Константин Седых - Даурия Страница 92

– Когда же теперь ты женишься?

Роман выпил стакан до дна, покосился на полуоткрытые двери горницы, за которыми вдруг утихли смех и шепот, помедлил и громко сказал:

– Давно собирался, да все не получалось. А теперь и загадывать нечего, раз поженили меня с ружьем и шашкой.

После ужина Роман пошел убирать коня. Ночь была ясная и какая-то странно гулкая. Она отчетливо доносила далекие звуки, которых он ни за что не услыхал бы днем. Прислонясь к плетню, слышал Роман, как за Аргунью гортанными голосами переговаривались китайцы, заунывно скрипели колеса припозднившегося обоза. На русской стороне с черных высоких сопок, с лужаек станичного выгона долетали до него ржание и храп лошадей, звяканье бубенцов.

Скоро за спиной его скрипнула дверь. Это вышли из дома Ленка и Клавка. Они спустились с крыльца, подошли к воротам и остановились, не замечая Романа. Постояли, послушали. Потом Ленка тихо спросила Клавку:

– Где же это он? – В ее голосе были нетерпение и обида.

Роману захотелось броситься к ней, но вместо этого он отодвинулся подальше в тень.

– Придет, никуда не денется, – сказала Клавка. – Пойдем на лавочку.

Но Ленка разочарованно тянула свое:

– Этак мы и наговориться с ним не успеем… Время уже позднее.

От ее слов сладко заныло у Романа в груди, облило жаром сердце. Он шагнул к девкам из тьмы, озорно посмеиваясь, и, чтобы не напугать их, тихо уведомил:

– Здесь я.

Через минуту они уже сидели на меньшовской лавочке. Роман в середине, девки по краям. Но разговор клеился плохо.

Клавка поняла, что ей пора удалиться, и, не придумывая никакого предлога, попрощалась и ушла. Выждав, когда закрылась за ней калитка, Ленка придвинулась к Роману, играя концами полушалка, сказала:

– А я про тебя нехорошее слышала. Ты, говорят, сегодня в Заводе наших аргунцев рубить помогал. Правда это?

– Правда.

Ленка испуганно отшатнулась от него.

– Как же у тебя рука на своих поднялась?

– Они мне не свои, они белогвардейцы. Они первые начали. Один из них солдата от плеча до пояса клинком развалил ни за что ни про что. Увидел я это, и потемнело у меня в глазах. Выхватил я клинок из ножен и полетел на него. Обезоружить мы его хотели, да разве к пьяному подступишься? Матерится он на чем свет стоит и клинком машет. Разъярились тогда солдаты и подняли его на штыки.

– Мой отец тебя шибко ругает.

– Да откуда вы узнать об этом успели?

Ленка объяснила, что отец узнал обо всем от мобилизованных чалбутинцев, приехавших вслед за Романом провести дома перед походом ночь. У убитого казака была в Чалбутинском целая улица родни. Помолчав, она сказала, что с меньшовской лавочки лучше уйти в другое место. О приезде Романа в станице уже знают. И если весть об этом дойдет до родственников убитого, то ему живым назад не выбраться. Рассказывая, Ленка стала дрожать, как в лихорадке, и понизила голос до шепота. Роман попробовал ее успокоить, удержать на лавочке. Этого требовало его самолюбие, хотя рассудок был согласен с Ленкой. Но она не сдалась. Она встала с лавочки, взяла его за руку.

– Пойдем, а то сейчас же домой убегу.

Роману пришлось согласиться. Ленка повела его по проулку на зады меньшовской усадьбы. Скоро они очутились на обрывистом берегу Аргуни и пошли вверх по течению. Берег, постепенно подымаясь, превратился в небольшую крутую сопку, заросшую дикой яблоней. Роман узнал присутствие яблони по нежному запаху ее голых, но уже оттаявших на солнце ветвей. Выбрав поудобнее место, расположились они в яблоневой рощице и стали глядеть на реку. От нее ощутимо веяло холодком и сыростью, и в чернильных ее глубинах мерцали отраженные звезды. Роман накрыл Ленку полой шинели, прижал к себе и спросил о том, ради чего ехал к ней:

– Ждать меня будешь?

– И так четыре года ждала. Докуда же больше?

– Пока службу не отслужу.

– А захочешь ли ты после службы глядеть на меня? Я к той поре состариться успею.

– Не состаришься.

Ленка промолчала. Роман услыхал, как она бурно и порывисто дышит, тяжелея и обвисая в его руках. Вдруг она схватила его за шею, жадно потянулась к его губам.

– Не хочу я вперед загадывать, не хочу, – твердила она в каком-то исступлении опаляющие слова. – Мой ты! Я сейчас хочу тебя на пять лет вперед отлюбить, – и с закрытыми глазами искала его губы. Неузнаваемо охрипшим голосом, теряя самообладание, Роман нашел силы спросить ее:

– А не раскаешься?

– Никогда, ни за что…

Алый отсвет зари играл в реке, когда они оторвались друг от друга. Ленка взглянула на реку, на небо, схватила Романа за руку.

– Вот и жена я твоя невенчанная, – и расплакалась. А через минуту, когда еще на ресницах ее висели слезы, улыбнулась и принялась осыпать поцелуями его лицо, глаза, губы. Он отвечал на каждый ее поцелуй и был горд от сознания, что имеет теперь на Ленку хозяйские права. И хотя она ни о чем не спрашивала его, он, чувствуя себя виноватым перед ней, сказал:

– Пока жив, буду я радоваться и гордиться, что люб я тебе.

Ленка ничего не ответила ему на это. Она вытащила из блузки булавку и сказала:

– Дай-ка мне левую руку.

Он подал. Она взяла и проколола ему указательный палец и, когда выступили на месте укола капельки крови, припала к ним губами и выпила их. Потом подала булавку Роману и заставила его сделать то же самое с ней.

– Зачем это? – немного погодя спросил Роман.

– Поверье есть одно. Только ты не смейся. Я от нашей бабушки слыхала. Если, говорит, в первую ночь муж с женой возьмут и выпьют друг у друга по капле крови, то век живут в любви и радости, дети у них будут кровь с молоком. Только делать это надо в чистом поле, на утренней заре. Поглядела я на зорьку и припомнила это…

Уже светало, когда расстались они у ворот Ленкиного дома… На прощание Роман сказал, что в его семье в любое время с радостью примут ее, если что случится. Он обещал писать ей при всякой возможности через Меньшовых.

В обратный путь из станицы он выехал при сером свете утра. Несмотря на бессонную ночь, не чувствовал он усталости и прямо держался в седле. От ворот поскотины с бугра в последний раз оглянулся он на гордовский дом, послал прощальный привет Аргуни и яблоневой рощице, где скоротал незабываемую вешнюю ночь.

Алешка Чепалов, Петька Кустов и Митька Каргин поехали ночевать к купцу Демидову.

Алешка, помахивая столбовой нагайкой, тихо говорил:

– Дела творятся… Жалко казаков. Не вытерпели и влипли.

– Батареец-то молодец! – сказал Петька. – Побольше бы таких, так давно полетели бы комиссары вверх тормашками.

– Следует за него Ромке с Тимошкой пулю в затылок всадить.

Петька помолчал, потом тихо, почти шепотом, произнес:

– Знаете, ребята, меня хоть и мобилизовали, а все равно я товарищам служить не буду. При первом же удобном случае к атаману Семенову перебегу. Я еще сведу кое с кем счеты за папашу.

– Я тоже верой и правдой служить не собираюсь. Черта с два. Не больно интересно лоб за разную сволочь под пулю подставлять. Мой отец недаром лучшего коня заседлал. Говорил он мне: чуть что, сразу перебирайся на ту сторону. Там за свое кровное воевать будешь.

– Ясно. Значит, будем готовиться…

Купец Демидов, высокий, благообразный старик с апостольской бородой, встретил их в ограде.

– А, вояки наехали!.. Здравствуйте, здравствуйте! Присягнули, значит, на верность большевикам? Что ж, повоюйте, повоюйте. Туго большевикам приходится.

– Мы им служить не собираемся. Не смейся, дядя! – сердито обрезал Алешка.

– Ой, да ты потише говори. Я ведь, братец, пошутил. Только ты потише… Не ровен час – услышит какой-нибудь зловредный человек, так сразу со свету сживут. Лучше в доме об этом поговорим.

В полутемной прохладной столовой, усадив Алешку и Митьку с Петькой за стол, на котором остывал пузатый никелированный самовар на черненом серебре подноса, Демидов прикрыл все двери.

– Теперь закусывайте, чаевничайте, да будем разговаривать. А ты знаешь, Алеша, кто у нас здесь был недавно от Семенова?

– Кто?

– Помнишь, у вас стоял на квартире войсковой старшина Беломестных, когда в Мунгаловском перед войной кадровцев учили?

– Еще бы не помнить! Помнишь, Петька, толстый такой? Ты ему землянику носил продавать.

– Помню.

– Так вот, братцы мои, этот самый Беломестных и приезжал сюда с семеновцами. Пять человек их было. Кони у них – прямо картинки. Вооружены до зубов: и маузеры, и гранаты, всякая всячина. Да и сами-то все как на подбор. Одно слово – гвардейцы. Неделю они у меня тайно жили.

– Зачем приезжали-то?

– Попроведовать… Ха-ха… На жизнь нашу непутевую посмотреть, настроеньице станичников узнать.

– Вот бы хорошо его увидеть!

– Даст Бог и увидишь. Он мне тут многое порассказал. Семенов, говорит, теперь по-настоящему оперился. Голыми руками не схватишь – обжечься можно. Япония ему помогает. Навезли, говорят, в Маньчжурию и пушек, и пулеметов, и обмундирования всякого разного. Все солдаты и казаки в заграничной справе щеголяют. Вам, по-моему, сразу же надо к нему подаваться. Так оно верней будет.