Валентин Пикуль - Океанский патруль. Книга 1 Страница 90

Но вот матрос вытянул шею, прищурил глаза:

— Товарищ командир, в море плавающий предмет!

Рябинин вскинул к глазам бинокль, разглядел среди волн тяжелый неуклюжий ящик.

— Штурман, — сказал он, — дайте сведения о наличии в этом районе моря наших кораблей.

Векшин в ответ весело прокричал в иллюминатор:

— Перед нами здесь недавно прошел наш старый знакомый — корвет «Ричард Львиное Сердце»!

— Добро, штурман.

Рябинин успокоился. Наверное англичане и сбросили этот ящик. Мало ли чего в море не плавает».

Но Мордвинов, стоя на площадке дальномера, возвышавшейся над мостиком, вдруг крикнул:

— Ящик не качается!.. В нем что-то есть, в этом ящике!..

— Как не качается? — Капитан-лейтенант вторично прильнул к биноклю, всматриваясь в беспросветную муть тумана.

Да, действительно, вокруг ящика громоздились большие гривастые волны, а он ни разу не был взброшен на гребень. И даже… даже как будто двигался в сторону.

Рябинин шагнул к компасу, быстро взял пеленг на ящик.

— Штурман, — спросил он, — каково направление здешних течений?

Векшин быстро листал таблицу лоции.

— Сейчас, сейчас, — приговаривал он, отыскивая нужную страницу, — вот, нашел! Течения в этом районе идут с зюйд-оста на норд-вест!..

Прохор Николаевич снова взял пеленг. Ящик плыл в обратном направлении, точно какая-то подводная сила несла его против воли. И вдруг страшная догадка пронзила мозг капитан-лейтенанта.

— Помощник, — крикнул он сорвавшимся голосом, — играйте тревогу!

— Есть! — бесстрастно отозвался Артем, нажимая педаль колоколов громкого боя. И в этот же момент:

— Правый борт — торпеда! — крикнул Мордвинов.

Море распоролось надвое пенистым следом. Узкая дорожка взбудораженной воды, быстро вытягиваясь от самого ящика, побежала к «Аскольду».

— Право на борт! — быстро сообразил Пеклеванный.

Рябинин налег на телеграф всей грудью, ставя машины на полный ход, чтобы увести корабль в сторону. За кормою бешено вскипела вода. Но торпеда — или это только показалось? — повернула и снова пошла на патрульное судно.

Тогда Рябинин несколько раз крикнул рулевому:

— Лево руля!.. Право руля!.. Лево!.. Право!..

Он хотел увести «Аскольд» от торпеды резкими стремительными поворотами, хотел отшвырнуть ее работой винтов. Но начиненная смертью стальная сигара по-прежнему шла на корабль, ровно выбивая на воде струю воздушно-керосиновых газов.

— Да что она — заколдованная?! — крикнул Пеклеванный. — Клади руль до отказа!.. Клади!..

Последний момент запомнился Рябинину на всю жизнь: Хмыров висит на штурвале с широко раскрытым кричащим ртом, а в распахнутую дверь с грохотом вползает труба сорванного дальномера.

Потом решетчатая палуба мостика придвинулась к самому лицу капитан-лейтенанта и показалась ему вдруг мягкой, родной и удобной…

Очнулся он, еще слыша скрежет металла и голоса людей. Значит, беспамятство длилось лишь несколько секунд — не больше. На корме кто-то вдруг закричал — дико и страшно, вкладывая в этот вопль свою боль, всю безнадежность.

Хватаясь за станину машинного телеграфа, Рябинин поднялся на ноги. Ожидал увидеть на себе кровь, но крови не было. Мокрый ветер гулял в раскрытых настежь рубках. Сирена надрывно выла, приведенная в действие толчком взрыва, выла так оглушительно и надсадно, словно оплакивала свою гибель.

— Заткните ей глотку! — сказал Рябинин, и кто-то полез на дымовую трубу, перекрыл вентиль пара.

А на переборке висели неизвестно как уцелевшие часы. Обыкновенные морские часы. Их стрелки показывали ровно 16 часов 15 минут. Через полчаса в Мурманск приедет жена.

«Аскольд» качался, окутанный плотным облаком пара: наверное, лопнули паропроводы; что делалось на корме — разобрать было нельзя. Прохор Николаевич нащупал аварийный телефон, нажал кнопку. Ответного звонка не последовало. Тогда он стал опробовать все сигналы подряд. Ни один из них не действовал. Трубка долго не вешалась на крючок, и Рябинин бросил ее на палубу.

— Ну, чего смотришь?.. Вставай! — сказал он Мордвинову, который был сброшен взрывом с дальномерной площадки. — Хорошо, что не за борт упал…

Громко стуча сапогами, по трапу взбежал Мацута.

— Попадание в машину, — сказал он, задыхаясь и держа руку на сердце. — В район сорок третьего — шестьдесят восьмого шпангоутов!

Точный доклад вернул Рябинину прежнюю бодрость. Он отдал приказ: ставить подпоры, защищать от воды каждый отсек, вторую кочегарку не сдавать…

— Вторая кочегарка не сдается! Там Пеклеванный!..

— Первая?

— С первой беда! — отмахнулся Мацута, ставя ноги на трап. — Ни один не вылез. Наверное, погибли.

— Всю команду на борьбу с водой!.. Рябинин вырвал из блокнота листок, написал на нем крупными прыгающими буквами:

«Корабль торпедирован подлодкой. Координаты…»

— Отнести в радиорубку. Передать в эфир клером!..

По мостику плыл горький белесый чад. Это штурман уже сжигал секретные коды, бросая в воду тяжелые свинцовые переплеты.

…Щека разодрана в кровь. Галстук съехал набок. Золотые запонки отлетели к черту. Пеклеванный, схватив кувалду, забивает аварийные клинья.

— Держи подпору!.. Ставь!.. Свети фонарем!.. Бей!.. Крепче бей!.. Да не по пальцам, черт бы тебя брал!

Трещит дерево. Хрустят заклепки. Из разорванного котла тугими струями хлещет кипяток. Горячий пар обжигает легкие. Губы, хватающие раскаленный воздух, немеют от боли. Вторая кочегарка уже по колено залита водой.

Мушкеля взлетают вверх и с грохотом падают вниз. Дыхание хрипло вырывается из груди. В зеленом свете аварийных фонарей видны ожесточенные лица матросов. Переборка, в которую давит море, выгибается дутой, сочится по всем швам.

Но в сплошной темени, ударяясь об углы механизмов, люди бросаются вперед — туда, где Пеклеванный бьет кувалдой по аварийным клиньям.

— Тащи подпору!.. Ставь выше!.. Бей, бей, бей!.. Ничего, ребята, сто лет проживем!.. Ничего!.. Го-го-го!..

И казалось, рухни сейчас переборка — матросы вымостят пробоину своими телами.

И первым подставит свое тело под свирепый напор воды сам лейтенант Пеклеванный!

…Первая кочегарка стала могилой. Перекошенный взрывом люк заклинен… Пять матросов метались по отсеку, не находя выхода на палубу. Скоро под ногами заплескалась вода. Ее становилось все больше и больше.

Кочегары в сотый раз бросались к люку, стараясь выбить его железную крышку, но — тщетно.

— Братцы, неужели умирать здесь?..

И вдруг раздался свисток. Клапан переговорной трубы откинулся. Кочегар вынул пробку, прильнул ухом к раструбу.

— Спокойно! — донесся усиленный медью голос Самарова, — Выход есть: открывайте запасную горловину, ведущую в бункер. А я — освобожу проход от угля!..

Горловиной не пользовались несколько лет. Тридцать две гайки, державшие ее, заросли ржавчиной и почти не были видны под многолетними слоями красок.

— Подай ключ! — скомандовал машинист Корепанов. — Ключ подай, черт возьми!..

Кое-как сбили первую гайку. Оставалось сбить еще тридцать одну.

Корабль погружался…

…Пар и туман немного рассеялись. Одинокая чайка, прилетевшая с берега, долго билась над мачтами, кричала о чем-то жалобно и тоскливо.

— Штурман, — приказал Рябинин, — вот эту записку передай в штаб. Передай шифром. И всю, до конца!

— Есть, Прохор Николаевич!..

Мацута взбежал на мостик снова:

— Товарищ командир, вода затопила вторую кочегарку!.. Переборка не выдержала!.. Насосы не действуют!.. Вода продолжает распространяться по трюмам!..

— Ответ на радиограмму получен?

— Да, «Ричард Львиное Сердце» идет на помощь!

— Тогда, — выдавил сквозь зубы Рябинин, — можно покидать палубу. Мы сделали все, что могли, а лишних жертв — не надо… Покидать палубу!

…И по темным отсекам долго гуляло железное эхо:

— Спускать шлюпки… Надеть пояса… Покинуть палубу…

О, как тяжело оторвать от поручней руки!

О, как трудно, почти невозможно, расстаться с родной палубой!

О, как страшно броситься в ледяную воду!..

Покидая «Аскольд», матросы, по нажитой годами привычке, плотно закрывают за собой двери, за которыми уже гудит и мечется вода.

Море со все нарастающей силой врывается в истерзанное, еще теплое нутро корабля. Разъяренная масса тяжелой воды мечется в узких проходах. Срывает приборы, огнетушители, двери. Грохот и плеск заглушают человеческие стоны, ругань, крики…

Это уже все. Это — конец.

Из ослабевших рук падают увесистые мушкеля. Валятся подпоры. Шуршат под ногами ненужные парусиновые пластыри.

Матросы молчаливой цепочкой, один за другим, поднимаются по искореженным трапам.

…Но из кочегарки, наполовину залитой водой, не хочет уходить механик Лобадин. Он сидит на площадке манометров и в сплошной темноте надрывает всем душу:

— Не уйду!.. Я этот корабль сам строил!.. Я вам покажу, как умирают моряки!.. Я восемь лет на «Аскольде» служу… Слу-ужу-у-у!..