Ежи Путрамент - Сентябрь Страница 10

— Сенатор, и вы! Вы тоже в оппозиции?

— Не понимаю, — холодно ответил тот. — Я присоединился к этим господам потому, что этого требует текущий момент, — все политические партии должны быть широко представлены. И не жалею об этом: по крайней мере я смог на собственном опыте убедиться, что представители общественности не зря жалуются на плохое отношение к ним администрации.

Хорошее настроение Бурды сразу улетучилось. Он сухо пригласил посетителей сесть, впрочем, Гавалек уже расположился в кресле и даже закурил. Остальные молча сели. Заявление Хасько, будто они «размякли», как всегда, не соответствовало действительности.

— Прошу извинить, что вам пришлось долго ждать, но я, право, в этом не виноват. Итак, господа, чем могу служить?

Они переглянулись, подбадривая друг друга взглядом. Пуштанский выпятил нижнюю губу, очевидно давая понять, что устал. Потоцкий после сказанной им колкости гордо почивал на лаврах. Кулибаба беспокойно ерзал в кресле. Начал Гавалек:

— Я не знаком с дипломатией, — у него был густой, немного хриплый голос, закаленный многочисленными выступлениями на митингах, — а, впрочем, на разные выкрутасы у нас и времени не осталось, и так три часа потеряли. Одним словом, я хотел бы знать, намерено ли правительство считаться с партиями или по-прежнему плюет на них? Если намерено — пора, приступить к переговорам; если нет — по крайней мере будем знать, что на правительство нечего полагаться.

Кулибаба еще два раза подскочил в кресле и присоединился к дискуссии:

— Коллега Гавалек, может быть, несколько упрощенно, но верно изложил суть вопроса. Польские людовцы [5] обеспокоены тем, что правительство не думает считаться с общественностью. Мы это расцениваем как… как… нечто неслыханное! — выстрелил Кулибаба и тут же притих в испуге — мол, не слишком ли?

— Пожалуйста, пожалуйста, продолжайте, — лицо Бурды прояснилось: «общественность» оказывалась еще глупее, чем он думал. Он дразнил их приманкой, словно мелкую рыбешку. — Наше правительство как раз придает огромное значение общественному мнению. Прошу…

— У нас, людовцев, целый ряд претензий, я это заявляю открыто, не боясь последствий! — Кулибаба, блеснув пенсне, гордо приосанился.

— Какие же это претензии?

— А вот какие, пожалуйста! Мы считаем, что в настоящий момент только обращение к общественности может спасти Польшу!

— Обращение к общественности? Но мы ведь все время к ней обращаемся! Взять хотя бы заем на противовоздушную оборону…

— Э-э! — осмелевший Кулибаба только рукой махнул.

— Вы считаете, что это глупо?

— Общественные круги… — начал Кулибаба.

— …широко представлены в комитете по проведению займа. Разве это не так?

— Ну и что?

— За средствами в Фонд национальной обороны мы также обращаемся к общественности. Деньги на оружие для армии собираем. А разве рытье траншей не дело общественности?

Перечисляя все эти мероприятия, Бурда любовался выражением лица собеседника. Кулибаба краснел и надувался, как воздушный шар. При упоминании о траншеях Кулибаба не выдержал:

— Вы, пан министр, видно, нас за дураков принимаете? Траншеи — это даже не полумеры, а пустое место, очковтирательство.

— А что бы вы предложили?

— Как что? Смену правительства…

— Правительства?

— Конечно! — Кулибаба совсем разошелся. — Конечно, смену правительства.

— Интересно! — Бурда положил руки на стол. Он чувствовал себя как дровосек, который долго бил топором по толстому стволу дерева: оно вот-вот упадет, дровосеку осталось лишь отскочить на шаг, закурить сигарету да слушать грохот падающего дерева. — Оригинальная политическая концепция. Нам грозят войной, а вы предлагаете смену правительства. Распустить сейм, да? Провести выборы? А потом изменить конституцию?

— Да! Да! Да! — Кулибаба, подобно падающей березе или осине, ускорил свою гибель — ему оставалось только поддакивать. — Разумеется! Как можно скорее.

— Итак, в момент, когда родине грозит опасность извне, вы предлагаете самое малое на год или полтора устроить внутри страны настоящий балаган…

— Не балаган! — закричал Кулибаба. — А демократию!

— Очень интересно! И конечно, свободу всех политических партий?

— Конечно! — брякнул Кулибаба и сразу затих.

— Для украинцев, да? Для белорусов, да? Для коммунистов? — гремел Бурда. — Пусть агитируют, пусть выбирают своих депутатов?

— Нет, что вы, — пропищал людовец, — я не в этом смысле…

— Ав каком, скажите на милость?

— Ну… хотя бы нашей партии…

— Разве она находится под запретом?

— Нет, но преследования полиции…

Бурда в ответ только щелкнул пальцем по столу. Для поверженного Кулибабы даже и пальцем-то не хотелось шевельнуть. Пуштанский, терпеливо дожидавшийся, пока от людовца останутся рожки да ножки, теперь заерзал в кресле и кашлянул:

— Пожелания пана Кулибабы действительно в настоящий момент… э… скажем, не совсем актуальны. Но все же думается, что мы вправе требовать большего понимания со стороны правительства. Далеко не все в его политике…

— Конкретнее! — Голод и победа над Кулибабой вывели Бурду из терпения.

— Наши отношения с Францией…

— Никогда еще не строились на таких здоровых началах.

— Преувеличение! — вступил в бой обеспокоенный успехами министра Потоцкий. — Франция не простила нам Заользья [6]…

— Какая Франция? Коммунисты?

— Что вы! Прочтите речи в парламенте. Каждая строка…

— Надо уметь читать между строк. Пан Боннэ и пан Блюм нам очень благодарны…

— Ну, знаете! — Потоцкий чуть не подпрыгнул.

— Да, дорогой сенатор! Именно благодарны. И вы думаете за что?

— За что? За удар по союзнику Франции?

— Вот именно. Этот удар дал им возможность свалить на нас всю ответственность за разрыв союза, сохранить который они, может быть, не могли и наверняка не хотели.

Потоцкий сел. Концепция Бурды была слишком парадоксальна, чтобы аргументированные доводы могли ее отразить. Старомодный и нудный Пуштанский пытался еще что-то возразить, но положить его на обе лопатки для Бурды не составляло труда.

— Именно на отношениях с Францией лучше всего видно, какой большой путь прошло наше государство во времена маршала [7]. Теперь мы в глазах Франции уже не та нищая, несчастная Польша, которой время от времени суют старые винтовки да бракованные консервы, а она на коленях благодарит свою благодетельницу и делает за нее всю грязную работу на этом паршивом Востоке. Из прислуги для всех мы превратились в светскую даму…

— В даму полусвета… — не удержался от плоской шутки Потоцкий.

Кулибаба тоже пришел в себя:

— Ну, положим, что с Францией это так. А как с Англией? Почему?

— Что почему? Почему Англия впервые в своей истории удостоила нас военного союза?

Бурда чувствовал себя сейчас как герой гангстерского фильма, на которого напала банда грабителей. Удар в челюсть — валится первый, еще удар — второй, еще удар — третий. Первый встает на колени, пошатываясь, мотает головой. Еще удар — и он снова валится на землю. Эта игра так захватила Бурду, что он даже забыл про пустой желудок. Наклонив голову и обводя присутствующих торжествующим взглядом, он как бы спрашивал: кто следующий? Ага, Потоцкий.

— Ну хорошо, а Москва… Почему так затягиваются переговоры в Москве…

— Москва? Значит, вы, сенатор, граф и воложинский магнат, удивляетесь, почему мы не заключаем с Москвой военного договора? Признаюсь, я всего ждал, только не этого…

— Ну и что с того, что я сенатор и граф? Это не мешает мне мыслить по-государственному. Военная помощь России, чисто военная…

— …безусловно, будет встречена с энтузиазмом всеми слоями населения, в том числе и воложинскимй мужичками. Может быть, вы рассчитываете, что адвокат Кулибаба убедит их в общественной полезности графов Потоцких, после того как они от наших новых союзников на своем родном языке услышат, что без графов, как это ни странно, прожить можно?

— Пан министр, — Потоцкий снова встал, — могу вас заверить, что, если отчизна потребует, я охотно откажусь от личных…

— От личных, пожалуйста, но не от национальных… Вы же опора польского духа на окраинах нашей страны. Так это или не так? По какому же праву вы хотите покинуть свой исторический пост?

Против этого Потоцкому возразить было нечего. Он снял очки, протер их и в первую минуту даже не знал, сесть ли ему или продолжать стоять. Отступление прикрыл Пуштанский:

— В общих чертах все это верно. Но что касается деталей, то мы хотели бы, чтобы политические партии встретили большее понимание…

— Мы также желали бы, чтобы общественность больше считалась с интересами государства…