Генрих Гофман - Черный генерал

Генрих Гофман

Черный генерал

I

Двухмоторный транспортный самолет Ли-2 с надрывным гулом оторвался от осенней травы полевого аэродрома и устремился в ночное небо. Под крылом проплыл обрывистый берег Днепра, Киев, утонувший во мгле светомаскировки. Только груды битого стекла на развалинах Крещатика сверкали при луне каким-то холодным блеском.

Девять парашютистов-десантников, прильнув к иллюминаторам пассажирской кабины, прощальным взглядом всматривались в родную, истерзанную врагом и лишь недавно освобожденную землю. Лучи синей лампы тускло освещали их спины, на которых горбились ранцы десантных парашютов.

Командир посмотрел на их одинаково круглые, обтянутые кожаными летными шлемами затылки. И только сейчас осознал всю сложность полученного боевого задания, всю меру своей ответственности за этих людей. Девять человек, он – десятый. Что их ждет впереди, как-то сложится их боевая судьба?

Когда глаза немного привыкли к полумраку, он уже смог отличить одного от другого. Вон там, сразу за пилотской кабиной, – Валя Николаев. Москвич. Как жадно приник к иллюминатору! Он совсем еще мальчишка. А легко ли в пятнадцать лет отрываться от родной земли, улетать в ночь, навстречу смертельной опасности?

Командир представил себе его исхудавшее, скуластое лицо с редким пушком на верхней губе, еще не знавшей бритвы, карие, задорные глаза, повидавшие такое, что не каждому взрослому приходилось…

Но как ни странно, командир меньше всего беспокоился за Валентина Николаева. «Этот не подведет. Ковпаковец. Считай, всю Украину исколесил, во многих боях участвовал. Старый вояка». Командир усмехнулся своим мыслям. Война! Она изменила понятия о молодости и старости. Даже пятидесятилетнего новобранца называют на фронте молодым, а случается вот так, что пятнадцатилетнего считают старым. И правильно. Этот второй год с автоматом ходит, больше десятка гитлеровцев уложил. Значит, старый.

Под монотонный рокот моторов мысли текли неторопливые. Командир вспомнил, как на командном пункте одной из стрелковых дивизий, куда он попал, вернувшись из вражеского тыла после выполнения очередного боевого задания, начальник штаба доложил генералу: «Молодое пополнение из Уфы прибыло. Выстроены возле командного пункта». Он тогда торопливо вышел из землянки в надежде встретить кого-нибудь из знакомых земляков-сверстников. Но в неровном строю стояли лишь пожилые люди. А ему, молодому советскому офицеру, которого командование считало уже старым и опытным партизанским командиром, было только двадцать два года.

Ему и сейчас всего двадцать три, а на плечах уже погоны капитана, и летит он в глубокий вражеский тыл на территорию Чехословакии, чтобы помочь братьям словакам и чехам избавиться от гитлеровского нашествия. Казалось, совсем недавно командовал партизанским отрядом в Молдавии, громил врага, мечтал скорее соединиться с наступающими частями Советской Армии…

И соединился. Войска 4го Украинского фронта всего несколько месяцев назад вышли к Днестру в районе города Сороки, где действовал его партизанский отряд. Слезы радости туманили глаза, когда после долгой разлуки обнялся с первыми советскими бойцами. А через несколько дней телеграмма из Украинского штаба партизанского движения снова позвала в дорогу.

Вместе со своей группой десантников приехал он в Киев и прямо с вокзала явился к начальнику Украинского штаба партизанского движения. Доложил:

– Товарищ генерал! Командир партизанского отряда капитан Мурзин задание выполнил. О боевых действиях отряда сообщил Центральному Комитету Компартии Молдавии и прибыл по вашему приказанию.

– Спасибо, Даян Баянович! От имени Родины спасибо.

Генерал Строкач усадил Мурзина в глубокое кресло и продолжал:

– Вы с честью выполнили задание командования и ЦК нашей партии. Но война еще не закончена… Она принимает особенно ожесточенный характер. Скоро наша армия окажется на территории Польши и Чехословакии. Народы этих стран уже поднялись на борьбу. Предстоят большие дела… Как вы думаете, товарищ Мурзин, если бы вас забросили в одну из этих стран?.. Ну… скажем, в Польшу или Чехословакию. Там необходимо помочь народам освободиться от фашистского ига. А у вас огромный опыт партизанской борьбы. Справились бы вы с такой задачей?

– Дайте подумать, товарищ генерал. Если разрешите, я и с ребятами своими посоветуюсь.

– Вот-вот. И я о том же думаю. Даю вам два дня на размышление. Сходите в театр, отдохните со своими хлопцами. А через два дня явитесь ко мне. Тогда и продолжим этот разговор… – Генерал снял телефонную трубку и набрал номер. – Товарищ Новаковский? Здравствуйте. У меня тут сидит товарищ Мурзин. Он только что вернулся из тыла со своими ребятами. Организуйте им отдых, выдайте деньги, продовольствие. Ясно? – И, повесив трубку, снова обратился к Мурзину: – Отдыхайте, товарищ капитан. Через два дня в десять ноль-ноль быть у меня…

Мурзину показалось, что он явственно слышит спокойный голос генерала. Он вспомнил, как вышел тогда на улицу, где его поджидали боевые друзья. Их было всего несколько человек – основное ядро партизанского отряда, – вместе с которыми минувшей зимой опустился он под шелковым куполом парашюта в районе оккупированной Одессы. Рядом с ним прошли они долгий, нелегкий путь по тылам врага, не раз смотрели в глаза смерти, терпели невзгоды и лишения партизанской жизни.

Радостью засветились лица друзей, когда Мурзин сообщил им о двухдневном отдыхе в Киеве. О предложении генерала решил пока ничего не говорить. Хотелось сначала обдумать все самому. Шумной гурьбой направились они к Новаковскому. Потом разместились в пустой трехкомнатной квартире и устроили торжественный обед по случаю благополучного возвращения в столицу Украины,

Под вечер молча шли по разрушенному Крещатику. Было еще светло. Завалы битого кирпича, щебня, суровые утомленные лица прохожих – все это напоминало о недавних страшных днях оккупации. Первым нарушил молчание, Павел Куделя:

– Хлопцы! А война ведь еще не кончилась. Еще до Берлина нужно дойти.

– И дойдем! – бодро ответил Мурзин. И тут же подумал: «Может, сейчас рассказать ребятам о разговоре с генералом?» Он пристально посмотрел на Куделю. Этот смуглый, черноволосый крепыш-молдаванин всегда отличался безудержной удалью. Мурзин знал, что раньше Павел Куделя служил в румынской армии. Вместе с оккупантами дошел до Сталинграда. И там наконец понял всю лживость гитлеровской пропаганды, поверил в правоту советских людей и решился на отчаянный шаг: убив офицера румынской разведки, овладел важными документами и вместе с группой румынских солдат перешел на сторону Красной Армии. Поначалу он использовался у нас как переводчик, а потом ему доверили и оружие. В кровопролитных боях он завоевал любовь партизан.

– А знаешь, Павел, – обратился к нему Мурзин. – До Берлина еще не одну границу перейти придется. По чужой земле топать будем. Как думаешь, поддержат нас там?

– Братья славяне везде помогут, – не задумываясь ответил Куделя.

– Смотря кто, – усмехнулся ленинградец Морозов, шагавший между Куделей и Мурзиным. – Народ поможет, а те, кто побогаче…

– Вот и надо народ поднимать, – Куделя вопросительно глянул на Мурзина, ожидая поддержки.

– Верно. А может, нам в глубокий немецкий тыл попроситься? В Польшу, к примеру, или в Чехословакию? – раздумчиво произнес Мурзин.

Ребята умолкли. Остановились, сбившись плотной группкой.

Мурзин напряженно вглядывался в лица друзей. Согласятся, не подведут?.. У каждого из них лежал за плечами нелегкий боевой путь. И вот снова впереди смертельная опасность, кровопролитные бои… Дома, как говорится, и стены помогают. А там, на чужой земле? Да, конец войны не так уж близок. Скольких еще жертв потребует она, пока враг будет раздавлен окончательно?.. Не подведут ребята, согласятся! Не такой это народ!.. Вот они – раны, нанесенные врагом: развалины Крещатика, еще пахнущие гарью. А враг еще не добит! И разве может честный человек сейчас, перед лицом этих развалин, отказаться от священного своего долга, отступить?..

– Это продумать треба. Нас могут и не пустить, – неуверенно проговорил Куделя.

– Пустят, – коротко сказал Мурзин,

В назначенный день ровно в десять часов он доложил Строкачу:

– Мы все обдумали, товарищ генерал. И твердо решили продолжать и дальше драться в тылу врага.

– Я был в этом уверен, – сказал Строкач и, поднявшись из-за стола, крепко обнял Мурзина, – Молодец, Даян Баянович.

Мурзин и его друзья были зачислены в чехословацкую группу. Машина доставила их до соснового леса на окраине Киева.

Первым, кого они увидели в лесной школе, был начальник школы, подполковник Богомолов, высокий, подтянутый брюнет с большой колодкой орденских планок на груди. Он долго беседовал с каждым в своем кабинете. Интересовался абсолютно всем: откуда родом, есть ли родственники, где воевали, в каких диверсиях участвовали, много ли уничтожили вражеской техники, что нового подметили в действиях немецких карательных отрядов – и многим, многим другим.