Владимир Григорьев - Григорий Шелихов Страница 91

— Скажите проворней капитану, что я приехал кофе пить! — весело кричал Баранов наблюдавшему за приемкой воды боцману, поднимаясь с неотлучным при нем Ларкиным на палубу по трапу. — За барбоса калым привез! — улыбнулся он вышедшему навстречу О'Мору, передавая ему связку превосходных шкур морских котов. — А песика заберу перед уходом вашим в море, чтоб не скучал по старому хозяину.

— О, зачем же, господин губернатор… Вы слишком по-царски отдарили меня — собака хороша, но цены этих мехов не стоит! — благодарил Мор и увел правителя в каюту пить кофе.

Аравийское кофе, напиток по тем временам редкий, а на диком американском побережье и совсем неожиданный, подавал бесшумно двигавшийся высокий смуглый слуга в белом тюрбане.

— Вы колдун, господин губернатор, — сказал О'Мор, пододвигая Баранову замысловатую китайскую, в виде раскрытого лотоса, чашку с кофе и тонкогорлый медный малайский кувшин с густым пахучим ромом. — Живете среди вооруженных дикарей как будто у себя дома, покорили Саргача и приворожили Риг-Чандру… Чандра сказал мне, что он даже завидует доле Саргача. Чандра служит мне три года и едва ли три раза был наказан. Чандра порядочно говорит по-английски, отличный охотник, превосходно владеет парусами, но он — шудра и на своей родине, в знойной Бенгалии, принадлежит к касте неприкасаемых, самых несчастных и презираемых париев… У вас он надеется найти свободу и богатство, а золото везде дает возможность человеку возвыситься. Чандре — был случай — я обязан жизнью и, если он пожелает остаться у вас, не могу отказать…

— Вот-вот, расскажите, господин арматор, про случаи занятные из жизни вашей, про чудеса натуры виденные. Ничего бы не хотел — только читать и слушать всякое от мореходцев и открывателей бывалых! — с живостью отозвался Баранов и поудобнее уселся в кресле, готовясь слушать долгую повесть.

Любимым чтением Баранова были путешествия и приключения. Хозяйственная трезвость и житейский практицизм никогда не смогли заглушить в душе Александра Андреевича манящий голос легендарной птицы Феникс, увлекавший тех, до кого голос этот хоть раз доходил из безвестной дали. Поддавшись ее голосу, Баранов заскучал среди своих больших и расстроенных дел в России и, бросив все на произвол судьбы, перебрался по предложению Шелихова в туманную и незнаемую Америку.

— Русские купцы сидеть дома не любили! — никогда не упускал Баранов случая напомнить спесивым иностранцам «Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина. — С Волги поднявшись, без малого за полвека до португалов русские в Индии побывали и европейским людям про нее первые открыли… И когда? За сто лет до того, как Ермак на Сибирь пошел!

Во всех «хождениях», древних и новых, вроде зачитанной им до дыр книги «Жизнь и приключения Робинзона Крузо, природного англичанина» Даниэля Дефо, выдержавшей в России к концу восемнадцатого века несколько изданий, Баранов искал не только развлечения, но знаний и сведений на случай.

Перебравшись в Америку, «на край света», как многие тогда думали, Александр Баранов почувствовал себя как бы на вершине горы, с которой во все стороны видно: выбирай, матушка Русь, любой радужный берег для приложения сил и трудов своих. Особенно заманчивы были бесчисленные и малоизвестные острова великого Малайского архипелага. Жемчужные отмели, сандаловые и коричные леса, перцовые заросли и плантации сахарного тростника этих островов в течение веков обогащали Португалию, а позже вытеснивших ее от гуда голландцев. Голландцы ревниво оберегали источник своих богатств и никого не допускали в страну. Малайские и голландские пираты стерегли все выходы островного лабиринта Больших и Малых Зондов. За роскошным Борнео, Целебесом, Молукками лежит — Баранов знал это — необъятная Полинезия, где в просторах океана без счету рассыпаны, как звезды на небе, райские безыменные и никому не принадлежащие острова.

Благоухание аравийского кофе, смешанное с острым и пряным запахом рома, наполняло каюту. Закатное солнце, с трудом пробиваясь через ее узкие оконца, причудливо освещало собранные Мором диковинки заморских стран — оружие, посуду, ткани.

В дверях, подпирая тюрбаном низкий потолок, застыла высокая фигура Чандры.

— …«Феникс» стоял на якоре в Бомбее. Огромный город гудел, как улей раздраженных пчел, — рассказывал О'Мор Баранову последнее приключение на службе Ост-Индской компании. — В княжестве Биджапур, из сказочных храмов Джамханди близ Голконды, земли которой засеяны алмазами, была похищена величайшая святыня древнего Декана — статуя Шакиа-Муни[10] со светящимися во тьме глазами. Брахманская стража, чудовищные змеи боа и прирученные гепарды, охраняющие храмы Джамханди, не устрашили похитителей. Статуя исчезла… «Сквайр О'Мор, — сказал мне генерал-губернатор Индии сэр Уоррен Гастингс, когда я, спустя месяц после этой нашумевшей истории, был вызван в его дворец в Бомбее, — на вас пал мой выбор. Вы доставите тидорскому султану Майсору на остров Серанг, главнейший из Островов Пряностей, мы называем их Молукками, мое письмо и с ним тысячу кувшинов священной воды Ганга и… — сэр Гастингс мельком взглянул на меня, — статую Шакиа-Муни из храма Джамханди. Мне, полагаю, не нужно говорить о доверии, которое вам оказывают компания и я! Этот забавный идол должен открыть Британии доступ к захваченной голландцами сокровищнице пряностей… Несправедливость должна быть исправлена! Весь груз гвоздики, корицы, перцу, все, чем отдарит вас султан Майсор, с чем вы пойдете в обратный рейс, предоставляю в вознаграждение ваших трудов и смелости. Будьте осторожны, моря голландской Индии кишат акулами и пиратами! Подарок компании султану — воду и идола — примите в Калькутте, там вас ждут»…

Все проходило как в сказке, господин губернатор, но, клянусь спасением души, здесь нет ни одного слова вымысла! — воскликнул Мор. — На набережной Калькутты, куда я прибыл две недели спустя, ко мне подошел древний, ровесник праотцу нашему Мафусаилу, брахман… И той же ночью в трюм «Феникса» были погружены огромный ящик сандалового дерева с идолом и тысяча кувшинов с водой Ганга, наполненных у стен Бенареса, за тысячу миль от дельты священной реки…

— Всей Англии и несметного войска гастингсов не стало бы на то, чтобы вывезти Иверскую чудотворную из Москвы! — думая о чем-то своем, вслух проронил Баранов, но Мор не понял правителя и продолжал без смущения говорить об английском умении использовать в своих интересах самые невероятные в мире вещи и обстоятельства.

— Из бомбейского арсенала компании, — припоминал Мор сопутствующие обстоятельства своего приключения, — я получил восемь тяжелых бомбических пушек, с полумили пробивавших борт любого корабля, и доплыл до острова Серанг… В пути я не искал боя, но пришлось потопить полтора десятка раскрашенных джонок малайских пиратов и два брига, капитанами которых, я готов поклясться в том, были краснорожие голландцы с бородами, растущими от шеи. Моя цель — двор султана тидорского Майсора — не была достигнута. Султан Майсор находился внутри острова в походе против диких альфуров — охотников за черепами и похитителей людей… Даже тигр уступает в кровожадности туземцам! За черепами они охотятся со страшным оружием — беззвучным духовым ружьем сумпитана: из непроходимой тропической чащи вылетает крохотная стрела — и готово! Кровь ящерицы ядозуба, которой стрелы смочены, убивает человека. Помощниками альфуров в охоте и похищении людей служат молуккские доги… На Молукках этих собак, завезенных китайскими купцами из Тибета, — из их породы ваш Саргач! — любезно поклонился Мор Баранову, — на Молукках для воспитания в собаках злобы, говорили мне, их часто кормят человеческим мясом… Вообще страшнее альфуров в тех местах только «лесной человек», скрывающийся в сумраке тропических джунглей, его называют там орангутанг. От человека он отличим только густой рыжей шерстью. Он и даяки ненавидят друг друга. У даяков с ним особые счеты: всему на свете орангутанг предпочитает даякских женщин, которых он похищает и уносит в лес, где, натешившись и растерзав, сбрасывает с вершины деревьев. Подстерегши во мраке леса своего бесшерстного соотечественника, орангутанг ломает ему позвоночник.

— Зверь есть зверь. Звериный норов и повадки, нет слов, полезно знать, только меня люди интересуют — о людях тех краев расскажите, господин арматор! — перебил его Баранов.

— Людей там нет! Людей я там не встречал, только звери в человеческом образе; желтые лицом — слабые, белые — сильнее и злее… — пренебрежительно отозвался Мор и тут же привел пример для сравнения. — Бесшерстные орангутанги, даяки, поймав лесного человека, бросают, связав его, живым в муравьиные кучи. Очищенные муравьями от мяса скелеты развешивают на деревьях мускатного ореха вблизи своих свайных хижин, а голландцы — они страшнее орангутангов и даяков! — вырезают целые деревни, уличенные в продаже этого муската кому-либо, кроме Нидерландской компании. Отправив торжественное богослужение, они вырезают всех и бросают живыми в огонь горящих хижин малых детей! Так вот и живут среди райской природы желтокожие рабы Нидерландской короны и тидорского султана Майсора.