Лео Кесслер - Батальон «Вотан» Страница 10

— Все очень просто, мой дорогой Курт, — сказал Гейдрих, его голос звучал совершенно четко и ясно. — Твой отец и я — мы оба евреи. Фамилия твоей бабушки — Зюсс, Сара Зюсс, и я уверен, что твое изучение расовой антропологии и генеалогии в Бад-Тельце подскажет тебе, что это значит, — семья Гейдрихов является еврейской.

— Еврейской?

Гейдрих насмешливо посмотрел на племянника сверху вниз.

— Да, мы оба — евреи[22].

Глава шестая

Постепенно зима 1939-1940 годов, самая суровая из всех, сохранившихся в людской памяти, уступила место весне. Черные тополя, стоявшие по границам территории, которую занимали казармы дивизии «Адольф Гитлер», понемногу начинали зеленеть. Теперь солдаты второй роты, когда унтер-фюреры больше не смотрели на них, шевелились гораздо медленнее. Зимой они помимо собственной воли двигались намного быстрее, просто чтобы согреться. Но вот пришла весна, и делать все в темпе галопа, как того требовал обершарфюрер Метцгер, становилось слишком жарко.

— Твою мать! — ворчали они. — Да если только дать ему разгуляться, он нас и срать заставит в темпе галопа!

Весна также, казалось, положила конец длинному периоду «сидячей войны»[23] на Западе. Ровно в 5:20 утра 9 апреля 1940 года в Копенгаген вошел немецкий военно-транспортный корабль «Ханзештадт Данциг», полный немецких солдат и офицеров. Генерал Курт Химер, глава немецкого экспедиционного корпуса, который прибыл в датскую столицу за два дня до этого в гражданской одежде, выскочил на причал и показал кораблю, где ему следует пришвартоваться. Когда немецкие солдаты сошли на берег, судьба Дании была решена. Страна, фактически беззащитная, сдалась без боя и стала германским протекторатом на все время войны. Все прошло очень легко. В целом за победу над датчанами пришлось заплатить всего двадцатью погибшими немецкими солдатами.

Следующей была Норвегия, хотя на сей раз сопротивление оказалось упорнее. Заголовки газет «Фёлькише Беобахтер» и рейнской «Вестдойче беобахтер», которые можно было просмотреть в комнатах отдыха, пестрели сообщениями о сражениях в окрестностях Нарвика, Тронхейма и Форнебю, а также описаниями героических дел баварских горных стрелков генерала Дитля.

В тот месяц в дивизию «Адольф Гитлер» начало в изобилии поступать новое вооружение. Это подсказывало солдатам второй роты, что их боевое крещение не за горами. Старые грузовики и машины исчезли — их заменили новенькие, сверкающие свежей краской бронетранспортеры. Каждый взвод получил по одному пулемету MG-42 с воздушным охлаждением, позволявшем выстреливать до 800 патронов в минуту. Утром того же дня боевая подготовка была специально прервана, чтобы личный состав дивизии смог прослушать официальное сообщение из штаба фюрера о том, что Нарвик пал. Затем в дивизию прибыла первая партия огнеметов. Когда особая команда из армейской Службы специального вооружения извлекала из грузовиков свой смертоносный груз, солдаты второй роты начали значительно переглядываться между собой.

— Оружие ближнего боя, — шептались они. — Значит, это будет ближний бой!

Плотный унтер-офицер, отвечавший за показ вооружения, которому помогали трое рядовых, прилаживал круглый топливный ранец на спину солдату «Вотана».

— От этого ранца зависит все, — объяснил он. — Но с ним нужно обращаться предельно осторожно. Поверьте мне, это чертовски чувствительный механизм. Если его даже рикошетом заденет хоть одна пуля, то вы все сгорите.

Солдаты второй роты почтительно засмеялись. Однако не было похоже, что они до конца верят этому представителю Службы специального вооружения.

— Итак, что мы делаем? — спросил вслух унтер-офицер и ответил на свой собственный вопрос. — Мы обеспечиваем огнеметчику самую лучшую защиту, какую только возможно. Ее осуществляют номера два и три. — Он указал на двух пехотинцев с винтовками и гранатами, стоявших как две иллюстрации из армейского учебного пособия.

Унтер-офицер прочистил горло.

— Наша условная цель — вон тот блиндаж. — Он указал на макет блиндажа в натуральную величину, установленный приблизительно в пятидесяти метрах впереди. — Сейчас вы увидите, как мы сделаем это.

Номер два начал подползать к бункеру слева, зажав в руке дымовую шашку. Номер три, в свою очередь, рухнул на землю, раскинул ноги под предписанным углом и с увлечением начал обстреливать холостыми патронами щель бункера.

Номер два внезапно поднял вверх руку. Номер третий тут же прекратил обстрел, и номер второй сразу же бросил гранату. Послышался сухой треск, как будто жарким летом под ногами сломалась толстая сухая ветка, и бункер окутался густым облаком серого дыма. Стрелок вскочил на ноги и бросился вперед, оказавшись сбоку от солдата с огнеметом. Он держался на одной линии с номером первым.

Унтер-офицер свистнул. Атакующие с удвоенной скоростью бросились в быстро рассеивающийся дым. Стрелок бежал слева от солдата с огнеметом, стреляя от бедра, но наблюдатели из второй роты отметили, что он делал все возможное для того, чтобы держаться немного позади. Секунду спустя они увидели, почему.

Номер первый нажал на спуск своего ужасного оружия. Шипящий язык пламени рванулся вперед и облизал макет бункера. На поверхности дерева начали лопаться пузыри краски. Воздух заполнился вонью горящего дерева и опаленной травы.

Унтер-офицер смотрел на солдат второй роты. Стояла гробовая тишина. Даже после двух дюжин таких демонстраций он сам не мог полностью преодолеть страх, охватывавший его, когда он видел, как огнемет делает свою работу.

— В реальности любое живое существо в радиусе двадцати метров задохнулось бы от нехватки кислорода, а все, что попадает в струю пламени, сгорает, вдвое уменьшаясь в размерах. Говорят, люди после этого становятся похожими на маленьких черных пигмеев, — многозначительно заключил он.

После прибытия огнеметов началась интенсивная тренировка в одной из местных деревень, из которой для этого по приказу командира батальона были поспешно эвакуированы все жители. Снова и снова эсэсовцы учились брать штурмом дома. Технология отрабатывалась до автоматизма: сначала — шквал автоматного огня по линии окон, чтобы прижать находящихся внутри к полу, затем вышибается дверь, после чего внутрь бросается граната, звучит приглушенный грохот взрыва, дверь открывается снова и следует заключительный шквал автоматного огня для окончательного уничтожения живой силы противника.

— Дерьмо! — чертыхнулся Шульце, когда оберштурмфюрер фон Доденбург приказал своему взводу подготовиться к очередному повторению тренировки, — пожалуй, я никогда больше не смогу войти в дверь, не бросив туда сначала гранату! — Он вытер пот со лба. — Если так пойдет и дальше, я буду представлять реальную опасность для общества. Стану настоящим антиобщественным элементом.

Куно фон Доденбург снова надел каску и взял свой «шмайссер»[24].

— Шульце, — сказал он, — вы представляете опасность для общества с тех пор, как ваш отец сделал вас. Пошевеливайтесь!

Но, выполняя предписанную ему программу боевой подготовки, гауптштурмфюрер Гейер при этом вовсе не собирался вслепую следовать предписаниям командира батальона — штурмбаннфюрера Хартманна. Про себя он думал, что Хартманн вряд ли переживет следующую кампанию. Несмотря на должность командира батальона, он не был достаточно тверд. К тому же у него были жена и дети, что, по мнению Стервятника, всегда плохо характеризует профессионального солдата. Кроме того, Хартманн был слишком обычным человеком: он не был готов к неожиданностям, например, к внезапному столкновению с противником, особенно при отсутствии подходящего вооружения.

Обнаружив, что один из его унтер-фюреров до войны служил в полиции, где познакомился с основными элементами джиу-джитсу, Стервятник приказал, чтобы каждый человек во второй роте изучил основы боя без оружия. Он первым прошел этот курс. При этом со своей смехотворно маленькой фигурой в слишком длинных трусах он выглядел просто карликом рядом с огромным бывшим полицейским. Но обучение джиу-джитсу показалось Гейеру весьма возбуждающим — в основном вследствие того, что он находился очень близко к другому полуобнаженному, потеющему мужскому телу. Впрочем, это было совсем другое, совершенно личное дело, которое должно было быть сокрыто на задворках сознания — как и выцветшие французские открытки с изображениями голых мальчиков, спрятанные за задней стенкой его комода.

— Господа, — сказал он своим офицерам на утренней планерке в понедельник, с которой начиналась каждая неделя, — я требую слепого, бесстрашного повиновения. Если я прикажу вам выпрыгнуть из этого окна, то вы должны немедленно сделать это, даже при том, что мы находимся на высоте третьего этажа. — Он вставил протертый монокль в правый глаз. — Это повиновение должно быть основано на полнейшей вере. Следовательно, я хочу, чтобы каждый из моих подчиненных прошел этот курс. Уверяю вас, когда вы завершите обучение, вам не будет страшен ни один враг в мире.