Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга Страница 11

— Да, вы вправе распоряжаться собой, Катерина Алексеевна, — полковник согласно кивнул, и во взгляде, устремленном на Белозерцеву, Лиза прочла нескрываемую печаль.

— Я расположилась в небольшой пристройке, вход со двора, — объяснила Белозерцева Лизе, выходя первой. В сенях какой-то политработник зачитывал свободным от своих обязанностей солдатам статью из газеты. Читал вяло, сонно, бойцы клевали носом.

— Волосюк, — проходя, окликнула его Белозерцева. Сон как корова языком слизнула, политработник вскочил, за ним — все слушатели. — Вот так, формально, Волосюк, ты проводишь политзанятия? — упрекнула Катерина Алексеевна подчиненного. — У меня такое ощущение, что ты сам не веришь тому, о чем читаешь. И сколько можно? Я шла к полковнику, — ты читал, иду обратно — снова читаешь, и все ту же статью. Ты что, неграмотный? По слогам складываешь слова? Или, — она прищурилась, — читаешь, лишь когда я мимо прохожу, а в остальном — анекдоты травите?

— Что вы, Катерина Алексеевна, — комиссар Петровского побледнел. — Просто устали бойцы, плохо воспринимают, да и у самого глаза слипаются.

— Так ты лучше отдохни, — посоветовала Белозерцева. — Чего самому мучиться и людей зря мучить? Иного времени не найдешь, что ли?

— Так только ночью и затишье, — продолжал Волосюк почти жалостливо. — Как рассветает, иных дел хватает. А передовица в «Правде» хлесткая, не в бровь, а в глаз…

— Но теперь полегче будет, откатился Манштейн, — ответила Катерина Алексеевна уже мягче, — так что погоди до утра, дай бойцам выспаться. А передовица действительно хороша, — согласилась она. — Погодин писал, у него талант, умеет зажечь оптимизмом и дух поднять. Вот завтра и прочти товарищам, чтобы настроение было соответствующее. А теперь все, заканчивай, заканчивай мучить бойцов. Спать, спать! — распорядилась она.

— Спасибо, Катерина Алексеевна, — протянул кто-то.

На улице сразу цепко схватил мороз, снег скрипел под ногами, в высоком черном небе голубовато переливались звезды, казалось даже, что они раскачиваются. Вокруг царила непривычная тишина. Плотно запахнув полушубок, Белозерцева быстро прошла через двор и взбежала по обледеневшим ступеням на крыльцо соседней избы. Толкнула дверь в сени, войдя вслед за ней, Лиза сразу почувствовала запах молотого кофе, такой знакомый и уже давно забытый.

— Антонов! — крикнула Белозерцева с порога, — что, готово у тебя?

— Так точно, Катерина Алексеевна, — выскочив из-под большого прямоугольного экрана, растянутого на стене, доложил киномеханик. — Прикажете начинать?

— Начинай, — согласно кивнула Белозерцева. — Садись, — указала она Лизе на стул в углу горницы. — Пальто, шапку снимай, а то жарко будет: у меня натоплено сильно, я люблю, когда так. Сейчас кофе принесу. — Катерина Алексеевна подошла с небольшому столу перед самым входом, взяла с плитки дышащий паром чайник, налила из него в две кружки густоватой, ароматной жидкости. — Не настоящий, конечно, с ячменем и цикорием перемешан, — пояснила она, передавая одну кружку Лизе, — но все равно неплох.

— Спасибо, — поблагодарила та, смущаясь, — я и такого-то не пила давно.

— Вот и побалуйся, — усмехнулась Белозерцева.

Киномеханик придвинул ей потертое бархатное кресло. Она села рядом с Лизой. Только теперь Лиза заметила, как она изменилась. Лиза поняла, что до сих пор память рисовала ей образ Катерины Алексеевны, каким она помнила его в детстве, несколько искажая реальность. Увы, Белозерцева — или княгиня Белозерская, что вернее — сильно изменилась. Прошедшие годы явно не прошли даром, принеся скорее всего горе и разочарование. Катя похудела, осунулась, черты лица заострились, у глаз проступили морщины.

Тем временем на экране замелькали полосы — начался фильм. Потом появились первые кадры — и …Лиза чуть не выронила кружку с кофе из рук. Она напрочь забыла о том, что намеревалась попросить Белозерцеву о Наташе. Она сразу узнала Ленинград. Скорее — его величество Санкт-Петербург. Погибший город. В черном зеркале невской воды отражались слегка расплывчатые очертания его зданий и крепостей, до боли знакомые, до слез милые Лизиному сердцу. По мрачному свинцовому небу плывут шпили и купола соборов в туманном сумраке белой ночи. Словно остовы погибших кораблей, над рекой вскинулись пролеты мостов. Скользят, роясь, по воде тусклые блики ночных фонарей. Кажется, вот-вот у набережной канала появится призрак Пиковой дамы, а из серого мрака подворотни выйдет девушка, закутанная в платок — Сонечка Мармеладова. На самом горизонте, где свинцовые тучи, как кажется, соприкасаются с темной гладью вод, протянулась узкая багровая полоска света — последний луч заходящего солнца ослепительно блеснул на шпиле Петропавловки, будто отчаянно пытался рассеять наступающий немилосердно мрак. Словно всколыхнувшись, черное зеркало заиграло сполохами. Взметнулась растревоженная чайка, ее пронзительный, гортанный крик пронесся над безлюдными, притихшими берегами. Распластав в воздухе крылья, птица на мгновение зависла в потоке яркого света, словно проткнутая насквозь штыком Петропавловского шпиля, а потом камнем рухнула вниз. Весь город, кажется, как покинутый, полусгнивший корабль качался на волнах, — и на этом фоне, в скорбном, гробовом безмолвии внезапно появилось небольшое судно. Оно двигалось вдоль гранитных набережных, медленно приближаясь, словно по мифической, а вовсе не реальной реке, по реке времени, сквозь сгущающийся туман. Судно рассекало черные волны, борясь с ними, и движется дальше — мимо застывших величаво растральных колонн, стрелки Васильевского острова. Затаив дыхание, Лиза вдруг поняла, что судно на экране — вовсе не мистический Летучий Голландец, как ей показалось с первых мгновений. Это старая, ржавая посудина, с разбитыми мачтами — как символ города. Только несчастье и печаль выбросили над ним флаги, ни искры жизни — все мертво вокруг. Лиза бы нисколько не удивилась, обнаружив на капитанском мостике призрак с безразличным, прозрачным взглядом остекленевших глаз. Корабль без команды, корабль мертвого капитана в покинутом, брошенном людьми городе — что может быть ужаснее? Кадр укрупнился и стала видна палуба корабля, она заняла собой весь экран. И вместо мистического капитана Лиза узнала… саму Катерину Алексеевну. Только немного моложе, чем теперь. Она стояла, прижавшись спиной к мачте, ее волосы трепал балтийский ветер. На плечи накинута шинель, но без знаков различия, простая солдатская шинель, старомодная, времен Первой мировой войны. Откинув голову, Белозерцева смотрела вдаль, но ее синие, как аквамарин, глаза, были неподвижны. Она вся казалась безжизненной — как статуи Летнего сада, мимо которого проплывал корабль. Потом неестественно медленно она перешла на корму, наклонилась над водой, и ее отражение понеслось вслед за судном, перемежаясь с отражением шпилей, куполов, зданий.

Вечерняя заря над городом постепенно гаснет. Корабль причалил к пристани недалеко от Исакия. Катерина Алексеевна сошла по трапу. Вокруг — ни шепота листвы, ни вскрика, ни смеха. Вот она вступила на главную площадь города, в центре которой — Александрийский столп, увенчанный ангелом. Ее обступают дворцы, арки, и снова — все безмолвно, настороженно, холодно. Гранитные набережные привели Катерину Алексеевну к дому, узкие окна которого смотрят на погруженный во мрак Петропавловский собор. Перед домом несколько черных машин — и все. Больше никого — ни человека, ни бездомной собаки, ни случайного автобуса или трамвая. Облокотившись на гранитный парапет, женщина склонилась к воде, и… по воде вдруг пробегает темная пена, словно поднявшаяся со дна.

Все действо проходит перед зрителем без звука — точно в немом кино, никакого сопровождения — ни музыкой, ни голосом. Безлунная печаль северного города, бывшего еще недавно блистательной столицей империи, скользит по экрану, тая во мраке. Она окутывает ажурные решетки оград, вздыбленных коней на мосту, которых едва удерживают на скаку атланты. По вытянувшемуся пустынной стрелой проспекту женщина подходит к скульптурам на Аничковом мосту и, на мгновение остановившись перед ними, направляется к особняку, фасад и стены которого украшены изваяниями из темного камня — они мрачно смотрятся в воды Фонтанки рядом. Лиза хорошо знала этот дом — дом князей Белозерских совсем недалеко от того места, где когда-то жила и их семья. Женщина вошла в дом, поднялась по парадной лестнице, — никто не встретил ее. Пусто. Как и весь город, дом безлюден. На экране мелькают давно покинутые хозяевами мрачные залы дворца, некогда блиставшие роскошью: в окнах — разбитые стекла, в комнатах — расколотые зеркала. На украшениях потолка сбита и содрана позолота. Женщина подошла к окну в большом, пустынном зале с давно разобранным камином в стене. Перед ней — легендарные кони на Аничковом мосту, уходящая вдаль темно-серая лента Фонтанки со скорбно толпящимися по берегам остовами некогда богатых дворцов — кораблей. И снова все тает в тумане и мгле.