Александр Лысёв - Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой Страница 11

«Опять поперли, – размазывал грязь по лицу Паша-Комбайнер. – Во дают эсэсы. И откуда здоровья столько?..»

Советские танки и механизированные соединения, действуя из засад, пытались воспрепятствовать продвижению эсэсовских бронемашин. Тщетно. На четвертый день сражения навстречу наступавшему противнику бросили самоходно-артиллерийскую бригаду и… зачем-то части гвардейского кавалерийского корпуса. К вечеру, уже обойденные немцами с двух сторон, солдаты дивизии Бутова уныло смотрели из окопов на поля слева и справа вокруг своих позиций. Там густо чадили сожженные советские самоходки. В вечернем сумраке бродили кони без седоков. Весь передний край был усеян трупами всадников и лошадей. Немцы, прорвавшись на флангах, стремительно продвигались на восток.

«На хрена кидали?!» – глядя на полегшую перед позициями стрелкового полка конницу, думал Марков.

Впрочем, времени на рассуждения у них не было. К ночи выяснилось, что большинство частей дивизии оказалось в окружении.

«Выручат! – решительно заявил на своем КП полковник Бутов. – Не сорок второй год. Занять круговую оборону».

Ночью пришел приказ – позиции удерживать любой ценой. Марков хотел отправить под прикрытием темноты раненых в медсанбат. Тех, кто нуждался в эвакуации, набралось уже более двух десятков. И примерно столько же уложили в ходах сообщения, прикрыв плащ-палатками – им медицинская помощь уже не понадобится. Еще несколько человек с легкими ранениями остались в строю. Выянилось, однако, что эвакуировать раненых некуда, поскольку никакого тыла нет – в полутора километрах у них за спиной уже снова немцы. Преследуя нашу отступающую пехоту, вражеские танки развивают свой прорыв на восток.

«Тогда пришлите фельдшера сюда, черт возьми!» – прикрикнул Марков на чумазого связного в завязанной у подбородка шапке-ушанке, поверх которой была надета съехавшая на сторону каска. Солдатик испуганно козырнул и, забрав наспех составленное капитаном донесение, написанное химическим карандашом на клочке бумаги, вылез на обратную сторону траншеи и исчез в сумерках. Раненых разместили в одном блиндаже. За ними ухаживала, как могла, третьи сутки не спавшая медсестра.

До утра их не трогали. А на рассвете навалились танки и мотопехота. Три атаки отбили. Тогда налетели самолеты и долбили позиции дивизии до самого обеда. Им никто не мешал.

«Да что же это такое творится?!» – недоумевал сержант Куценко, высунувшись из укрытия после того, как немцы улетели. Куценко был больше возмущен, чем напуган. Обедали супостаты точно по расписанию. Воспользовались передышкой и разведчики – перекусили остатками сухого пайка. Во второй половине дня началась четвертая за этот день атака.

Они держались в окружении пять суток. В это время немцы пытались расширить прорыв, сильнее всего напирая на войска 26-й и 27-й советских армий. Здесь каждый день противник предпринимал по шесть-семь ожесточенных атак. Южнее крепко досталось 57-й советской, 1-ой болгарской и 3-й югославской армиям. Дни с 9 по 13 марта стали настоящим адом восточнее венгерских озер Веленце и Балатон. В смертельной схватке сошлись с обеих сторон в общей сложности более полумиллиона человек. Наступали, пятились назад, контратаковали и горели тысячи танков, самоходок и бронемашин с обеих сторон. Ревело множество орудий и минометов, беспрерывно извергая из своих разношенных стволов тонны раскаленного металла. В небе с утра до вечера без остановки кружилась карусель из самолетов с черными крестами и красными звездами. Земля и воздух дрожали. За неделю ожесточенных боев немцам удалось прорвать главную и вторую линии обороны советских войск и продвинуться вперед на 20–30 километров. Некоторые советские подразделения, подобно дивизии Бутова, вели бои в частичном или полном окружении, с перевернутым фронтом. 14 марта немецкое командование ввело в сражение свой последний резерв – 6-ю танковую дивизию. Еще два дня вражеские танки и штурмовые орудия наносили удар за ударом по обороняющимся советским войскам.

Ночами к роте Маркова пробирались подносчики еды и боеприпасов. Фельдшер появился только через два дня. Как оказалось, посланный до этого медперсонал не дошел – по дороге пропал без вести. К тому времени половина раненых умерла. Бутов стойко оборонялся прямо на своем КП. Боеприпасы в распоряжении полковника были. Ночами солдаты комендантского взвода щедро снабжали батальоны патронами и гранатами. Из разгромленной в расположении дивизии прошедшими дальше немцами колонны корпусного интендантства натащили уйму ящиков с американской тушенкой. И все бы ничего – да вот резервов не было. Всякий раз в поредевшие части вместе с осточертевшей тушенкой и боеприпасами передавался один и тот же приказ комдива – держаться.

Убитых из траншей уже не убирали. Они так и лежали, скрючившись, заметенные поземкой, с винтовками в окоченевших руках. Винтовки никто не подбирал. Все живые давно уже обзавелись автоматами. Те, кто был одет недостаточно тепло, снимали с убитых ватные штаны и шинели. Трупы в гимнастерках и кальсонах выглядели в окопах как-то по-особенному пронзительно. Впрочем, очень скоро их попросту перестали замечать. Убитых с каждым днем становилось все больше. Об них спотыкались во время перебежек, рядом с ними в минуты затишья приседали покурить, на них ели, под ними укрывались во время огневых налетов. Затем добавилась еще одна беда – у всех без исключения от многодневного употребления одной лишь тушенки прихватило животы. Часовые на позициях сменялись каждые пятнадцать минут – и сразу же пулей летели в ходы сообщения, приспособленные под отхожие места. Куценко охал, обнимая руками собственное пузо. Паша-Комбайнер завернул полы шинели за ремень и ходил с распущенным брючным ремнем на ватных штанах. На замечание лейтенанта Чередниченко о внешнем виде веско пояснил: «Иначе не успеваю». Фомичев пытался шутить: «Лишь бы налета не было, а там хоть обоср…сь». И тут же с мучительной гримасой на лице бежал за угол. Тушенку есть перестали. Ночами просили у подносчиков хоть чуть-чуть сухарей или хлеба, но их не было. Стали пить один кипяток. Старшина отчаянно ругался – доблестное войско загадило все окрестности, и за чистым снегом приходилось вылезать на нейтральную полосу. К исходу недели оставшийся в живых личный состав стал напоминать театр теней и кукольный одновременно. Изможденные, оборванные люди, поедаемые мириадами насекомых, сидели на позициях и в холодных, едва протопленных блиндажах. У соседей дела обстояли не лучше. Но, вопреки всему, оборона держалась.

Противник, видимо, решил во что бы то ни стало разделаться с окруженцами. Ежедневно рота отбивала по нескольку атак. Капитан Марков почти безотлучно находился на передовой. Его исхудалая фигура в изодранном ватнике, перетянутая поясным ремнем с двумя брезентовыми автоматными подсумками, мелькала то здесь, то там на линии огня. Несколько раз приходилось поднимать бойцов в контратаку – немцы подходили почти к самому брустверу траншеи. Один раз схлестнулись в рукопашной. Прикрываясь собственным минометным огнем, взвод противника подобрался к нашим траншеям. Вниз полетели гранаты. На левом фланге поднялся переполох, бойцы дрогнули и побежали к центру позиций. Спасибо, выручили соседи – вовремя сообразили, что происходит у разведчиков, и поставили плотный заградительный пулеметный огонь. Но несколько зигзагов траншеи оказались в руках противника. Осколком разорвавшейся на бруствере мины Маркову располосовало рукав. Боли поначалу он не почувствовал, но сквозь серые клочья ваты начала сочиться кровь. Капитан, прислонившись спиной к стенке окопчика, менял автоматный диск, когда совсем рядом сверху посыпалась земля. В нескольких метрах от Маркова в окоп съехал немецкий офицер в зимней парке с «парабеллумом» в руках. Марков инстинктивно вскинул ППШ, тут же увидев, что автомат без диска. Немец это тоже заметил, судорожно сглотнул и поднял пистолет. Капитану не оставалось ничего другого, кроме как отпрянуть на спину, скрывшись наполовину за стенкой окопчика. Лежа на спине и судорожно дергая ремешок подсумка, Марков услышал, как с характерным звуком щелкнуло вражеское оружие – выстрела не последовало. У противника тоже кончились патроны. Понимая, что все равно не успеет зарядиться, Марков рывком поднялся и, поскальзываясь в липком месиве на дне окопа, рванул к следующему повороту траншеи. Достигнув его через секунду, снова повернулся к немцу, потянувшись к висевшему на поясе ножу. И неожиданно встретился с противником взглядом. Глубоко посаженные серые глаза смотрели из-под заляпанного рыжей глиной козырька полевой кепи прямо на Маркова. В одной руке немец держал «парабеллум», в другой запасную обойму. «Пустой», – молниеносно сработало в голове у Маркова. – «И я пустой». Надо было либо кидаться на врага с ножом, либо убираться восвояси. Но что-то не позволяло отвести взгляд. Капитан прочел в глазах немца такую нечеловеческую усталость, что на мгновение даже опешил. Рука, уже лежавшая на ножнах, непроизвольно опустилась. Не стал вгонять обойму, опустил «парабеллум» и немец. Несколько секунд они смотрели друг на друга, тяжело, прерывисто дыша. Затем немец отвернулся. Оттолкнувшись от стенки, Марков сделал неловкий, трудный прыжок из чавкающей под ногами жижи и скрылся за очередным поворотом траншеи.