Племенные войны - Александр Михайлович Бруссуев Страница 9

В Выборге красная финская гвардия решила не задерживаться, а двинулась дальше походом на Петроград. Солнышко светило, птички пели, если бы не скудность припасов, жить было бы можно. В мае разрозненные отряды из Суоми пришли в северную столицу и рассредоточились там. Эдвард Гюллинг прямиком отправился на Каменноостровский проспект, пообнимался там с Кустоо Ровио, Эйно Рахья, раскланялся с председателем Петроградского Совета товарищем Зиновьевым, пожал руку будущему первому секретарю Ленинградского губкома партии товарищу Кирову.

Ну, а прочие финские красногвардейцы разместились по распоряжению, подписанному Зиновьевым, в бывших казармах Павловского полка на временной, так сказать, основе.

Ну, и ладно. Революция, столь ожидаемая в рабочих кругах Финляндии, завершилась. Завершилась первая и последняя гражданская война страны Суоми.

Финляндия сделалась независимой и единой. Да вот, незадача, Кимасозеро, куда, вообще-то, намеревался попасть Тойво Антикайнен, в полном своем подворье оказалось на территории не самого дружественного государства — Советской России. Это обстоятельство отчасти выводило из себя (kimmastua — выводить из себя, в переводе с финского).

Да еще писем от Лотты не было давно, что не способствовало улучшению настроения. Тойво, так и не разобравшийся пока с задачей: попасть в Кимасозеро и вывезти из него свои резервы, отправился в Выборг, свободный от всякой «красной» власти. То, что он там нашел, а точнее — кого он там не нашел — повергло его в состояние полного уныния. Лотты не было, не было никого из ее семьи, квартира закрыта и пуста, концов не найти. Соседи, что женского полу, на вопросы плакали, мужского — хмурились.

Наконец, удалось отыскать родственников, что заперли покинутое жилище семьи Лотты от греха подальше. Они-то и поведали, что разузнали: чекисты погрузили и отца, и мать, и всех детей в поезд и увезли в Россию.

— Почему? — в полной растерянности вопрошал Тойво.

— Да разве они отвечают? — горестно вздохнула тетушка Лотты. — Это ж как в суде, не приведи Господь. Его не понять, этого судью, а натворит, натворит, потом людям не расхлебать. И вовсе не по закону, а по настроению. Вот и наших схватили по настроению, теперь где-то, сердечные, маются.

Муж тетушки только добавил, что в ночь пропажи их родственников также забрали многих состоятельных людей, у которых достатка было выше высокого.

— Так у родителей Лотты вообще никакого достатка не было! — даже застонал Тойво. — Они ж из сил выбивались, чтобы на ногах держаться!

— Да, да, — плакала в платок тетушка.

— Красные бандиты, — добавлял ее муж. — Веня ротут!

«А чем белые бандиты лучше красных?» — совершенно отвлеченно подумалось Антикайнену. Он оказался совершенно растерян: что делать, чтобы искать свою девушку — совершенно не представлялось. — «Красные на всякую судейскую дрянь не размениваются, белые же все обставляют, типа, законно. Результат и у тех, и других все равно один».

Он для приличия сходил в восстанавливаемый полицейский участок, написал заявление о пропаже людей, не получил никакой информации, получил мнимый «пинок под зад» и отправился на железнодорожный вокзал.

Концов и там было не найти. Точнее, все концы упирались в мрачный омут, называвшийся «Советская Россия». Поезда туда не ходили, оттуда — тоже. Перебежчики, что просачивались в Финляндию, на разные голоса твердили, как там всех хватают и убивают. Если верить их словам, то скоро там и народа никакого в живых не останется. Только еврейские комиссары, китайские налетчики, латышские стрелки, да и все.

Первым побуждением, конечно, было желание перебраться через границу пешим маршрутом, либо на телеге какой-нибудь, добраться до Петрограда и начать свои поиски там. Без сомнения, так и следовало поступить, только вот одно обстоятельство должно быть непременно принято в расчет.

Если он покинет Финляндию, то на скорое возвращение рассчитывать не стоит: поиски семьи Лотты могут продлиться не одну неделю. Потом следует разработать стратегию: побег, или подкуп, или освобождение в виду отсутствия составов преступлений, эшелонов поклепов, целых поездов злобы. Если они еще живы, а не принесены в жертву на алтарь «пролетарской» борьбы. Черт бы их всех побрал вместе взятых, революционеров проклятых!

В голове у Тойво начали роиться мысли одна мрачнее другой. Как пытают и бьют его Лотту в тюрьме, выбивая признания. Как мучают голодом и холодом. В общем, как обычно поступают в государственных учреждениях подобного типа во всех странах мира. Чем дичее государство, тем больше его управляющие кричат о «богоизбранности», «великой судьбе», «святости» и прочей чепухе. Россия всегда именовалась «великой», впрочем, и Финляндия тоже. Да и не было в мире уголка, где бы ни заявляли, что они на самом деле необыкновенно достославные, а прочие — так, мелочевка по определению.

«Ну, не суки ли!» — мучил себя Тойво, сжимая кулаки. — «Самых безобидных, самых лояльных забрали! На кого-то весомей силенок нет!»

Оказалось, что вот так безрезультатно блуждая от полицейского депо до депо железнодорожного, Антикайнен пропустил последний транспорт в Хельсинки, на Выборг наваливалась ночь, по-весеннему наполненная пробуждением природы и холодом отходящей от зимы земли. Тойво вновь вернулся к пустому дому Лотты, вскрыл малоприметную дверцу в подвал, и выбрался по лестнице на кухню.

Никого, даже кошки сбежали. Перевернутое вверх дном содержимое жилища только дополняло картину — дом мертв. Раскиданная, как попало, и даже переломанная мебель — следы обыска, либо следы мародеров. Ну, и обыск, и мародерство, как правило, преследуют одну цель: отжать себе что-нибудь ценное. Чего искать следы революции там, где ей и не пахло? Чего искать следы контрреволюции там, где о ней и слыхом не слыхивали?

«Суки!» — опять подумал Антикайнен и пошел устраиваться на ночевку в детскую комнату. Дом без людей и огня печей был стылый, но хоть крыша над головой имелась.

Он собрал все, какие нашел одеяла, и соорудил себе ложе в самом дальнем и темном углу комнаты. Спать на кровати ему казалось как-то кощунственно.

Едва он устроился, как откуда-то, видимо с чердака, пришел кот Лотты, очень молчаливый «британец». Шерсть его была прохладная, словно только с холода, и от него пахло мышами. Кот долго неотрывно смотрел Тойво в глаза, потом подошел, вытянув и распушив свой хвост. Он боднул Антикайнена в плечо и замурлыкал.

— Что, брат, и тебе без людей тоскливо? — спросил Тойво и, погладив кота, почесал ему за ухом. — Ничего, скоро освоишься. Впереди