Алексей Воронков - Брат по крови Страница 10

IX

Чеченцы отступили в горы. Когда закончился бой, «вертушки» еще долго носились в воздухе и старались нащупать противника. Но лес еще не успел сбросить листву, и это спасало мятежников: ракетные удары по ним наносились с вертолетов вслепую. Для чеченцев леса — что темный омут для рыбы. Ни один враг не отыщет. Оттого и не любят федералы лето, оттого с таким нетерпением и ждут они зимы. Зимой леса стоят обнаженные и прозрачные, а на белом снегу даже полевая мышь видна с высоты орлиного полета.

Где-то сразу после полудня к нам нагрянули коллеги из медсанбата во главе со своим начальником подполковником Харевичем, невысоким человеком с большим носом на худом смуглом лице. Я не был с ним знаком. Впрочем, и других коллег из медсанбата я видел впервые. Они приехали на трех санитарных «уазиках» и привезли с собой медикаменты и хирургический инструмент.

Я представился Харевичу. Он поглядел на меня недоуменно. Видимо, его смутило то, что я был по локоть в крови и в нижней рубашке.

— Что, досталось, майор? — спросил он меня. Я пожал плечами. Дескать, сами видите.

— Раненых много? — поинтересовался он.

— Хватает, — сказал я.

— Тяжелых сразу на стол, — приказал он, обращаясь к своим подчиненным. И тут же мне: — Надо срочно оборудовать несколько операционных столов. Я привез трех хирургов.

— Прекрасно, — сказал я. — Значит, дело пойдет. Мы бы с Савельевым одни не справились. — Я указал глазами на начальника полкового медпункта.

— Мы с ним знакомы, — сказал Харевич. — Капитан часто бывает у нас в батальоне. Больных привозит.

— Знаю, — говорю я.

— Вы-то сами оперируете? — неожиданно спрашивает меня начальник медсанбата.

— Да, я хирург, — ответил я ему.

— Это хорошо, — удовлетворенно заметил он. — Не люблю терапевтов — от них никакого толку на войне. Знаете, как они лечат солдат? — улыбнувшись, спрашивает он, и я чувствую, что он горазд на шутки. — Берут таблетку, ломают ее на две части и говорят: вот это от живота, а это от кашля — смотри не перепутай.

Эту избитую шутку я знал еще со студенческих пор, однако сделал вид, что мне смешно.

— А вы? Вы тоже хирург? — поинтересовался я у подполковника.

— Нет, я чиновник от медицины, — вздохнув, сказал он. — Хотя когда-то тоже оперировал. Но это было еще при царе-Косыре. Сейчас мой главный инструмент — ручка и противный пропитый голос. Вы еще услышите, как я ругаюсь, — улыбнувшись, пообещал Харевич. — Ну, хватит болтать, пора за работу, — насупившись вдруг, произнес начальник санбата.

Он обвел взглядом наш импровизированный лазарет и остался недоволен.

— А вы что же это, майор? С неба поливает, а вы, понимаешь ли, даже навесы над операционными столами не соизволили установить.

Я тут же психанул.

— Вы думаете, до навесов нам было? — раздраженно произнес я. — «Чехи» тут такого шороха навели, что мы не знали, куда деваться, — сказал я. — Вы посмотрите, что творится вокруг. И это все вчера еще называлось лагерем. Врасплох нас застали, сволочи, врасплох, а вы говорите «навесы»…

Харевич больше не решился катить на меня бочку, понял, что я не сдамся. Он попросил, чтобы я распорядился поставить палатки под операционные.

— Товарищ майор, а мне что делать? — спросил меня Савельев.

— Прежде всего приведи себя в порядок, — сказал я ему совершенно по-дружески. Я все время помнил о том, что он спас мне жизнь, и был благодарен ему за это.

Савельев улыбнулся.

— Вы бы сами оделись, — сказал он мне. — Барышни ведь приехали…

— Что? Какие еще барышни? — не понял я.

— Как какие — медсестры из медсанбата! Неужели не заметили? — удивился он.

— Не заметил, — честно признался я ему. В самом деле, я не обратил внимания, кто там приехал с подполковником. Я чувствовал себя разбитым, и в голове моей не было ничего, кроме тяжелых мыслей. До того ли было? Я стал вертеть головой, но ни Харевича, ни его подчиненных я не увидел. Они, видимо, были заняты разгрузкой «уазиков». Я не знал, что мне делать. Потом все же решил, что мне необходимо сходить в свою палатку и отыскать гимнастерку, которую я впопыхах не успел давеча надеть на себя.

— Сейчас вернусь, — сказал я Савельеву. — А ты, капитан, когда приведешь себя в порядок, займись лазаретом. Собери начальников батальонных медпунктов — пусть они выделят тебе людей. Нужно срочно оборудовать операционные, а еще нужно начинать территорию приводить в порядок. Остальные санинструкторы и санитары пусть продолжают заниматься поиском раненых. Чтоб ни один человек не шлялся без дела, ты меня понял? Ну, коли понял, выполняй.

После этого я зашагал вдоль строя палаток. Я шел и не узнавал свой лагерь. Многие палатки были сорваны с кольев и грудой валялись на земле. Других и след простыл — на их месте дымились уголья. Моей палатке повезло, она осталась цела, только в нескольких местах была прошита автоматными очередями. Отыскав свою гимнастерку, я, прежде чем напялить ее на себя, умылся, использовав для этого питьевую воду, которая постоянно хранилась у нас в пластиковых бутылках из-под напитка, а затем уже оделся. Так что в лазарет я прибыл при полном, как говорится, параде.

— Гляди-ка, а он ничего, — неожиданно услышал я позади себя женский голос. Я обернулся и увидел двух молодых сержантов женского пола. Они улыбались, глядя на меня.

Я кивнул им и отвернулся, но тут же услышал голос другой барышни:

— Он мне больше нравился, когда был измазюкан кровью…

— Ты что такое говоришь, подруга? Тогда он был похож на мясника, — снова раздался голос первой барышни.

— Нет, то был настоящий хирург, а сейчас я вижу обыкновенного херувима, — усмехнулась другая.

Не желая слушать всякую чепуху, я отправился туда, где мои люди ставили палатки под операционные.

Где-то через полчаса, разделившись на бригады, мы начали оперировать. В палатке, где разместилась моя операционная, было довольно уютно и тепло. Бойцы запустили бензогенератор, протянули провода и подключили свет. В операционной стояло два стола, накрытых белыми простынями. Возле одного устроился я, другой стол был отдан в распоряжение капитана Лаврова, круглолицего близорукого брюнета, на носу которого висели тяжелые роговые очки. Он выглядел заправским хирургом: на нем была бирюзового цвета рубаха и такого же цвета штаны, а голову его венчал высокий колпак. По сравнению с ним я выглядел уездным лекарем, одетым в обыкновенный белый халат, который мне принес Савельев.

В палатку зашел Харевич. Он привел двух барышень, которые еще некоторое время назад несли за моей спиной всякий вздор.

— Вот, майор, выбирай любую, — сказал он мне и улыбнулся. — Обе хорошие операционные сестры.

Я растерялся. Я глядел на женщин и не видел их.

— Ну же, поторапливайся, майор, — нетерпеливо произнес начальник медсанбата. — Какую оставляешь?

И тут я неожиданно для себя спросил, обращаясь к барышням:

— Кто из вас сказал, что я похож на херувима?

Подполковник с удивлением посмотрел на меня — он ничего не понимал. Но женщины поняли меня.

— Я, — негромко призналась одна из них. Это была высокая барышня с тонкими чертами лица и умным, чуть ироничным взглядом. На ней, как и на капитане Лаврове, была операционная униформа — бирюзовые рубаха, штаны и колпак.

— Вот вы и останетесь здесь, — буркнул я и бросил мимолетный взгляд на другую медсестру. Та была ниже своей подруги, но удивляли ее формы — она могла стать желанной для многих мужчин. Я подумал: а почему я выбрал не ее, но тут же мысленно одернул себя. Нас ждали раненые, а я думал черт знает о чем.

Харевич, забрав с собой вторую девушку, удалился, а мы приступили к работе. На двух хирургов у нас была одна сестричка, но она прекрасно справлялась со своими обязанностями. К моему удивлению, эта на первый взгляд чуть высокомерная и ироничная барышня оказалась неплохим работником. Она совершенно не могла стоять на месте. Она действовала подчеркнуто грамотно и проворно, успевая выполнять указания обоих хирургов.

Первым, кого санитары доставили на мой стол, был солдатик, которому пуля угодила в живот. Ему не повезло: пуля оказалась со смещенным центром тяжести, она разворотила ему всю брюшину и, пробив диафрагму и легкое, вышла под правым соском. Я понял, что с парнем придется повозиться. Лаврову повезло больше: на его столе оказался прапорщик из ремонтной роты. У него осколком гранаты была перебита берцовая кость. Классическая работа для травматолога, но здесь, на войне, каждый врач одновременно является и травматологом, и урологом, и стоматологом, и нейрохирургом — иначе нельзя. Не умеешь чего-то делать — сама жизнь тебя научит. Я умел делать многое, но не все. И я учился делать все. Мы все здесь учились делать все. И Лавров не исключение.