменитых французов. Капитан снова, как в день знакомства, сказал ему:

– Вы очень много знаете. – Но те же слова, произнесённые сквозь зубы, прозвучали совсем с другой интонацией.

Всего за несколько дней двое компаньонов сумели добиться расположения Леклерка – и напрочь всё испортить. Быстрота и бестолковость этих событий стали для Одинцова неприятным сюрпризом, но настоящее удивление вызвала Клара.

Она примкнула к троице совсем недавно и не имела отношения к разгадкам тайны трёх российских государей или тайны двух ветхозаветных реликвий. Компаньоны повстречали Клару в одном из музеев Кёльна, где собирали сведения о Философском камне. Коротко стриженная рыжая студентка с пирсингом и татуировками завоевала сердце Мунина: историк влюбился с первого взгляда. А когда на троицу обрушилась череда смертельно опасных испытаний, Клара уже в статусе девушки Мунина рисковала жизнью наравне с остальными – и хорошо вписалась в компанию.

Еву подкупала искренность Клары. О таких говорят: что на уме, то и на языке. Какая женщина не мечтает о бесхитростной подруге?!

Мунин млел от того, что впервые в жизни у него появилась девушка. Независимая, симпатичная, весёлая, любопытная – и почти коллега, которая смотрела на него с восхищением. Вдобавок благодаря ей по статусу Мунин теперь приблизился к Одинцову: у того была Ева, у историка – Клара.

Одинцов симпатизировал Кларе, но тем для разговора с двадцатилетней девчонкой не находил – до того момента, когда она спросила между делом:

– Кстати, вы у Леклерка татуировку видели?

При всей своей наблюдательности Одинцов не разглядывал внимательно здоровенного бородача. Если уж на то пошло, татуировки самой Клары выглядели куда интереснее. Она же проявила вполне понятное любопытство к живописи на могучих капитанских плечах. Изучив расплывшиеся от времени пятна рисунков, усеянные выгоревшими на солнце волосками, Клара обнаружила кое-что знакомое.

– Граната с горящим фитилём, – сказала девушка Одинцову. – Она старая, и ещё много всего вокруг, поэтому сразу не разобрать… У моего прадедушки такая же татуировка была.

Одинцов незаметно для Леклерка проверил наблюдение Клары. Его удивило не то, что она правильно назвала гранатой старинное ядро, темневшее на плече капитана: всё же девушка училась на археолога. Удивила граната с семью языками пламени – эмблема французского Иностранного легиона.

Из опыта военной службы Одинцов знал, что легионеры по уставу носили значок с изображением полыхающей гранаты на правой стороне зелёного берета – и уже не по уставу, а по традиции кололи эмблему на правом плече.

Тот, кто поступил в Легион только затем, чтобы увильнуть от тюрьмы или получить гражданство Франции, татуировку не делал. После демобилизации такой легионер обзаводился новыми документами, и очевидный след прошлого на собственном теле был ему не нужен: службу старались не афишировать. Значит, Леклерк провёл в рядах Легиона достаточно много времени, а службой гордился.

Татуировка могла объяснить и то, почему капитан живёт в Таиланде. Романтика, легенды… Страны Индокитая – места высочайшего расцвета боевой славы легионеров, но воевать здесь Леклерк не мог: главные сражения отгремели, когда он ещё не родился.

Сейчас во французском Иностранном легионе трудно встретить немцев, зато после Второй мировой бывшими солдатами вермахта укомплектовали чуть ли не половину подразделений. Немцы шли в легионеры от безысходности: на родине и в других странах им не очень-то радовались, а колониальные войны требовали пушечного мяса.

– Прадедушка не был военным преступником, – говорила Клара. – Его забрали в армию под конец войны. Во Франции он попал в плен. А дальше просто не знал, что делать. Здоровый парень, совсем молодой; Германия разгромлена и разрушена, родственники погибли, возвращаться некуда, работы нет…

Клара мало что помнила из рассказов старика-легионера, которому в пору их общения перевалило за восемьдесят. Да и вряд ли он делился чем-то действительно важным с маленькой девочкой. Но её память сохранила выцветшую эмблему, татуированную на шершавом плече прадеда.

Мунин тоже заинтересовался Иностранным легионом. Для историка из России старинная граната – правда, не с семью, а с тремя языками пламени – до сих пор обозначала только лейб-гвардии Преображенский полк Петра Первого. Внезапная болезнь помешала проявить интерес к Легиону по-настоящему: Мунин слёг с