Иван Дедюля - Партизанский фронт Страница 11

Бесшумно и быстро мы совершили многокилометровый ночной бросок и уже к утру добрались до большого леса у истока реки Цна. Здесь остановились на дневку. Бойцы так и повалились спать. Охранение пришлось менять чаще обычного, чтобы дать отдохнуть всем партизанам. Под вечер вновь тронулись в поход.

Ночью пересекли шоссе Плещеницы — Зембин. Минеры быстро отрыли лунки, установили и тщательно замаскировали в них три противотанковые мины. Отряд вступил в пределы Логойского района. Примерно в полночь до нас донеслись три глухих взрыва. Партизаны поздравили минеров с успехом. Позже стало известно, что на минах подорвались два вражеских грузовика с пехотой. Убито было около десяти и ранено 15 фашистов.

На рассвете отряд миновал небольшую деревню Морозовку. Затем пошли по высоким холмам соснового леса, укрывшим отряд от вражеского самолета-разведчика, все время висевшего в небе. К вечеру подул теплый ветер. Солнце закрылось черной тучей. В лесу потемнело.

— Скоро будет дождь! — сказал кто-то из партизан.

И действительно, вечером хлынул ливень. Партизаны подставляли пилотки и жадно пили дождевую воду. Попытки наскоро соорудить шалаши из еловых ветвей ничего не дали. Все промокли насквозь и к утру основательно продрогли. Разжигать костры было опасно. Однако, несмотря на невзгоды, настроение у партизан было бодрое.

К рассвету дождь стих. Воздух был свежим и влажным. Умытый и притихший лес искрился под лучами восходящего солнца.

Бойцы окружили радистов, четко отстукивавших кодированное сообщение в Москву о том, что партизанский отряд «Смерть фашизму» благополучно прибыл в указанный район действий и в ближайшее время приступит к активной борьбе с гитлеровскими захватчиками.

ПЕРВЫЕ УСПЕХИ И БЕДЫ

Итак, завершен трудный, почти месячный марш по оккупированной врагом территории. Позади осталось около 700 километров топких болот, лесных чащ и опасных троп.

За время похода отряд приобрел некоторый боевой опыт. Но конец пути был лишь началом действий отряда в указанном нам районе.

Трехдневный отдых в Логойском лесу заметно восстановил наши силы. К концу отдыха около карты, прикрепленной к дереву, стали группами собираться партизаны.

— Мы находимся здесь, в лесах на стыке Смолевичского и Логойского районов, — показывал Кисляков, — наше поле сражения простирается от Слободы, а для более смелых — от Минска и до самого Борисова.

На карте густо пестрели большие и малые синие кружочки, обозначавшие немецкие гарнизоны. Особенно густая их сеть тянулась вдоль железной дороги Минск — Москва и параллельной ей автомагистрали, они-то и питали гитлеровские войска на фронте живой силой, техникой, боеприпасами, горючим и продовольствием.

Левее, почти рядом с точкой, обозначавшей расположение нашего отряда, был Минск, а справа Борисов — крупнейшие опорные пункты-базы оккупантов в Белоруссии. Совсем рядом были Логойск, Плещеницы, Смолевичи.

У карты продолжался оживленный разговор.

— Под самый нос забрались к фашистам.

— К самой глотке. Жаль только, что у нас пока нет сил зажать ее, да покрепче…

Утром разведчики, расположившись на опушке густого низкорослого сосняка, наблюдали за движением по автомагистрали и железной дороге. Сзади неслышно к ним подошел коренастый старик. Облокотившись на суковатую толстую палку, он спросил:

— Вы кто будете, люди добрые?

Кисляков привстал и добродушно протянул волосатую руку:

— Будем знакомы, Андрей… Присаживайся, хозяин полей. Мы свои, православные…

— Время сейчас военное, и разные Андреи бывают, сразу не поймешь, кто свой, кто чужой… Вот и спрашиваю, — наступал старик.

— Мы партизаны, отец, фашистов бьем, — не выдержал Соляник.

Его поспешность удивила разведчиков, но слово, что птица, выпустишь — не поймаешь. Слова Соляника озадачили старика, и глаза его забегали, губы задрожали.

— Брось меня дразнить. Нехорошо. Молод над дедом подшучивать. Здесь партизан, как я прикидываю, быть не может, ведь кругом немцы да полицаи, — сказал он, недоверчиво всматриваясь в загорелые лица партизан.

— А где же они тогда водятся? — поинтересовался Кисляков.

— Бог их знает. Говорят, где-то верстах в пятидесяти… А вы откуда будете, из Жодино или со Стахова? — лукаво спросил старик, называя крупные немецкие гарнизоны.

— Мы из Москвы, — снова выпалил Соляник.

— Ну хватит точить лясы, — сердито нахмурился дед. — Я тоже на службе. Говорите толком, кто вы, иначе!.. — он грозно махнул рукой в сторону автомагистрали, заполненной немецкими машинами… Лицо старика стало строгим.

Кисляков, не ожидая такого оборота дела, внимательно оглядел строптивого деда. Пропотевшая черная рубаха, бесцветные изношенные самотканые штаны с десятком заплат, жилистые мозолистые руки, босые исцарапанные ноги. «Такой может быть только с нами», — решил он.

— Брось грозиться фашистами. Мы их не боимся, потому что находимся на родной земле, среди своих людей. Давай лучше говорить начистоту. Повторяю тебе слова моего друга — мы партизаны, он и я — партизанские командиры.

— Если ты настоящий командир, а не переодетый полицейский, то покажи документ, — не унимался дед.

Андрей вынул из нагрудного кармана гимнастерки небольшое удостоверение на тонком полотне и передал его в цепкие руки старика. Долго всматривался дед в него, вертя в непослушных пальцах, а гербовую печать воинской части дважды просмотрел на солнце. Наконец он выпрямился, бросил палку в сторону, крякнул, расправил плечи и, бросившись с распростертыми объятиями к Кислякову, по-отцовски расцеловал его.

— Сыночки родные! Вот радость-то какая, — едва сдерживая слезы, продолжал он. — Вы уж не серчайте. Принял, было, я вас за полицаев-сволочей. Думаю, брешут, собаки, испытывают… — говорил он. — Может, и мой сынок, как и вы, скитается по свету. Взводным до войны был в стрелковой дивизии в Двинске. Увижу ль я его?.. Сколько кругом народу гибнет!.. Настало время, что и жить неохота. Фашисты, гады, будь они трижды прокляты, так обдирают нас и издеваются, что и сказать трудно… А тут еще и среди наших холуи находятся, в полицаи идут. Вот поэтому и нелегко сейчас сразу распознать, кто друг, а кто враг. В душу не залезешь. — Старик на миг задумался, а затем, подняв лохматую голову, с восхищением промолвил: — Подумать только, из самой Москвы пришли… Значит, там не забыли о нас.

— Не забыли, отец.

— А как же наша матушка-Москва? Ведь фашисты раструбили, что от нее остались лишь развалины, правительство бежало в Куйбышев, а жителей, кого скосил голод, а кого — мороз…

С огромным интересом выслушал он короткий рассказ о том, что Москва невредима и всего месяц назад мы были у Кремля.

Глянул засверкавшими глазами дед по сторонам и доверчиво поведал, что и он не лыком шит, не верил этой брехне, да и сам не стоял в стороне и сердцем чуял, что нужно делать.

— Меня, Остапкевича, фашисты назначили охранять хлеба в поле. Однажды я самолично поджег большую скирду с хлебом, а свалил на пьяных полицаев… — Тут дед спохватился и, что-то вспомнив, хлопнул себя по бокам: — Хлопцы, обождите здесь минуток десяток, кое-чего вам притащу.

Дед Остапкевич скрылся в роще. Примерно через четверть часа он, разгоряченный, принес две смазанные винтовки и чем-то наполненную холщовую сумку.

— Вот, родные, вам пара наших исправных ружей. Я их еще в 41-м году спрятал. Вот и цинка, — сказал он, доставая коробку с патронами из сумки. — А это, — тут дед весело прищурился и щелкнул языком, — банка с медом. Отменный медок, свой, ребята, липовый… А одну винтовку я оставил себе. Пригодится, глаз у меня еще зоркий. Буду при случае по одному отсчитывать из кустов, все меньше останется погани на земле.

Разведчиков очень тронула встреча с дедом. Он тоже был несказанно рад, и лучшей наградой ему было то, что они, не удержавшись, тут же отведали его душистого меда.

— Ну, сынки, мне пора. Помните, что дед Остапкевич всегда поможет, чем может. А искать меня легко. В этой округе, — обвел он рукой вокруг себя, — меня все знают.

На прощанье Кисляков горячо поблагодарил его и пообещал навести справки о его сыне.

Через несколько дней разведывательная группа, вернувшись в отряд, доложила результаты разведки северной части Смолевичского района. Обстановка на закрепленном за отрядом участке была довольно сложная. Через район проходили железная и шоссейная дороги стратегического значения, был проложен многожильный подземный кабель, связывавший ставку Гитлера с группой армий «Центр» и крупными немецкими гарнизонами.

Кроме этого, недалеко от Жодино на территории Борисовского района функционировала немецкая шпионская школа, а в лесах размещались склады с вооружением и другими военными материалами. Все это заставило оккупантов создать в районе действий отряда густую сеть сильных гарнизонов.