Георгий Травин - Тайны Тарунинских высот Страница 10

Буранов открывает глаза и сразу не может понять, где он находится и что произошло. В землянку льется дневной свет и тянет пороховой гарью. Телефонист сидит у аппарата бледный, с широко раскрытыми глазами.

— Как есть у самой землянки ударило! — говорит он, видя, что полковник проснулся. — Полдвери оторвало... осколком, что ли.

В самом деле: от фанерной двери осталась только половинка, оттого и светло так в землянке.

— А ты не робей! — говорит Буранов. — Это ведь так, случайно. Шальной снаряд.

— Да я ничего, — телефонист силится улыбнуться. — Мне — что! В меня не попало. — И он уже улыбается, ему кажется, что он вовсе и не испугался, только вздрогнул от неожиданности.

— А адъютант жив ли? Закутал голову в шинель — и не поймешь.

— Живехонек! Спать здоров: как ударило, он проворчал что-то да на другой бок перевернулся.

— А связь цела?

— Связь не нарушило.

— Ну, так все в порядке. Не велика потеря — полдверки... Постой, постой! — спохватился вдруг Буранов. — Никак уже день? Сколько же я спал-то?

— Часика три, не боле, — несколько смущенно отвечал телефонист, поглядев на часы Буранова, которые лежали все там же, возле аппарата, и тикали как ни в чем не бывало, хоть и подпрыгнули на столике, когда вся землянка вздрогнула от удара взрывной волны.

— Три часа! — воскликнул Буранов. — Что ж это такое? Почему ты меня не разбудил, как я приказывал, через полчаса? Проспал?

— Что вы, товарищ полковник! — обиделся телефонист. — Как можно? Мыслимое ли дело — у аппарата спать? Я бы вас разбудил точно, как приказывали, да только ваше приказание, — он лукаво улыбнулся, — тоже отменили.

— Как отменили? Кто мог отменить мое приказание?

— Генерал отменил.

— Какой генерал?

— Известно, какой! Наш, Литовцев. Только вы задремали, генерал сюда заглядывает. «Кто тут отдыхает?» — спрашивает. Я доложил. А он поглядел па вас и говорит: «Поднять полковника Буранова в восемь ноль-ноль, ни минутой раньше!»

Телефонист опять посмотрел на часы.

— Сейчас еще только семь тридцать. Стало быть, еще полчаса отдыхать вам полагается. В восемь тридцать — совещание у генерала. Приказано вам быть. А пока, товарищ полковник, отдыхайте.

— Ишь ты! — рассмеялся Буранов. — Нет, я уже выспался. Хватит. Давай сюда часы. Где тут можно умыться?

— Вороночка тут, в двух шагах от землянки. Из двери — налево. Вода — как хрусталь.

— Отлично. Пойду умоюсь. А адъютанта пока не тревожь.

До воронки оказалось не два шага, а метров пятьдесят. Воронка была прошлогодняя, вода в ней прекрасно отстоялась. Видно было поросшее водорослями дно, и в то же время в воде отражалось голубое небо и бегущие по нему белые облака.

— Давненько не смотрелся в такое большое зеркало! Не моему карманному чета, — усмехнулся Буранов и с любопытством стал разглядывать свое отражение. Лицо было изъедено комарами и перемазано кровью. Щеки и нос сильно загорели, хотя солнечных дней было как будто немного, а волосы посветлели. «Выгорели на солнце», — подумал он, но тут же сообразил, что выгореть волосы не могли, так как всегда были покрыты фуражкой, — вон даже и лоб под козырьком остался белый, не загорел. Очевидно, волосы начинали седеть. Это открытие нисколько не огорчило. «Жена не разлюбит, — улыбнулся Буранов. — Вот если бы я облысел — другое дело. Лысые Маше не нравятся».

Он вспомнил, как Мария Николаевна, шутя, говорила, что примет его без руки и без ноги, без глаз, но только не без волос.

Буранов снял гимнастерку, засучил рукава рубашки, достал из кармана мыльницу и с наслаждением стал умываться чистой прохладной водой. Мыльная пена почти моментально исчезла в ней бесследно, — казалось, то была какая-то чудесная вода, замутить которую невозможно.

Вдруг за спиной его раздался знакомый хрипловатый голос:

— Обождите чуток, товарищ полковник! Сейчас я полью.

— Опоздал! — засмеялся Буранов. — Опоздал, Кузьма Петрович! Я, брат, тебя перехитрил.

— Так погодите, я хоть полотенце подам. Кто ж платком утирается? Непорядок. — Широкое добродушное лицо солдата выражало такое огорчение, что Буранов расхохотался.

— Полотенце давай, — согласился он, пряча в карман мокрый платок.

Ординарец, осторожно поставив на траву принесенные котелки, достал из своей походной сумки чистое полотенце.

— Завтрак готов, — сказал он. — Суп и каша.

— А я думал, бифштекс и яичница, — пошутил Буранов, с удовольствием вытирая лицо и руки полотенцем. — Как же ты меня нашел, Кузьма?

— Как не найти-то? Чай, вы не иголка! Где будете кушать? В землянку нести?

— Зачем в землянку? Ставь вот сюда, на кочку. А адъютанту принес завтрак?

— Так точно. А они где?

— Как же ты нес ему завтрак, не зная, где он?

— Где ж ему быть, как не при вас? Куда иголка, туда и нитка.

— Это же форменная диалектика! — засмеялся Буранов. — То я не иголка, то я иголка. Замечательно!

— Солдатская находчивость, — самодовольно сказал Кузьма. — Солдат все найти должен.

Он разостлал на зеленой кочке салфетку, положил аккуратно нарезанный хлеб и даже маленькую солоночку поставил.

— Культурно! — улыбнулся Буранов.

— А то как же? — убежденно отвечал солдат. — Ленинград — центр культуры.

Буранов с аппетитом принялся за еду, а Кузьма смотрел на него с таким удовольствием, словно сам ел. Пока полковник завтракал, Кузьма сообщил, что им, то есть командиру, адъютанту и ординарцу, отвели очень приличную земляночку, и он там все уже устроил, как полагается.

— Так ты, небось, всю ночь не спал? — спросил Буранов.

— Какая же теперь ночь-то, товарищ полковник? Короче воробьиного носа.

— Ладно. Значит, так: ступай теперь в нашу землянку и ложись отдыхать. Понадобишься ты не скоро. Сейчас я буду на совещании в штабе, потом пойду на эн-пе. В общем до обеда ты свободен.

— Так у меня ж делов по горло. Спать мне недосуг.

— Что за пререкания? Приказано отдыхать — и отдыхай. Адъютанту завтрак снеси вон в ту землянку, у которой половина двери. Если он еще не проснулся, не буди. А мне туда идти больше незачем. Пойду в штаб.

Они разошлись в разные стороны, очень довольные друг другом. Полковник думал, какой хороший у него ординарец, только уж чересчур заботливый и немножко упрямый. А солдат думал, какой хороший у него начальник, только больно беззаботный и непослушный.

Адъютанта Кузьма все же разбудил, решив, что нехорошо будет, коль завтрак совсем простынет: еду он почитал важнее сна.

Лейтенант вскочил, сбегал умыться к той же воронке, мигом позавтракал и помчался в штаб, спеша оправдать философскую сентенцию Кузьмы: куда иголка, туда и нитка...

Люди, ночью прибывшие на новый рубеж, не могли рассмотреть лежащую перед ними местность. Ночь была безлунная, темная. Ракеты, которые пускали немцы, делали ее фантастической. Взлетала ввысь ракета, и из мрака появлялся странный мир, зеленовато-голубой или мертвенно бледный, мерцающий, словно шевелящийся. Он существовал всего несколько секунд и пропадал. В этом призрачном мире все было непохоже на себя: предметы изменялись в зависимости от того, где была пущена ракета и как высоко она поднималась. Гребень главной высоты то уходил куда-то вдаль и таял, исчезая в дымке, то надвигался темным резким силуэтом.

Все с нетерпением ждали настоящего, дневного света. И он пришел, хоть и трудно было пробиться через свинцовые облака, блокировавшие горизонт. Постепенно стала вырисовываться высота, со всеми ее изгибами и поворотами, впадинами и буграми, и все, что было на ее скате: траншеи в клочьях проволочных заграждений и воронки, воронки без конца. На один миг прорвался сквозь облака утренний луч солнца, розовый, сочный, и ярко вспыхнули кудряшки зелени на левом фланге.

Солдаты с интересом приглядывались к местности: где-то там, впереди, таилось их будущее, сама судьба. Но советский воин никакой судьбе покоряться не хотел, даже смерть мечтал преодолеть — обмануть, перехитрить, отшибить!

Смотря в сторону противника, солдаты начали удивляться: местность какая-то очень знакомая! Словно ты уже был здесь и видел все это: отлогую высоту и лесистую высотку слева...

Потом солдат замечал, что и траншеи эти уже как будто тоже видел.

— Ребята! — заорал вдруг кто-то восторженным голосом. — Узнаете? Эх, мать честная! Да как же это так?

— Как не узнать! — отозвался сосед,

Тут уж заговорили все разом:

— Все как есть знакомое!

— Как на ученьях, в точности!

— Сплю я, братцы, что ли? Это же — Карельский перешеек!

— Точнехонько! Глядите: ведь эту самую высоту мы штурмовали столько раз! Наша рота шла вон там, возле перелеска, на правом фланге...

— Как же! Вон в ту траншею мы гранаты кидали и после прыгали на «ура». Еще я тогда нос себе чуть не расквасил — неловко прыгнул...